Глава 7. Камин, манчего и крианса, или Это все, что у тебя есть (1/2)
How do you know where you're going,Как тебе знать, куда ты идешь,When you don't know where you've beenЕсли ты не знаешь, где ты был,You hide the shame that you're not showing,Ты прячешь свой стыд, никому его не показывая,And you won't let anyone in.И ты никому не откроешься.3 Doors Down -It's the Only One You've GotЗвонок в дверь. Уверенный и короткий. Невольно бросаю взгляд в гостиную – стерильная чистота, наведенная за время томительного ожидания, непривычна и режет глаз. Книги на полке, диски в стойке, журналы в корзине и даже мои любимые блокноты спрятаны подальше от посторонних глаз. В этом доме нечасто принимают гостей и еще реже наводят казарменный порядок.- Привет, - улыбаются мне с порога. – Извини за вторжение, не хотелось тратить время на поиск подходящего места.- Все в порядке, так даже лучше, -впускаю его в дом, - здесь мне проще сосредоточиться.- У тебя очень мило, а сад просто шикарный, - восторженно отзывается Бенедикт, кивая в сторону улицы.
- Спасибо, это дом моих родителей, сама я на такой еще не заработала. Онипару лет назад захотели чего-то более городского, а я осталась приверженицей чего-то более деревенского.*Камбербэтч понимающе улыбается – он тоже выбрал ?что-то более деревенское?, и протягивает мне бутылку вина:- Надеюсь, ты не сочтешь это за попытку тебя напоить? Я подумал, что крианса** подойдет.- Правильно подумал, - прерываю я его. – Сумерки и вино располагают к разговорам, а ты за этим и пришел. Устраивайся поудобнее, я принесу штопор.Пока гость осматривается, нарезаю предусмотрительно купленный мною манчего***и достаю два бокала для вина. Четырех дней, проведенных в мучительном и волнительном ожидании, как и не было. Похоже вместе с Бенедиктом пришли такие необходимые мне, но в последнее время постоянно куда-то пропадающие, спокойствие и уверенность. Непонятно откуда взявшееся тепло растекается по телу, словно вино уже выпито, а собеседник из случайного знакомого превратился в близкого друга, заглянувшего поболтать о жизни и напиться, – магическое обаяние Бенедикта Камбербэтча действует безотказно.***Дом, в который попал Бенедикт, оказался истинным образцом английского стиля. Разожженный камин с приятно потрескивавшими дровами, череда семейных фотографий в разномастных рамках на каминной полке, массивные стеллажи для книг из темного дерева, ими же до отказа и заполненные, мягкий боковой свет торшерови обилие разнообразной мебели.Недолго думая, он выбрал кресло у камина – приятное тепло, исходившее от огня, располагало к беседе не хуже, чем принесенное вино. Правда, планировалось работать, а не расслабляться, но долгий перелет и несколько напряженных рабочих дней заставили раскапризничаться и позволить себе бокал-другой антидепрессанта.
- Как поездка? Удалась? – спросила Эшли, входя в гостинуюи протягивая ему бутылку.- Да, наверное, да, - улыбнулся он, разливая вино по бокалам. - Давай, не будем о работе.- Ммм, - протянула девушка, пододвигая к нему тарелку с сыром, и опустилась в кресло напротив, - а я думала, что ты пришел как раз о ней поговорить.Бенедикт протянул ей бокал вина и кивнул:- Да, но это другое. За тебя.- Почему за меня?- Благодаря тебе у меня есть работа.- Да нет, пожалуй, наоборот. У меня есть работа благодаря тебе, - улыбнулась Эшли, отпивая глоток. – Я всего лишь бло… писатель. Сценарий – это заслуга Дэни, а я рядышком сидела.- Ладно, тогда за нас.Тихий звон от мимолетного соприкосновения двух бокалов, небольшой глоток хорошего вина, треск дров в камине – обстановка не располагала к работе. Наверное, стоило бы выбрать какой-нибудь ресторан или паб, там было бы легче собраться с мыслями и приступить, наконец, к делу.Но вместо этого Бенедикт, словно забыв, зачем пришел, лишь вглядывался в причудливый танец огня.***- Итак, что тебя интересует?Бенедикт отрывает взгляд от камина и превращается в профессионала. От расслабленности и спокойствия не осталось и следа – теперь только внимание, сосредоточенность и работа ума. Приходится признать, первый вариант, уютный и немного домашний, понравился мне куда больше. Но эту мысль лучше всего спрятать в самый дальний ящик и навесить десяток-другой замков.- Интересует? Все. Просто расскажи мне о нем.Легко сказать ?расскажи?. Говорить об Александре Лондондерри я могу бесконечно – слишком уж он масштабная и интересная личность.
- При такой постановке вопроса мы здесь до утра, - честно предупреждаю я.- До утра я как раз совершенно свободен, а вот потом… Я хочу понять, как оказался во всей этой истории. Узнать, что у него в голове, как он живет, чем живет...
Рассеяно киваю и пытаюсь собраться с мыслями. Писать было куда проще, чем сейчас говорить. Что у Александра в голове? Да я и сама не знаю, что у него в голове. Могу лишь предполагать и строить версии, но, как показала жизнь, все мои догадки разбиваются о загадочную человеческую натуру - его горизонты намного шире, чем я предполагала. Даже стыдно.
- Он великолепный, невероятно одаренный классический пианист. Кто-то учится играть, а кто-то рожден для этого. Он рожден. Правда, очень долго никто толком этого не замечал. А тут… один саундтрек к одному единственному фильму – и все вокруг понимают, насколько он потрясающий, насколько он разный, - Бенедикт, заметив, что мой бокал опустел, подливает еще вина, и все также внимательно смотрит, чуть сдвинув брови к переносице.- И вдруг человек, игравший в основном классику, получает своеобразный карт-бланш. И теперь ему доступно все. Предложения несутся в двери, словно он единственный, кто владеет инструментом. Популярность растет. Теперь он не просто пятый в третьем ряду, он солист, хедлайнер, ?звезда?. И те, на кого он смотрел, как на образец, как на икону музыки, становятся ему ровней. Исполнители разных мастей: от бритпопа до хард-рока - спят и видят, как бы заполучить его для работы над классическими аранжировками для альбомов… Это захватывает. И пленяет. Ранее недоступный мир принимает с распахнутыми объятиями, как принимал немногих. Критики благосклонны, фанаты, о наличии которых он и не подозревал, сходят с ума, возможности расширяются. И вроде бы все хорошо, но… Он берет планку за планкой с ловкостью Олимпийского чемпиона по прыжкам в высоту, изучает границы собственных способностей, но за все надо платить. Его плата - одиночество. И он готов заплатить сполна.
Замолкаю, понимая, что приблизилась к наиболее болезненной и острой части своего повествования. Под пристальным взглядом то ли голубых, то ли зеленых глаз на мгновение становится некомфортно, но легкая улыбка, тронувшая губы собеседника действует успокаивающе и подбадривает. Хотя подозреваю, что дело не только в ней – мой бокал опять пуст.- Он, должно быть, чертовски хорош? – спрашивает Бенедикт, наливая вино.- Должно быть. Вряд ли я объективна.- Почему именно он получил все это? Признание, славу… фанатов?- Заслужил. Он отличный боец.- Боец?
- Да… На его долю выпало немало приключений. За несколько лет до начала моего повествования. В сценарии этого нет, но… я не знаю… Тебе это важно?- Да, затем я и здесь – чтобы узнать то, что останется за кадром.- Ну вот… А я понадеялась, что дело во мне.Проклятое вино! В трезвом состоянии сказать такое мне бы и в голову не пришло. Бенедикт улыбается еще шире и в долгу не остается:- О, без сомнения, - чуть прищуривается.- Если бы утром ты не согласилась принять меня здесь, я был готов последовать за тобой хоть на край света.- А где он? – плюю на правила приличия и забираюсь в кресло с ногами.
- Край света? – Бенедикт поднимает брови, удивленный столь быстрой сменой темы, и на лбу тут же образуются две продольные складки. На несколько секунд повисает тишина, а затем он продолжает: – Там, где белый песок, пальмы, гранитные скалы, где океанские воды уступают место неземной бирюзе береговой линии, где ты – часть целого мира… далеко-далеко от дома.Слова, слетающие с его губ, в моей голове трансформируются в яркие и красочные картинки. Наверное, в этом и состоит подлинное актерское мастерство – мастерство хорошего оратора – заставить слушателя забыть о том, где он находится, и заставить поверить в то, что иллюзия и есть реальность. Пользуясь паузой, рассматриваю Бенедикта и пытаюсь понять, где грань между личным и публичным. Профессиональная сосредоточенность опять уступила место мягкости и искренности – наша встреча больше не несет в себе того делового характера, что предполагался изначально.
- ?Она произошла в моей жизни. Со мной редко кто-то случается?****, - цитирую я Фредерика Бегбедера, возвращая нас к работе. – Это словно написано про их с Одри встречу, - мой собеседник отбрасывает посторонние мысли и опять включается в работу, даже черты лица становятся более резкими. – Он по уши в своих нотах, партитурах, контрактах… Словно жизнь бесконечна, и насладиться моментом он еще успеет. Работа заменяет все, что нужно человеку для счастья и постепенно подменяет его. В общем, трудовые будни и один выходной в полгода, - подвожу я итог и невинным голосом интересуюсь: - Знакомо?Бенедикт смеется и широкая улыбка, появившаяся на его лице, заставляет меня улыбнуться в ответ. Теплая волна чего-то невероятно приятного окатывает с ног до головы, и я, кажется, готова забыть про сценарий, работу, свои страхи и говорить о чем угодно, лишь бы снова очутиться в эпицентре его хорошего настроения и непонятным образом возникшей легкости общения.- Отчасти, - отвечает Камбербэтч. – У меня больше одного выходного в полгода.
- Правда?- Нет, - секундное молчание. - Может быть, - его губы снова растягиваются в улыбке.