Часть 4 (1/1)

Всю дорогу до медчасти Ларьков усиленно старался не сгореть со стыда. Раньше он никогда не замечал за собой такой отчаянной паранойи, но теперь казалось, что о том, куда и по какой причине они с Харламовым направляются, в курсе каждый встречный. На последнем издыхании заставляя себя не дорисовывать понимающие ухмылки на лицах молоденьких медсестёр, стоявших на крыльце и провожавших их с майором заинтересованными взглядами, Ларьков едва не словил второй обморок за сегодня. Впрочем, заинтересованность взглядов конкретно в этом случае была понятна - майор Харламов, как один из немногих холостых офицеров батальона, не вызывать её не мог, вследствие чего все лица женского пола стабильно проявляли к нему повышенное внимание даже без всяких сплетен.При мысли об этом жутко захотелось самому обернуться на девчонок с торжествующей ухмылкой, однако такой вздорной ерундой заниматься было некогда: они с Харламовым добрались до конца коридора, и теперь перед глазами устрашающе белела дверь кабинета начальника медицинской службы, как гласила скупая табличка - майора Белкина А.В.Андрей Владимирович Белкин, ещё один харламовский хороший друг, был причиной массового обращения баграмских военнослужащих из коммунистического атеизма обратно в язычество, потому что иначе, как к божеству, никто из побывавших у него в руках к начмеду не относился. Белкин вытаскивал с того света самых безнадёжных раненых, собирал по кусочкам подорвавшихся на мине, не покладая рук, резал, зашивал, вправлял и вообще делал столько работы, будто бы в нем умещался по меньшей мере десяток врачей. Швами, за все время Афганской войны наложенными белкинской твёрдой рукой, можно было несколько раз подряд обернуть экватор, число спасённых им бойцов шло на сотни, если не на тысячи, авторитет же начмеда в части был абсолютен и непререкаем, как у царей при буржуйском строе. В его присутствии орава отдыхающих ГРУшников мгновенно превращалась в смирную ясельную группу во время сончаса, а если бы где-нибудь на горной тропе майор Белкин, вооруженный одним лишь скальпелем, в борьбе за жизнь своего больного встретился с Хашемом, то на джихадистского инженера и целостность его жизненно важных органов ни один здравомыслящий человек и трёх копеек бы не поставил. Исполнение клятвы Гиппократа Белкин ставил превыше всего, и буде кто пытался, намеренно или ненамеренно, ему в этом воспрепятствовать, - становился страшен в гневе и обрушивал на неразумного весь жар своей прямолинейной, вспыльчивой натуры. Не одна медсестричка из новоприбывших в слезах выбегала из медицинского модуля после белкинских разносов, вызывая сочувствие у бойцов и опытных медиков, однако не проходило и недели, как и её захватывал всеобщий благоговейный фанатизм, так как всем, кто знал Белкина дольше этой самой недели, становилось ясно, что просто так он ничего не говорит и не делает. И раз уж всыпал люлей - значит, за дело, да и со счётов пока не списывает. С безнадежными, по его мнению, людьми майор предпочитал не связываться и времени на них не тратить.Однако сейчас, на пороге зловещей встречи, никакого утешения все эти истины, вспоминавшиеся задним числом, почему-то не приносили. Позорно дезертировать в обратном направлении Ларькову мешала только рука Харламова, предусмотрительно вцепившаяся в его рукав.Белкин, стоявший у окна своего кабинета, обернулся и поприветствовал обоих словами:- А, Ларьков! А я все жду, когда же ты ко мне поздороваться заглянешь. Как тебя ни увижу, то куришь, то блюешь, - и, пока Ларьков, мгновенно залившийся краской, что-то постыдно бормотал в своё оправдание вместо заготовленного уставного приветствия, перевёл взгляд острых чёрных глаз на майора: - Ну что, Харламов, тебя, что ли, поздравлять?- А кого ещё, - довольно отозвался Харламов, и на его лице снова мелькнуло то самое по-дурацки счастливое выражение. Белкин кивнул благосклонно:- Я, между прочим, всегда утверждал, что статистические данные в области мужской репродуктивной медицины безнадёжно устарели. Ноль целых семь десятых - варварство, прошлый век! - Затем добавил строго, снова обращаясь к Ларькову: - Присаживайся. И ты, Харламов, присаживайся, нечего столбом стоять.Ларьков осторожно подвинул к себе стул, стоявший напротив рабочего стола, и уселся, не без опаски окидывая взглядом стопки бумаг и ожидая увидеть какие-нибудь пугающие инструменты. Возможно, у Белкина никаких пыточных приспособлений и не было, но общая атмосфера до того угнетала, что справиться с собственными предубеждениями никак не удавалось. В конце концов Ларьков решил и не справляться, а просто плыть по течению: как говорили некоторые его гражданские знакомые, раньше сядешь, раньше выйдешь.Белкин обошёл стол и сел напротив, сцепив перед собой узловатые худые пальцы. После чего спросил тоном, не терпящим возражений:- Срок какой?- Не знаю точно, два месяца вроде, - промямлил Ларьков, отводя глаза. На мгновение показалось, что начмед сейчас включит настольную лампу и направит ему прямо в лицо - вот нисколько было бы не удивительно. Однако Белкин просто наклонился к нему через стол и внушительно произнёс:- Ларьков, вот ты знаешь, что я, согласно своим служебным полномочиям, как вредителя тебя имею право оформить? И сдать, куда полагается. И не в дисбат, а куда похуже. Знаешь или нет?- Знаю, товарищ майор, - потупился Ларьков. Белкин продолжал все тем же грозным голосом:- А откуда тогда такая халатность по отношению к выполнению воинского долга, а, Ларьков? Режим не соблюдаешь, ценные кадровые ресурсы подвергаешь опасности. Ну-ка признавайся, в скольких боевых выходах за это время принимал участие?- Да че там боевых, одно название, - попытался оправдываться Ларьков под начмедовским огненным взором. - Ну, в Хумри постреляли пару раз, да Чарикарку прочесывали, ничего такого...- Ух, Ларьков, диверсантская статья по тебе плачет! - не сдержался Белкин. - Никакой сознательности у нынешней молодёжи. Еременко до двенадцати недель рассчитывал, что само рассосётся, и ты туда же! А потом заявите, что на ваше поколение мы должны страну оставить...- Я ему сказал уже, что он долбоеб, - вмешался Харламов, до этого молча сидевший на скамеечке у стены. Начмед метнул в него ничуть не более ласковый взгляд:- А ты подожди, Харламов, пока я до тебя доберусь. У тебя что со зрением? Каким образом комроты у своего бойца - учти, только про бойца пока говорю! - такое может не заметить?!- Да как оно самое заметишь-то? - смешался майор. - С виду вроде обычный. Был бы девчонкой, я б ещё понял как-то... может быть...- Понятно. Картина медицинской грамотности в третьей разведроте мне ясна, товарищи! Сигареты на стол, оба, - скомандовал Белкин. Ларьков, порывшись в куртке, со вздохом вытащил наружу золотистый коробок "Кэмела", а вот майор поначалу воспротивился:- А я-то чего?- Пассивное курение, Харламов, наносит плоду вред, сравнимый с регулярным употреблением алкоголя, - непреклонно ответил начмед. Поймав взгляд майора на слове "пассивное", не выдержал: - Дымом, говорю, ребёнку дышать нельзя!.. Будущую боевую единицу отравить хочешь?- Ну, это другое дело, а то скажешь тоже! - буркнул Харламов, но сигареты все-таки выложил. Белкин повернулся к Ларькову, продолжая допрос:- Самочувствие?- Да пиздец вообще! - вырвалось у Ларькова. Стушевавшись под взглядами обоих офицеров, он поправился: - Виноват, товарищ начальник медицинской службы! Я хотел сказать - плохо все. Иногда себя так хреново чувствую, что кажется - до конца срока и не доживу...- Андрей, - опять вмешался Харламов, - объясни ты этому идиоту, что он не сдохнет, а? Все нервы мне вымотал. Дебоширит, беречь себя не желает, в горы рвётся...- Логика, - одобрил Белкин. - Умирать не хотим, боимся, зато в горы - впереди планеты всей. Я тебя, Ларьков, правильно понял, не ошибся?- Ну так в горах же правда не страшно, - развёл руками Ларьков, не зная, как ещё сказать. Самому ему, наоборот, весь этот парадокс казался как никогда простым и понятным, и удивительно было, как его можно видеть по-другому. - В смысле, не так страшно, как вот это вот. Там все понятно, знаешь, что делать, привык уже ко всему. А здесь беспомощность какая-то, бессилие, что ли...- Рассуждения твои, Ларьков, для подобного состояния весьма характерны, - смилостивился наконец-то Белкин, меняя тон на спокойно-доброжелательный. - Но совсем не значит, что обоснованы. Здесь как в бою: весь страх - от незнания, от неопытности. Операции, наверно, боишься?- Жесть как боюсь, товарищ начмед! - горячо подтвердил Ларьков, снова внутренне передернувшись от мыслей об остро наточенных блестящих лезвиях. - Это ж получается, резать будут... а если там что заденут при этом, и вообще...- Со своими представлениями о медицине вы, граждане, лет так на двести отстаете, - Белкин так и сказал: "граждане", снова глянув на смутившегося Харламова. - Что, в общем-то, лучше, чем наоборот. Ты только представь, Ларьков - в отсталой царистской России тебя бы не только к стенке поставили за один факт, но и даже при большом желании спасти бы не смогли. Не умели такие операции проводить, и детей таких не было возможности воспитывать. А сейчас и инкубаторы давно уже придумали, и технику, и квалифицированных специалистов у нас достаточно. Вот, к примеру, Кабульский военный госпиталь, - в Москве не везде такие операционные есть! - В подтверждение своих слов начмед не слишком вызывающе, но горделиво приосанился, словно намекая, что является неотъемлемой частью вышеупомянутого прогресса.- Ой, товарищ майор, а можно вы меня резать... тьфу, то есть, оперировать будете? - взмолился Ларьков, услышав про госпиталь. - У вас рука лёгкая, все знают.- "Лёгкая рука" суть красивый медицинский миф, - снисходительно глянул на него Белкин. - Существует наличие и недостаток квалификации, и ничего более. Однако тебе, Ларьков, повезло - даже если бы ты, по каким-либо причинам, против моего участия в твоей сложной репродуктивной судьбе категорически возражал, никакого другого хирурга, имеющего опыт подобных операций, в данной местности все равно не наблюдается. Впрочем, - на полуслове оборвал себя начальник медицинской службы, - если верить слухам, есть ещё мой, прошу простить за выражение, коллега по имени Абдулла ибн Хасан Шагиахмет Кемез...- Не надо, - быстро проговорил Ларьков, глотая собравшийся в горле, несмотря на бьющие в окно солнечные лучи, ледяной комок. - Лучше вы, товарищ майор!- Да неужели, - буркнул из-за спины Харламов. Сделав вид, что не услышал его реплики, Белкин коротко кивнул:- Ну вот и договорились. - Утешил вдогонку: - Не переживай, Ларьков, Еременко, идиота проклятого, вытянули, а уж тебя-то прооперируем - не запыхаемся. Как говорится, болезнь, выявленная на ранней стадии...- Ой, а вы ж меня нормально зашьёте, да? - забеспокоился Ларьков, запоздало ругая себя за звеняще-испуганную интонацию, пробившуюся в голос против воли. Просившиеся на язык вопросы тоже оригинальностью и умом не радовали, но, с другой стороны, когда ещё такой момент подвернётся, чтоб все-все как следует разузнать? - А то, говорят, после этого шрамы страшенные остаются...- Я тебя, долбоеба, любым люблю, - успокоил его Харламов. Ларьков не удержался:- Ага, а как я то же самое скажу, так вы не верите!- Товарищи! Товарищи, попрошу без сентиментальных сцен, - вмешался строгий начальник медицинской службы, положивший жизнь на алтарь рационализма. - Во-первых, между нами говоря, ротный твой, Ларьков, - типичное порождение нашей бесхитростной армейской системы и врать умеет чуть лучше, чем никак, так что не доверять его словам оснований не вижу. Харламов, не ухмыляйся, это не комплимент. Во-вторых, зависит, конечно... Тельняшку долой!Пока Ларьков послушно исполнял приказание, Белкин, достав из ящика стетоскоп, от которого исходил приятный запах нагревшихся древесных опилок, обошёл стол и велел, остановившись перед ним:- Руки перед собой, спину выпрямить, дыхание задержать! - После чего прослушал ларьковскую грудную клетку, дышать разрешил, прослушал лёгкие и, ощупав район солнечного сплетения, а следом впалый ларьковский живот, заключил: - С вероятностью в девяносто девять процентов полость находится в верхней части туловища. Сердцебиение учащенное, лёгкие под нагрузкой, наличествуют шумы внутри грудной клетки. - Снял стетоскоп, брякнул им о полированную поверхность стола: - Ещё через месяц посмотрим, скажу точнее - вдруг сместится. Но если и сместится, то незначительно. - Поправил очки, протянул задумчиво: - С животом-то, конечно, попроще было бы...- А если не живот, то совсем плохо, товарищ майор?! - помертвел Ларьков. Белкин мигом сбросил с себя задумчивость, прикрикнул:- Отставить! Паникеров и пораженцев у себя в части не терплю. Даже в виде пациентов! - Затем осведомился ровным тоном: - Ларьков, тебе прямой массаж сердца делали когда-нибудь?- Нет, - тот нервно помотал головой, опять предпринимая безуспешные попытки сглотнуть. Звучало и то ужасно, даже если не представлять.- Гареева из первой роты спроси, ему делали. И покажет пусть, как мы его зашили - с двух шагов не разглядишь. Ещё вопросы будут, или справку можно выписывать?- Будут, товарищ майор, - осторожно ответил Ларьков, стрельнув глазами в Харламова: далеко сидит или нет? Рассчитав разделявшее их расстояние и определив, что ему до двери добираться гораздо ближе, решился и выпалил скороговоркой: - А можно вы там послезавтрашнее число поставите, а? Мы по-быстрому на последний выход съездим, и...- Вот идиот ведь, блять! - грохнул ладонью по сухой поверхности скамейки Харламов и, не выдержав, вскочил на ноги: - Андрей, ты извини, выйдем ненадолго. Мозги ему только прочищу, и сразу назад. Ну, пошли! - С силой схватив съёжившегося Ларькова за воротник, майор стащил его со стула и вытолкал в коридор, беспрерывно матерясь вполголоса.- Минуту, - голос начмеда за их спинами прозвучал до того флегматично, будто здесь не неуставное смертоубийство намечалось, а утренняя линейка в пионерлагере. - Ларьков, ты фамилию не менял ещё? А то разобраться надо, как тебя записывать.- Мою пиши! - не выдержав, рявкнул Харламов. - Прямо сегодня в Генштаб поеду и со скотиной этой зарегистрируюсь. Если сейчас не убью!Ларьков хотел было возразить, но при взгляде на разъярённого ротного остатки храбрости испарились, как и не было, и он принял решение заткнуться и не отсвечивать. В конце концов, к чему мертвецу фамилия? То-то и верно, что ни к чему, как собаке пятая нога. А доведётся командирский гнев пережить, так в случае чего и обратно сменить можно, при желании.Белкин невозмутимо вытащил из серой картонной папки нужный формуляр и, аккуратно расположив его наискосок к краю стола, принялся заполнять своим бисерно-аккуратным, совершенно не врачебным почерком.На пустыре за медчастью в обилии колыхался на ветру чертополох и прочие сорные дебри, но людей не было ни души. Этот факт Ларькова не только не обрадовал, но и не на шутку напугал, потому что в отсутствие возможных свидетелей способность контролировать собственные вспышки Харламов утрачивал вмиг, отбрасывая её, как ящерица хвост.- Ларёк, - прошипел майор, буравя его посветлевшим от ярости взглядом. - Ларёк, я вот тебе обещал, что бить больше не буду. Но ты, сука, напрашиваешься прямо! Тебе что про боевые сказано?!- Товарищ командир, - в который раз за сутки попытался воззвать к его рациональной части Ларьков. - Ну как так можно-то? Сами подумайте! Я, блять, с ума тут сойду без вас! Думать буду, а вдруг случилось что, а вы где-то там, без меня... У нас полроты первогодок, как вы вообще с ними пойдёте-то!..- Ларьков, блять! - Харламов не вытерпел, рванул его за ворот куртки близко-близко к себе, почти к самым губам. - Ты, блять, понимаешь, что у меня другой семьи нету? Только вы двое остались, и все. - Приложив свою тяжёлую ладонь к ларьковской груди, продолжал, не отводя угрюмого, мрачного взора: - И если вдруг... Ларёк, я ж жить после этого не смогу. Сдохну, как собака, от тоски. Ты мне такой судьбы хочешь, да?- А обо мне вы подумали?! - вспылил Ларьков, ощутив вдруг прилив самых противоречивых эмоций - от негодования до внезапного желания разреветься от обиды, так, чтоб на другой стороне границы с Пакистаном услышали. - Я, значит, по-вашему, переживу, влёгкую! Я, блять, потом думать всю жизнь не буду - мог, мол, защитить, прикрыть, когда надо, и не прикрыл, потому что меня на этом выходе сучьем не было, на единственном - не было, блять! Мне тогда что делать, а, товарищ командир?!- Ты, - глаза майора сверкнули ярко-синим, и он, понизив голос, заговорил чётко и со значением, серьезно, как никогда раньше: - Ты, Ларёк, одну только вещь должен сделать. Вот его, - ткнул несильно указательным пальцем в мелкую решётку тельняшки, - живым и здоровым на Родину привезти, в Ленинград. Чтоб рос и знал, что его отец присягу до последней буквы соблюдал, ни перед чем не отступился. Ради этого я и сотню раз умру, не пожалею. Ясно тебе или нет?У Ларькова потемнело в глазах. То, что смерть рядом ходит, для всей третьей разведроты являлось знанием привычным и усвоилось очень быстро, как будто всегда так и было - словно и не существовало Союза, первомайских каникул, беззаботных гулянок с гитарными песнями под пиво с приятелями из автодора. И теперь, после двух лет блужданий по скалящимся автоматными дулами горам, такое положение вещей казалось даже нормальным. Но будничное "умру", брошенное Харламовым как бы между прочим, стегнуло по нервам с такой силой, что внутри у Ларькова резко переключилось какое-то реле.- Да вы... - на то, чтобы произнести целую фразу целиком, дыхания не хватило, и Ларьков, усмиряя опасно дрожащий голос, на мгновение смолк, втягивая воздух ртом. Зато потом выдал скоро и яростно, будто пулемётной очередью: - Да засуньте вы себе свою присягу знаете куда?! Я вас нахуй ни в какие херовы горы не пущу, под "броню" на пути улягусь, чтоб знали, блять, как помирать намыливаться! Как вы... да как вы... Вы че несёте такое вообще?!И все-таки не выдержал - разрыдался у ошарашенного майора на глазах.У Харламова мигом сделалось лицо типичного афганского командира, способного браво закурить в минутной передышке под обстрелом, но приходящего в небывалый ужас при виде чьих-то слез. Особенно ларьковских - оно и ясно, их-то майор вообще никогда в жизни не видел. Ларьков и сам забыл уже, что так умеет, родная "тройка" живо отучила. Тут уж реви, не реви, а призыв с повесткой тебе не кинофильм студии "Союз", назад не отмотаешь. Даже Мельник уж на что поверещать любил по поводу и без, а плакать все-таки не плакал: знал, что с таким настроем здесь и трёх дней не протянешь, не то что целую "срочку".- Блять, Ларёк, ну прости, - майор, отмерев-таки, что есть силы сгрёб Ларькова поперёк туловища и забормотал куда-то в плечо, вынуждая слегка нагнуться: - Ну не слушай меня, дурака, ляпнул, не подумав. Че мне сделается-то? Я теперь, наоборот, заговоренный буду, ни одна пуля меня не возьмёт. Если возвращаться есть к кому, помирать-то зачем? Все, все, не реви, не случилось же ничего.- А случи-ится, - всхлипывал Ларьков, ожесточённо цепляясь за командирскую куртку. - Меня не будет, а вы опять х-хуйню какую-нибудь героическую н-натворите. Ищите дурака!- А ты, значит, не натворишь, - заворчал Харламов, крепче прижимая его к себе и успокаивающе поглаживая вдоль лопаток: вниз, потом вверх, потом снова вниз. - В Хумри кто без приказа снайпера с точки выманивал на себя, а?- Так про то и речь, - отрубил Ларьков, шмыгая носом. - Раз уж героизм, то вместе. Или никак!- Не выйдет больше вместе, Ларёк, - вздохнул майор. - Мы ж с тобой не одни теперь, про мелкого думать надо. А он ещё не родился, а ты уже в петлю лезешь, спасатель, блин. Соображение хоть какое есть у тебя или нет?- А вы, товарищ командир, знали, с кем дело имеете! Хотели умного и осторожного, так надо было такого вот и брать, а не колупаться теперь за все хорошее! - взвился Ларьков. И тут же, не успев толком подумать, снова ударился в слезы: - Вам другой нужен, да?!- Ох ты черт, как тебя корёжит-то, - испугался Харламов. - Думал, привирают мужики про это дело... Ларёк, правду тебе говорю, угомонись, а то Андрей, не дай Бог, услышит - решит, что я тебя тут смертным боем бью. Он-то разбираться не станет - сразу башку мне оторвёт, до Хашема даже и не доеду.- И правильно! - Ларькова несло, будто горной рекой по стремнине. - Раз вы думать совсем ни хрена не умеете!- Ларёк, я тебе слово даю - вернусь живым и здоровым, - исчерпавший все разумные доводы Харламов прибег к отчаянным убеждениям. - Нарушал я когда-нибудь своё слово, а? Ну-ка вспомни - нарушал?- Н-никак нет, т-товарищ командир.- Вот и не рыдай раньше времени. Ещё неизвестно ничего, может, просто пленных обменяем и все, домой сразу!- Правда? - Ларьков понимал, что это майор, скорее всего, только что на ходу придумал, чтобы он тут поминки загодя не устраивал, но очень хотелось поверить. Что действительно можно вот так просто все решить, и чтоб наконец-то никто не умирал и жизнью не рисковал понапрасну.- Ковалёв говорил, попытается, - кивнул Харламов и коротко ткнулся ему лбом в плечо: - Давай, ты тут в себя пока приходи, а я к Белкину, он там, поди, освобождение тебе написал уже. Витаминов ещё у него каких-нибудь попрошу. - Погладил вдоль рукава: - А то нервы у тебя, конечно...- С вами, блять, понервничаешь! - взбунтовался Ларьков из последних сил, резко отдернув руку, но Харламов недолго думая притянул его к себе и крепко поцеловал в губы, отчего протест получился скомканным и коротким.Потом майор все-таки отправился к Белкину, а Ларьков уселся на поребрик в тени, подтянув колени к груди, и стал наблюдать за тем, как колыхается на ветру сухая жёсткая трава по щиколотку высотой. Довольно быстро заскучав за однообразным занятием, Ларьков подумал-подумал, но все-таки вытащил из кармана куртки заманчиво громыхнувшую коробочку. Повертел в руках, рассматривая надписи и обязательные ГОСТовские штампы, затем открыл картонную крышку, выудил тонкий брусок и надкусил. Хруп! Вкус у штабного мела был, скорее всего, как у любого другого мела в стране, но Ларькову он показался райским. По крайней мере, точно выигрывал по сравнению с известкой. Ларьков не заметил, как доел одну палочку, машинально потянул из пачки вторую. Не соврал майор, мягкие оказались, заразы, и прилипчивые, как семечки.- Эй, братишка! Сигаретой угостишь?Голос раздался со спины, неожиданно. Что утешало, на русском. Что настораживало - голос был незнакомый, и Ларькову почему-то казалось, что раньше он его в пределах части не слышал. А так как суровый военный опыт, тяжким трудом заработанный на полях сражений, предписывал ко всем незнакомым звукам из-за спины относиться крайне критически, Ларьков тут же вскочил на ноги, круто разворачиваясь и перебрасывая пачку из правой ладони в левую, чтобы освободить рабочую руку. Так, на всякий случай.Впрочем, когда он разглядел говорившего, настороженности резко поубавилось, зато доброжелательность и гостеприимство тут же увеличились в обратной пропорции. Если бы Ларьков не был человеком почти семейным, он бы, наверное, проникся и даже рассмотрел новоприбывшего - а, судя по новой форме с иголочки и нестерпимо-ярким, ярче даже, чем у несчастного Сташевского, лейтенантским звёздам на полевых погонах, именно новоприбывшим тот и являлся, - с известной точки зрения. Но и просто так, без умысла, было на что полюбоваться: стоявший напротив молодой человек примерно его возраста имел атлетическое телосложение, и потому песочная военная форма, высокие шнурованные берцы и выглядывавшая из разреза на вороте куртки тельняшка смотрелись на нем как влитые. Общее приятное впечатление подчеркивали классически-правильные черты лица, смуглый оттенок кожи и цепкие тёмные глаза, смотревшие в ответ, впрочем, с исключительным дружелюбием. У кого-то из местных Ларьков уже видел этот взгляд: одновременно ровный, спокойный и вместе с тем по-ястребиному пронизывающий. Только цвет, кажется, совсем другой, таких угольно-чёрных парней, чтоб не "зеленые", а свои, тут днём с огнём.- Рад бы, товарищ лейтенант, - Ларьков взглянул на парня искоса, с деланным смущением, - да сам на лечебном пайке сижу. - И протянул пачку с мелом, чтобы тот как следует рассмотрел, а потом ещё и плечами пожал с сожалением: мол, сами видите. Однако эффекта растерянности и непонимания не получилось - молодой лейтенант наградил пачку знающим взглядом и участливо спросил, кивая на здание медчасти:- С боевых сняли?- Да вот грозятся, - протянул Ларьков, всем своим видом выражая недовольство этой затеей. Но на самом-то деле с лицом еле справился, больше всего хотелось глаза вытаращить и челюсть отбросить. Охуеть не встать, заменщики и те не успеют приехать, уже все в курсе! Видно, и правда в Союз уже передали, следующий, кто явится, будет отчим со своей берданкой, позор семьи искоренять. - Вы, товарищ лейтенант, сегодня приехали?- Ага, вот только что, - кивнул тёмной головой новый ларьковский знакомый. - Послушай, ты про третью разведроту не знаешь ничего? Мне Харламов нужен.- Да вам в лотерею играть надо, товарищ лейтенант! - не удержался Ларьков. И произнес слова, которые окупали все его сегодняшние мучения и потерю независимости, протягивая руку: - Харламов, Андрей.На этот раз молодой лейтенант все-таки смутился. Окинул его фигуру внимательным взглядом, словно перепроверяя, отчётливо засомневался, но осторожно уточнил:- Мне бы майора. - Пожал чужую ладонь: - Греков, Георгий. И давай на "ты", ладно?- А, майор сейчас выйдет, он у начмеда, - понятливо кивнул Ларьков и согласился: - Не вопрос! Как там на Большой Земле?- Снег выпал, - улыбнулся вдруг лейтенант. - Уезжал из Рязани, так по колено было. В Москве, правда, поменьше, зато поземка, на аэродроме взлетка еле видна. А здесь... - Греков выразительно прищурился на солнце, и от этого жеста, от очертившегося вдруг профиля Ларькова обожгло изнутри, будто во тьме гаражной ямы загорелась единственная лампочка под потолком. Мелкие кусочки, разбросанные по беседе, стянулись друг к другу, как магнитом, и все стало предельно ясно.- Так ты Рязанское десантное закончил, получается? - спросил он вслух, замирая от своей догадки. Молодой лейтенант кивнул:- Ну да, отделение бронетехники. Просил, чтоб сразу в Афган распределили, но у них так не делается, видите ли, - раздраженно дёрнул плечом. - Полгода ждать пришлось, думал, не доберусь уже.Ларьков смотрел ему в лицо и ощущал, как светлеет его собственный взгляд, наполняясь неподдельным воодушевлением. Понятное дело, не распределили: наверняка сам генерал армии Васильев об этом позаботился. И ясно, почему вчерашнему выпускнику именно сюда так понадобилось, что вынь да положь. И уж конечно, не до ларьковской справки будет комдиву, когда Харламов этого Грека сейчас оформляться потащит, да и выяснится, что ушлые чекисты все генеральские препоны каким-то образом обошли и вертят на чем хотели! А значит, Гера Греков, лейтенант третьей разведроты, - его билет на завтрашний разведвыход, как бы там товарищ майор в огнеглотании ни изощрялся. А это, в свою очередь, значит, что с этого момента он, Ларьков, его лучший друг и самый преданный боевой товарищ. После Мельника, само собой.И ещё кое-что Ларькову было понятно, но об этом он до поры до времени даже с Харламовым разговаривать не собирался. Тем более с Греком - этот-то винтовку может из арсенала утырить и на своих двоих тут же в горы помчаться, если что-нибудь лишнее сказануть, по нему видно. Так что пока лучше помалкивать.Открылась дверь медчасти, и на крыльцо своим решительным чеканным шагом вышел майор Харламов. Ларьков тут же обхватил Грекова за плечо:- О, вон наш ротный стоит! Пошли, познакомлю. - Потом, словно бы спохватившись в последнюю минуту, вручил удивленному офицеру коробочку с мелом: - Товарищ лейтенант, у меня ещё есть, бери.- Зачем? - задал Грек абсолютно логичный для неосведомлённого человека вопрос. Ларьков только ухмыльнулся в ответ:- Пригодится!