Эпилог (1/1)
Покупка больницы казалась когда-то Уорду ненужным расточительством. Как только у Дэнни появились деньги, его было не остановить: посидел в ресторане — купил ресторан, полежал в больнице сам или навестил друга — купил больницу.Сейчас, когда он угодил в неё сам, он благодарен Дэнни за уединение и покой в палате — где-то в перерывах между капельницами, перевязками и крепким сном. Он почти не просыпается; думает даже, что его накачивают чем-то наркотическим. Но слегка побитый Дэнни, являясь пару раз почти что во сне, заверяет, что Уорду колют какое-то новое обезболивающее, разработку которого он же сам и финансировал перед Азией.Как в другой жизни.Уорд благодарит Дэнни, но ничего больше не спрашивает: засыпает.Это просто недосып — и, наверное, нежелание возвращаться к жизни, где что-то уже никогда не будет прежним. Поэтому, просыпаясь, Уорд старается ни о чём не думать и скорее заснуть опять. Было бы здорово перевернуться, но его после операции облепили какими-то проводками.Через сколько после драки в пентхаусе он просыпается окончательно — непонятно. Но приходят врачи, расспрашивают его о самочувствии, разглядывают шов на бедре; после очередной перевязки приходит медсестра и ставит капельницу. С какими-то витаминами, потому что Уорд долго не ел.Да как-то и не хочется.А когда в палату входит уже не такой помятый Дэнни, а с ним Коллин, оба в накинутых белых халатах, становится совсем тошно. Радостно за них — но тошно сильнее, чем бывало раньше. Потому что Бет сама приняла решение; потому что она выстроила свою жизнь без прежнего, мечущегося, разбитого, не знавшего самого себя Уорда; потому что она, чёрт возьми, сейчас где-то жива, счастлива и у неё есть семья.А Кейт забрал чёрно-серый Манхэттен, который при жизни не смог пережевать её и выплюнуть.Но Уорд всё равно приподнимается с подушки и кисло улыбается. Едва кивает на пакет в руках у Дэнни:— Забирай. Меня пока кормят через трубочку.— Но это полезно. И я всё равно не хочу грейпфруты, — Дэнни ставит пакет на тумбочку.— Спасибо за заботу. И что цветы не принёс, спасибо.Они садятся рядом с его кроватью — честное слово, как внуки у кровати умирающего богатого дедушки. И лица у обоих какие-то виноватые. Ещё бы, отстранённо думает Уорд.Но решает начать издалека.— Как у вас прошло на складах?— Э-э-э… — тянет Дэнни.— Узнаем, когда Мисти закончит сочинять отчёт, — лаконично поясняет Коллин.— Так плохо? Что там случилось?— Представляешь, — сокрушённо качает головой Коллин, — всё сгорело. Всё-всё. Не знаю, как так вышло. Мы ни при чём. Наверное.Остаётся только издать тяжкий вздох.— Сколько я тут валялся?— Почти четыре дня. Извини, мы пытались заходить, хотя волокиты с копами теперь выше крыши, и ты даже со мной разговаривал, — Дэнни неловко улыбается. — Но не факт, что ты это помнишь. Тебе нельзя не спать совсем.— Да. Я слишком стар для этого дерьма. — Уорд молчит с минуту. Наблюдает, как в него по трубочке втекают витамины; потом снова смотрит на Дэнни. Чуть исподлобья. — Я пропустил похороны?— А ты так хотел на них попасть? — Дэнни морщится. — Не было похорон. Полиция соскребла его мозги с асфальта, я забрал его и лично проследил, чтобы он сгорел весь вместе с мозгами. Джой ничего не говорил. Скажешь потом сам. Может, она захочет на всякий случай сжечь урну с прахом.— А... Кейт?— Не знаю, как тебе сказать…— Дэнни… Я сам всё видел.И тут он почему-то очень удивляется.— Да ты же был без сознания, когда они сюда с тобой приехали, и тебя оперировали, когда они ругались.— Кто — они?!— Да Кейт же. С её отцом, — непонимающе пожимает плечами Дэнни.— Она же… Из окна…— У неё оставалась стрела с тросом. Говорит, еле успела и повисла на уровне третьего этажа.К тому, что Уорд подскочит и попытается дрожащими пальцами вырвать из себя капельницу, Дэнни не готов настолько, что укладывать буйного пациента на кровать приходится Коллин.
— Всё, я належался. — Слова вырываются быстро, сбивчиво. Уорд выворачивает руку из хватки Колли, выдирает какой-то ненужный проводок — они теперь все ненужные. Выдёргивает капельницу.— Я сейчас позову сестру! — ругается Коллин.— Зови хоть всё отделение!— Твои витамины льются на пол! — возмущается Дэнни.— Ничего, я возьму твои грейпфруты. Где моя одежда? Дайте её сюда!— Уорд! — Дэнни слегка повышает голос, и это удивительно. Так удивительно, что приходится притихнуть.Всё-таки они многому друг у друга научились, пока вместе путешествовали в Азии.— Уорд, — повторяет Дэнни, — Кейт нет в Нью-Йорке. Отец рассказал ей что-то… что-то, что знаете только он и ты. Её пытались задержать в больнице, потому что у неё было сотрясение, ушибы, что-то там ещё… Но она психанула. Оставила мне ключи от дома, сказала, что он всё-таки… мой. И что она не знает, вернётся ли. И сказала, что уезжает, потому что любит вас, но… — Дэнни запинается. — Но вы оба гондоны штопаные.— Она так сказала?— Да.— Она меня любит?— А ещё ты гондон штопаный, — встревает Коллин, — и тут ни с чем не поспоришь. Её отца хотя бы не зашивали. Не знаешь, за что она хотела сдать его в полицию, но не стала? Мне очень интересно.Этого Уорд не слышит. Совершенно не важно; совершенно не новая информация. Он выспался; он свободен, жив, почти цел и готов стрелять, потому что знает ?пункт назначения? Кейт и её дальнейшие действия наверняка. Он хватает Дэнни за руку почти нежно и доверительно. Заглядывает ему в глаза.— Я сожру твои чёртовы грейпфруты, — обещает он, — если ты принесёшь мне одежду и отдашь распоряжение вывести наш самолёт на взлётную полосу.Дэнни смотрит ему в глаза не мигая. А потом зловредно убирает ладонь Уорда со своего запястья и складывает руки на груди.— Смотри, Коллин, — говорит он, кивая на Уорда, — ему понравилось. И ведь свалит тут всё на меня и не вернётся.— А ты хочешь, чтоб у меня ничего не получилось и я вернулся?!— Нет. Нет, конечно, Ты стал слишком проблемным, а мы сами у себя проблемные, — отшучивается Дэнни. — Но полежи, пожалуйста, ещё пару дней. Если будешь сопротивляться — позвоню Бишопу-старшему.***Начало июля в Венисе — просто испепеляющее.Жарко даже ночью, потому что ветер дует не с моря, а с разогретого берега. Жарко даже на крыше, во время пустого ночного патруля. Дождём и не пахнет; костюм липнет к телу, и Кейт, усаживаясь с бутылкой дешёвой минералки на пожарную лестницу, вдруг с неожиданной тоской вспоминает Нью-Йорк и прохладную весну.Здесь, конечно, много работы с тех пор, как Маджи обезглавлены, и она чувствует долю своей вины в этом бардаке. Сегодня нужно обломать рога местным байкерам, завтра — расшвырять подростков, которые решили побыть крутыми. И здесь — клёвая Ривера, которая приняла её супергеройскую помощь, клёвый океан, клёвые люди и коктейли, и музыка тоже. Полностью её место и её ритм, можно обходиться без каблуков и фальши.Но чего-то не хватает.Или кого-то.Или просто горячий ветер Западного побережья потихоньку выдувает из её головы юношеский максимализм.Да, здесь всё яркое, но не настолько, как раньше. И можно продолжать втихую разглядывать мускулистых сёрферов на пляже и даже фотографировать самых красивых исподтишка, но посмотреть, как назло, хочется только на один пресс, который… далековато. Уже даже Ривера спрашивала, почему Кейт больше не флиртует с парнями.Взгляд после честного и пьяного ответа Кейт у Риверы был совершенно не взрослый и не полицейский. И ужасно хитрый.Пройдёт, впрочем, рано или поздно. И её подростковая злость, и всё остальное тоже.Кейт делает глоток минералки. Потом как-то раздосадованно присасывается к бутылке и слушает глухие биты из соседнего клуба, покачивая ногой. В такую жару не живётся даже бандитам; может, плюнуть на всё, пойти в свою съёмную квартиру, раздеться, принять душ и провести остаток ночи за сериалами да сном?..Она прикрывает глаза. Ей уже не видятся ни разнесённая черепушка Джульетты, ни окровавленная гостиная, ни полёт с тридцати этажей. Ещё иногда, бывает, вспоминается взгляд отца при его покаянии — но Кейт знает не только то, что он сделал, но и почему он это сделал. И, наверное, она уже слишком взрослая, если не может понять, что пугает её сильнее — причина или следствие, или, может быть, то, что она не может держать на него зла и не сдала его правосудию.Уорд снится гораздо чаще. Иногда даже грезится наяву, как в каких-нибудь дурацких фильмах. Вот и сейчас — она сидит на пожарной лестнице с закрытыми глазами, и в переулке шумит двигатель машины, как тогда у клуба. Если бы двигатель был помощнее, опять бы представилось, что это…— Эй, Хоукай! — Дверь полицейской машины открывается. Фары врублены на всю, высвечивают Кейт на лестнице, как на бродвейской сцене. В голосе Риверы одновременно фирменная усталость бывалого копа, чей район делят четыре банды и мелкие бандочки в ассортименте, и ехидство, присущее только подругам. — Я тебе кое-кого привезла! Это случайно не тот мидтаунский козёл, от которого ты без ума, но которого везде заблокировала?Бутылка минералки не летит в Риверу только потому, что из машины выходит именно тот самый мидтаунский козёл, от которого Кейт без ума. И ещё любопытный патрульный до кучи.От бутылки Уорд уворачивается. Он вообще выглядит слишком бодро для того, кого Дерек Бишоп выносил из здания на руках… да не так-то уж давно. Или просто на этом побережье время летит быстрее.— Не-не-не, — говорит Кейт. Качает головой, поднимается на ноги. Ещё не верит. — Ты, нахрен, не Ричард Гир, я не Джулия Робертс, это история не про бизнесмена и проститутку и ты приехал без цветов.Впрочем, так лезть на пожарную лестницу гораздо удобнее. А ещё он без галстука. И рубашка её любимого цвета.— Да, — соглашается Уорд, поднимаясь. — Это другая история. Подаришь мне свои беговые кроссовки?— На сбежавшую невесту я тоже не тяну!— Давай разберёмся по существу. — Он перепрыгивает последнюю ступеньку, как мальчишка, и Кейт вжимается в перила, сердитая, как кошка, которая сейчас зашипит — и одновременно растерянная. — Я — штопаный гондон. Потому что я гондон и меня штопали. Ты сбежала? Сбежала.— Но я не…— Я вот как раз приехал, чтобы поговорить об этом. Я не тороплюсь. Можем подождать. Год, два, три?Это же она сейчас от возмущения задыхается? Да?— Ты, — Кейт тычет Уорда пальцем в грудь, не придумав, что возразить. — Я не поеду в Нью-Йорк. Я останусь здесь.— Я тоже.— У меня отстойная съёмная квартира и там диван разваливается.— Истина! — комментирует снизу Ривера.— Об этом я тоже подумал. Тебя устроит дом в Пасифик-Палисейдс? С длинным бассейном. Собаку выберешь сама. И больше никаких курящих гостей.На глаза наворачиваются слёзы.— В конце концов, — говорит Уорд, — я тоже виноват в том, что здесь творится. Значительно больше тебя. Я останусь с тобой, даже если ты откажешься за меня выходить. Просто рядом. Просто буду помогать. Дэнни прав. Мне всё это понравилось.
— Ты опять всё бросил и сел в самолёт, — Кейт делает шумный вдох.Пытается сопротивляться.— Нет, — Уорд качает головой и заглядывает ей в глаза. — На этот раз я прилетел к тому, что больше никогда бросать не хочу.В горле пересыхает, и выброшенную совершенно зря минералку становится жалко. Как всегда в самые важные моменты: тянет думать о ерунде, чтобы не расплакаться.— Это всё… ради меня?— Нет, конечно, — деланно-нахально усмехается он. — Джой уже месяц возится с калифорнийским филиалом. А Дэнни я оставил в головном офисе. Твоему папе будем слать открытки. Опять же, тут уже есть свои среди полицейских... Но твоё самомнение…— Ничуть не больше твоего, мидтаунский козёл, от которого я без ума. Заткнись.Ривера улюлюкает внизу, пока они целуются на пожарной лестнице, пытается их сфотографировать — и Кейт счастливо, как выходило только в детстве, смеётся, когда Уорд пытается спрятать лицо за её волосами и показывает в объектив Риверы средний палец.Есть отчего быть счастливыми, если вы оба живы, снова целы, готовы стрелять — и теперь есть друг у друга.