Сара Рид (1/2)
Урождённая Гибсон. Весьма устойчивый и гармоничный, в своём развитии персонаж, которого, по счастью, не коснулась рука Шарлотты Бронте, который, в отличии от персонажа Эдварда Рочестера не был, с особым цинизмом, вывернут Патрикевной на изнанку, в угоду "хотелкам" главной героини, и который вызывает у читателя неподдельное сочувствие и уважение.
Хоть и непростая она была тётка, Сара Рид, урождённая Гибсон, и характерец у неё был сволочной, занозистый такой характерец, тяжёлый.
В придачу к характеру у Сары Гибсон, от рождения, имелся, весьма устойчивый к внешним проявлениям, жёсткий склад психики, и, как следствие, железное здоровье.
Массивное, крепко сбитое тело, льдистые светлые глаза, смуглая, грубоватая кожа, льняные волосы: это была натуральная баба-кремень, из тех, какие, дай им волю, и коня на скаку, и бегемота на плаву … остановят иудержат; прямая, как рельса, и тяжёлая в общении, как вагонетка, доверху нагруженная массивными кусками угля-антрацита. Так же, у этой женщины имелись некоторые, морально-нравственные принципы, которым она неукоснительно следовала, и муж-размазня, в придачу, за которого девицу Гибсон выдали, из соображений сугубо материального свойства, и стала она Рид.
Не по-существу, а формально, потому что союз мистера и миссис Рид состоялся, лишь, как узаконенное сожительство под одной крышей, двух, абсолютно несхожих между собой людей. Сара-новоиспечённая-Рид, хоть и презирала мужа от всей души, но не имела привычки горевать по столь ничтожному поводу: железной рукой направляла она корабль своей семейной жизни в нужное ей русло, и всю свою немалую любовь отдавая, в первую очередь сыну, которым она втайне гордилась, потому что Джон-младший был совсем не похож на отца, и была, наверное, по-своему счастлива, но тут, средь ясного неба грянул гром.
Размазня-муж притащил в семейное гнездо младенца, - сироту-племянницу, дочь своей, умершей недавно, малахольной сестрицы - и принялся её демонстративно нянчить, и с этой прихотью, жена своего мужа, перед Господом и людьми, Сара Рид, не мола поделать ровным счётом ничего.
Она могла только умолять мужа, - проглотив гордость, и спрятав норов в карман, - отдать сироту-подкидыша кормилице, и платить за неё, но муж-размазня в этом вопросе упёрся, как осёл о стенку, что было весьма недальновидно с его стороны, и в первую очередь по отношению к "любимой" племяннице, которая, сама того не желая, стала причиной ежедневного тихого раздора, взаимной вражды, и скрытого противостояния в семействе Ридов, которое, как это часто бывает в подобных случаях, потихоньку тлело, не разгораясь в открытую, как уголь под спудом пепла. Но вот дядя Рид, - чудак-человек,затеялся помирать, и напоследок учудил снова: пользуясь привилегией умирающего, которому никто не посмел бы отказать в последней просьбе, он сбагрил племянницу на руки любимой жене.
Идеально подгадав момент, - в другое время шансов у него не было никаких, - мистер Рид осчастливил свою законную миссис, заявив: "Воспитаешь, как родную".
Этот поступок характеризует милейшего дядю Рида, как человека не только, безвольного, но и крайне недалёкого; это же надо додуматься - спихнуть беззащитную сироту, со всеми потрохами, на руки жене, которая эту сироту ненавидела. Мне кажется, что милейший Рид попросту решил таким изящным способом "оттянуться"напоследок, за все годы семейной жизни и подгадить жене по-крупному, и не прогадал.Уж подгадил, так подгадил. На славу. При этом, что забавно, дальнейшая судьба родной племянницы его не интересовала в принципе.
Рид мог бы, уж поскольку это родная кровь, как-никак, выделить сиротке хоть какое-нибудь обеспечение, юридически его оформив. Да, это стоило бы ему всех оставшихся нервов, литров порченой крови и года жизни, по меньшей мере. Да, вражда, тихо тлевшая под спудом пепла, в семействе Рид, тут же вспыхнула бы в открытую, и жизнь в этом доме превратилась бы в ад, потому что Сара Рид рвала бы зубами любого, кто посягнул бы отнять что-то у её детей, даже собственного мужа.
Но, несмотря на всё это, если бы Рид, действительно, хотел бы позаботиться о сироте, не на словах, а на деле, кто бы мог ему помешать? Но дядя Рид не хотел.
В конце концов он был болен, слаб, и дочь умершей сестры, с которой он игрался, как с приблудившейся кошкой, была оставлена на руки здравствующей жене, без каких-либо, юридически оформленных распоряжений. Ну, разве что, Риду удалось всеми правдами и неправдами и откровенным шантажом, выдавить у жены известное обещание. И много ли могло стоить такое обещание, читатель? А вот мы дальше увидим. Сара Рид, которая в другое время, при упоминании о подкидыше вставала на дыбы, как норовистая лошадь, у смертного ложа своего супруга, вынуждена была согласиться. Дать слово, и сцепив зубы терпеть попрание, как она это понимала, своих прав хозяйки и, с некоторых пор, главы семейства. Не само присутствие сироты задевало за живое Сару Рид, а принуждение к тому, чего она не хотела делать категорически, ибо не понимала Сара Рид, и не принимала, подобного к себе отношения.
И искренне ненавидела не сиротку Джен, как таковую, а в её лице - прихоть глупого слизняка, покойного мужа, под дудочку которого она вынуждена была плясать и после его смерти.
Дурак он был, этот добрейший дядюшка Рид, первостатейный. Зная норов собственной,горячо любимой супруги, он мог бы, в первую очередь, в интересах племянницы, хотя бы не нагнетать ситуацию; отправить бы ребёнка кормилице, как было предложено, платить за девочку, и отписать чего-нибудь полезного, в итоге, и миссис Рид, побухтев годик-другой, в принципе не стала бы возражать, потому что считала бы, что отделалась малой кровью.
Но дурак-Рид предпочёл довести дело до абсурда - он до последнего "драконил" супругу своей нелепой склонностью к сиротке, не переставая давил ей на любимый мозоль, а когда у супруги уже пена изо рта шла - помер. И сиротка-приблуда, осталась один на один с тёткой. И своей незавидной, унылой, которую лишь иногда озарял луч света, судьбой. Впрочем, что бы там ни заявляла Шарлота Бронте, устами своей героини, слово, данное мужу у его смертного ложа, Сара Рид сдержала, но вовсе не из тех "высоких", прекрасно-нравственных соображений, как их понимали, и сама Шарлотта Бронте иеё "высокодуховная" героиня-гувернантка, которые, совместно, разбирались в людях, в жизни, в отношениях, примерно так же, как баран в библии. Вот мисс Эйр, на всех парах мчится к захворавшей тётушке, чтобы "простить" ей все обиды и назвать "тётей" -и это вершина милосердия по мнению Шарлотты Бронте. Удивительно только то, что Шарлотта Бронте категорически не понимает, что, собственно,происходит в её романе.
Джен Эйр приезжает к умирающей тётке, с "оттяжкой" топчется на пепелище семейства Рид, воздавая всем по заслугам, хоронит тётку, и уезжает, унося в "клюве" претензию на нехилый такой куш. Всё. Точка. И по мнению Шарлотты Бронте, больше ничего примечательного в этой части романа не происходит. И странно читать такое, потому что умирающая миссис Рид, одна из главных героинь сюжета, переживает совершенно замечательное событие своей внутренней жизни, а именно - катарсис. Нравственное возвышение, очищение, оздоровление, согласно толковому словарю, которое даёт читателю возможность увидеть героя в истинном свете, и оценить его должным образом и в полной мере. Но Шарлотте Бронте, как автору, катарсисы категорически, почему-то не интересны. Из четырёх главных героев этой истории, двое - Эдвард Рочестер и Сара Рид ухитряются пережить это замечательное событие, но Патрикевна в одном случае произошедшего упорно не "замечает", а во втором, и вовсе выкидывает Эдварда Рочестера из повествования, как непригодного и дефективного, вместе с его катарсисом, заменяя исходный персонаж на удобное "чучело". Двух других персонажей - кузенов по фамилии Эйр,которые плывут по течению сюжета, как говно по изгибам канализационных труб, Патрикевна пестует, и пичкает читателя продуктами их жизнедеятельности - волшебными голосами "сверху". Давай же, читатель, отклонимся с тобой от этой исхоженной-истоптанной дорожки, и посмотрим, для начала, на какой ноте Саре Рид было суждено закончить свой земной путь, на котором сирота Джен была не проклятием, а всего лишь неким, внутренне-образующим маркером. Сара Рид не любила воспитанницу, навязанную ей насильно, как родную, и было бы глупо от неё этого требовать но относилась к сироте добросовестно, и очень выдержанно, как оказалось в последствии.Друзья и соседи в один голос называют миссис Рид благодетельницей, и это определение ею заслужено в полной мере, потому что она не просто опекунша, адобровольно кормит-поит-содержит чужого ребёнка, которого ей всучили насильно, хотя никто не заставляет её это делать.Тем более, что в данной ситуации Сара Рид никому не была обязана отчётом, и сиротка могла вылететь из дверей Гейстхеда, сразу за похоронными дрогами, когда великий "жалетель", дядюшка Рид, не успел бы ещё остыть в могиле. Но не вылетела, и десять лет, милостью тётки, учитывая создавшееся положение, жила, как для сироты, очень даже неплохо, и все беды сиротки Джен были наперечёт; в основном она горько сетует, на то, что её "не любят", постоянно сравнивает себя с хозяйскими детьми, и упорно лезет в их круг, регулярно напрашиваясь на неприятности. Страдала Джен и от кузена Джона, но от кузена Джона страдали все, без исключения, так с чего ей-то выделяться? Тётка Рид порола её розгой? Может и порола, почему бы нет, хотя Патрикевна не даёт по этому поводу никаких душераздирающих описаний. Порка - вполне нормальное событие, для того далёкого времени, когда считалось, что пожалев розгу испортишь ребёнка. Детей пороли, да.
Повсеместно и регулярно. И не только сирот, прошу заметить, детей из приличных семей, согласно канонам здорового народного воспитания, пороли тоже. В Ловуде девочек секли, как мне помнится, за просто так, за здрасьте, за грязь под ногтями. В целом, жизнь сиротки катилась, как хорошо смазанное колесо, в основном её не трогали, спихнув няньке, не утруждали, и не гнобили.
Миссис Рид, из года в год заботясь о насущных нуждах сиротки, старалась её по-возможности не замечать, и только очутившись в Красной комнате, сиротка, впервые за десять лет, почувствовала, какая у тётки жёсткая рука. Это было для Джен Эйр, несомненно, открытием. И охота бунтовать у неё мгновенно прошла, и начались крики, слёзы и мольбы. Не помогло: "Нашкодила - сиди", - вполне справедливо решила тётка Рид, и сиротка забилась в припадке. После этого Джен Эйр, великая бунтарка, боялась даже рот открыть, и сделать лишнее движение. Но злобу, давшую себе выход в криках, истериках и откровенном вранье - копила. Тётка Рид её по-прежнему не трогала, только лишила некоторого внутреннего покровительства: если раньше Джен Эйр, будучи плохоньким, очень сомнительным, но всё же, членом семьи Рид, целыми днями пестовала собственные нервы и била баклуши, то теперь слуги с ней не стеснялись.