Стих 18. Исход (1/1)
Это был огромный, протяженный до самого горизонта луг. Легкий и теплый, но в то же время свежий, ветерок взволновал траву и цветы, словно гриву. В ночном небе, на котором не было ни единой тучи, горели бесчисленные звезды, но самою главной там была, конечно же, колоссальная серебряная луна, взиравшая на земли, не запятнанные порчей.
Берри не могла поверить тому, что видит. Что произошло? Что это за место? Она была уверена, что… Но нет же, битва еще не началась… не могла же она… Или все-таки началась? Все-таки?.. Воспоминания путались в голове, и было тяжело понять, какие настоящие, а какие нет.
Неподалеку журчал ручей. Ноги сами понесли на звучание воды. Земля оказалась мягкая, по ней было приятно ступать, травинки щекотали копытца. Берри совсем позабыла это ощущение, и сейчас, чувствуя его вновь, она думала, что видит посмертный сон. Но это не могло быть сном, все слишком реально… Она даже видела птиц и прочую мелкую живность, снующую в траве и кустах… Ручей был уже рядом. Впереди выросло невысокое, но пухлое дерево с широкою шелестящею кроной — его название зазудело где-то в глубине разума, но Берри так и не вспомнила. А впрочем, сейчас это было совершенно неважно. Под сенью сидели пятеро, и они как будто ждали кого-то. Айрон кидал в воду камешки. Даркуотер мечтательно глядела в небо, прислонившись спиною к дереву и заложив передние ноги за голову. Лайтнинг кормил белку с копыта, а Грейп доставала Лемонграсса, дергая того за ухо. При них не было ни доспехов, ни оружия — ничего, что напоминало бы о войне. — Ребята… — проронила Берри, и все разом обернулись к ней. — Заждались мы тебя, подруга! — хмыкнула Даркуотер.
Что-то теплое скатилось по щекам, и Берри не сразу поняла, что это были слезы. Она так и села на траве, а слезы все бежали и бежали, и она тщетно пыталась их остановить, утирая мокрые глаза и лицо. Вдруг на голову легло большое копыто — это был Айрон, вне сомнений, — и ласково потрепало гриву. Шмыгнувши носом напоследок, Берри отняла копыта от глаз. Братья и сестры стояли перед нею. — Неужели… это взаправду? — прошептала она. — А сама как думаешь? — спросила Даркуотер. — Я совсем разучилась верить в хорошее… — Ну, полагаю, что сейчас… — …хорошее время, дабы начать учиться заново. — Пойдем, Берри. Больше не нужно бояться, — промолвил Лайтнинг. И она приняла протянутое копыто. Рейн втянул воздух ноздрями. Воздух был сладок и свеж, прямо как в детстве. Это и вправду случилось? Они нашли тот самый уголок… Но как же?.. Ведь только… ничего не предвещало… Все было совершенно иначе. Иль нет? В голове все путается. — Никта сдержала слово. Я знала, что она сдержит, — говорила Кики. Она выглядела такой же юной, какой Рейн встретил ее впервые, как будто не было тех десятилетий бесплодных поисков. — Теперь все будет по-другому. Нет… — губы монахини тронула умиротворяющая улыбка: — Теперь все будет, как раньше. Стоявшая поблизости Глют тоже выглядела помолодевшей и смотрела на куст. Ее внимание полностью захватил спелый фрукт, свисающий на конце ветки, что прогнулась под его тяжестью. Колдунья сорвала плод магией и, поколебавшись, откусила от него. Взгляд ее вдруг заблестел, она прожевала, проглотила, откусила еще раз, и еще. Она хныкала, глупо улыбаясь и уплетая фрукт за обе щеки. По губам стекал сок. — Пофроуйте! — произнесла она с набитым ртом. — Эфо офень фусно! Рейн и Кики тоже попробовали. Фрукты были воистину великолепны. Давно, очень давно они не ели нормальной еды… Без доспехов Фиам снова чувствовал себя уязвимым. Это чувство было не так уж-то и просто подавить, но, может со временем, он привыкнет. Похоже, здесь не было теней. Ни единой. Ни одного напоминания об их существовании. Мир, который, казалось, был утерян навсегда, все же существовал. Сражение закончилось, и больше не придется брать в копыта оружие. Он сможет стать прежним, навсегда забудет про войну и про все, что с нею связано. Сон ли это? Реальность ли? Так ли это важно? — Так вот, что нам уготовила судьба, когда казалось, что всему наступил конец, — послышался до боли знакомый голос поблизости. Посмотрев вбок, Фиам обнаружил четвероногое существо с угольною шерсткою. Какая странная пони: серебристая грива ее была пышная, похожая на львиную, на лбу произрастал изогнутый рог, спину покрывали серебристые чешуйки, а длинный хвост заканчивался кисточкой. — Игнис? Она смутилась немного. — Думала, не признаешь. — Видя неисчезающий вопрос на лице Фиама, она ответила: — Не знаю, что со мной случилось. Наверно, это место исполняет наши потаенные желания. Однако есть у меня одно давнишнее желание, что до сих пор не исполнилось… Фиам внимательно смотрел на нее, ожидая, что она скажет. Игнис покраснела пуще прежнего. — Ну вот, молчишь как всегда. Может, скажешь, хоть что-нибудь? Единорог и сам почувствовал какую-то странную неловкость.
— О каком желании ты говоришь? — спросил он негромко. Игнис неуверенно потерла ногу копытом, потупивши глаза: — Я всегда хотела обнять тебя, — призналась она и пронзила единорога решительным драконьим взглядом, отчего у того аж кольнуло внутри: — Ты позволишь? Две души, привыкшие скрывать настоящие эмоции и чувства за масками, заново учились быть откровенными. Пони продолжали прибывать. Вот, казалось, здесь собрались все, вся жизнь, но затем эквестрийцы взволновались, осознав страшное: нет принцесс. Где же они? Неужто оставили своих подданных? Яркий огонек поднимался в красное небо. Вскоре он исчез за тяжелыми тучами, и в погибшем мире стало мертвенно тихо. С балкона башни виднелись пустые почерневшие земли — и ничего больше. Пустота глодала Селестию изнутри. Одни. Совершенно одни в погибшем мире. Обреченные скитаться по нему вечность. Таково их наказание. Теплое прикосновение вырвало старшую принцессу из мрачных дум. Луна нежно потерлась носом об сестринскую шею и произнесла: — Я с тобой. Дрожащими губами Селестия изобразила улыбку. Затем перевела взгляд на потускневшую звезду. На меня.
— Артефакт все-таки помог нам, — промолвила Луна. — Но почему только сейчас? Почему не помог в первый раз? Сестры не могут слышать меня, но если бы могли, то я бы ответила им, что лучше оставаться в благом неведении. Как космическая сущность я появилась из холода и тьмы. В этом я похожа на их врагов, на теней. Или, правильней будет сказать, что тени похожи на меня, ибо созданы по образу и подобию нас — звезд. Они так же, как я, могут питаться темными эмоциями. И если в их случае сия способность есть не более, чем рудимент, то я поглощаю безнадегу и отчаяние, дабы создавать что-то светлое. Присутствуя в разных реальностях, я копила силы. Не все из них были полны отчаянья. Одна из них оказалась на удивление светлой — но то скорей исключение из правила. Всегда существует исключение из правила. Потребовалось много темных эмоций, чтобы сотворить новый мир, где не будет моих кровожадных детей.
Однако сестры ошибаются, думая, что обречены. Это вовсе не так. Как дети могут остаться без присмотра родителей? Как пони могут остаться без своих принцесс? Они обязательно проследуют в новый мир, но перед этим они должны кое-кого услышать. Внизу, на площади перед замком, показались две одинокие фигуры. Селестия сразу признала Рини и Ноксу, но как реагировать на их появление не знала: она ясно помнила их слова, услышанные еще до того, как мир разбился на кусочки.
И все же принцессы решились. Они спорхнули вниз, не забывши взять меня с собою, и приземлились напротив теней. Рини и Нокса сразу обратили взгляды ко мне, своей матери.
— Здравствуй, мама, — сказали они. —Ты поможешь нам? Сделаешь так, чтобы пони нас услышали? — Конечно, дети.
Чувствительные к вибрациям душ только тени могли меня слышать.
— Вы сказали, что сожалеете. О чем вы сожалеете? — первой нарушила густую тишину Селестия. — О войне, что случилась между нами, — отвечала Нокса. — Наша слепота погубила целый мир. — Ничего не осталось здесь, — говорила Рини. — Ни единого намека на жизнь. Лишь холодная пустота, как на нашей родине. К этому стремились братья. Сделать своим домом весь мир. — Я решительно не понимаю вас… — сказала Луна, все еще не веря, что видит говорящих теней. И две тени поведали историю о том, как бесцельно скитались по северу, как познавали мир, как познакомились с пони, как осознали себя и как хотели научить братьев дружбе, которой сами научились от эквестрийцев. — Мы никогда не хотели с вами войны, — говорила Нокса. Голос ее был лишен эмоций, и все равно в нем отчетливо слышалась печаль. — А братья… инстинкты взяли верх над ними.
— Как мирно существовать, как дружить, если разрушение — твое естество? — вопросила Рини. — Мы слишком поздно задались сим вопросом. Принцессы, слушавшие до сего момента в глубоком молчании, переглянулись и прочитали в глазах друг друга одно и то же чувство. Они подошли к Рини и Ноксе и заключили их в объятья.
— Мы не можем простить вас, — промолвила Селестия тихо. — Но можем понять, — добавила Луна. — Пусть наша война закончится этим крепким объятием. — Этот мир… теперь он наш, — молвила Рини с тяжестью на душе. — Мы сами сотворили его. И нам в нем теперь жить. — Но это неправильно, — во взгляде Луны отразилась жалость. — Теперь, когда мы наконец-то пришли к взаимопониманию… — …следует начать с чистого листа? — закончила Нокса. — Нет, вы и сами понимаете, что это невозможно. И подтверждение сему вокруг вас. Мы не сможем сосуществовать. По крайней мере, сейчас. Мы слишком разные.
Пора сестрам идти. — Никта говорит, что вам пора. Неподалеку от них возникло белое свечение — я потратила последние силы, дабы открыть дверь в новый мир. Принцессы разомкнули объятья, но уходить не спешили. Селестия промолвила: — Я верю, что тени однажды смогут постичь дружбу и любовь. — Может теперь, когда в мире не осталось никакой жизни, ничего, чтобы можно было разрушить, наши братья начнут понимать, насколько они одиноки, — сказала Рини. — Спасибо, что выслушали нас. — И прощайте, — закончила Нокса. В лучах золотого рассвета показались две высокие темные фигуры. Луна и Селестия оказались посреди обширного луга и их тотчас, словно маленькие жеребята, облепили подданные. Принцессы были счастливы видеть эти смятенные, но радостные лица. Пока старшая сестра пыталась совладать со всеобщим волнением и сыплющимися в них вопросами, Луна невольно отвлеклась. И увидела, как в небо вспорхнула стайка белых голубей.