Часть 2 (1/1)
Пока Вил сам осторожно снимал последние элементы своего наряда, Рук покинул его буквально на мгновение, чтобы покопаться в одном из многочисленных комодов и найти что-нибудь, что оба могли надеть на ночь. Руку было разрешено держать немного своих вещей в покоях Вила, и это было маленьким обыденным жестом, но тем, что он не принимал как должное — нечасто староста Помфиорадоверял поддерживать идеальный контроль и порядок в его собственной комнате кому-то еще. В конце концов Рук выбрал два предметы одежды для них: пару довольно простых ночных рубашек,когда-то принадлежащих лишь ему. Он был в курсе того, что для Вила ношение такой одежды было ровно бальзам на душу, даже если он, естественно, откровенно не признавал это, и Рук тихо упивался знанием этого. К тому моменту, как Рук вновь повернулся к Вилу, он был более, чем доволен увидеть его раздетым до нижнего белья. Разумеется, он множество раз лицезрел модельное сложенное тело, однако оно никогда не переставало быть чудом. Откровенно разглядывая безупречную кожу, Рук в очередной раз полностью ощутил это редкое и драгоценное доверие, которое Вил давал предоставлял ему— доверие видеть его таким образом, прикасаться к нему, да и вовсе действительно существовать в его узком кругу — и Рук бесчисленное количество раз задумывался, достоин ли он этого. В глубине души он знал, что он может никогда не почувствовать, что сделал достаточно, чтобы заслужить в своей жизни кого-то настолько красивого, но все было абсолютно в порядке до тех пор, пока они всегда могли оставаться вместе. До тех пор, пока Рук продолжал стремиться к совершенству, которое заслуживала его любовь.
— Наслаждаешься?... — наконец вопрошает Вил, изогнув бровь и приподнимая уголок своих идеальных губ, прерывая поток мыслей Рука после того, как он провел бог знает сколько секунд, неподвижно разглядывая полуголое тело своего партнера.
— Безусловно, нет ничего, чем я могу любоваться еще больше. — непринужденно отвечает Рук, возвращаясь к своей цели и передавая Вилу пижамы на ночь, не упуская из виду едва заметную улыбку, украсившую его черты, когда он осознал, что тот держал. Наблюдать ее на лице Вила после утомительного дня всегда ощущалось, как некое волшебство для Рука, будто бы пред его глазами таяло снежное поле, превращаясь в цветущий сад. Поспешно урвав поцелуй с щеки Вила, он ускользнул в ванную, чтобы подготовить пару вещей для него и позволить закончить переодеваться.
Завершающий шаг немаловажной ежевечерней рутины Вила включал в себя сидение за туалетным столиком перед чашей с теплой водой, которую подготавливал для него Рук,нежно стирая его макияж и нанося обычное обильное количество очищающих средств для лица и сывороток с дотошно детализированными составами. Рук в равной степени гордился и получал удовольствие от того, что стоял позади, любовно расплетая и затем расчесывая его волосы, заодно присваивая себе частые взоры в зеркало на поверхности которого отражался их совместный портрет. Он наклонился, чтобы оставить долгий поцелуй на макушке, показывая удовлетворенность его работой, задерживаясь,и глубоко вдыхаяумиротворяющий запах. Совершенство.
Так Вил был невинно красивым в самом полном смысле этого слова: свежая мягкая кожа и расплетенные волосы, обрамляющие его лицо идеальными волнами, для создания которых не приходилось прилагать ни усилия. Это служило причиной некого собственничества, нарастающего внутри Рука, это осознание, что исключительно ему позволялось видеть Вила в его наиболее естественном уязвимом состоянии. Он хотел защитить этот редко выставляемый на обозрение вид, сохранить его в памяти и закрыть под замком в своем сердце и сознании, где никто другой никогда не смог бы прикоснуться к нему. Таковы были мысли, роящиеся в голове Рука, когда ему наконец позволили провести Вила к роскошной постели, которую они часто делили и где он оставался на ночь.
Привычным образом Рук ловко перехватил Вила к себе , и пара грациозно устроилась в удобное для двоих положение. Мягко говоря, Вил привык засыпать в его объятиях,хотя, кажется, слово зависим будет более подходящим описанием того факта, что в последнее время он обнаружил полную неспособность заснуть одному.Одним из своих узких бедер он обхватил талию Рука, а его голова покоилась ровно там, где слышалось размеренное биение сердца. Тем временем Рук чувствовал, что простое нахождение в подобной обстановке с любовью всей его жизни было его самым любимым занятием в мире, уже не будучи уверенным, смогут ли острые ощущения от удачной охоты составить конкуренцию этому тихому теплому удовлетворению, что испытывалось сейчас. Каким-то образом так было легче вести искреннюю беседу, когда комната находилась в абсолютной тишине и была едва освещена бледно-серебряным лунным светом, струящимся через окно. Какое-то время Рук был непривычно молчаливым, с чувством долга помогая Вилу в его подготовке ко сну, но, решаясь заговорить, ему было необходимо убедиться, что тот действительно чувствовал себя в порядке. — Для меня ты самое красивое, что есть в мире… — осторожно начал он, все еще надеясь затронуть причину волнений Вила, непосредственно не упоминая ее. Пальцы руки, которые не находилась на линии изящной талии, успокаивающе двигались через светлые волосы, и Рук чувствовал, как находящееся на нем напряженное тело постепенно начало расслабляться.
— Я знаю, — был единственный ответ Вила, произнесенный тихим и все еще осторожным голосом. Это было нормально. Рук просто продолжил говорить, уткнувшись носом в его висок и раз за разом припадая губами к чувствительной коже до тех пор, пока не почувствовал ответную дрожь. — Никто никогда не посмеет занять твое место, mon bijou, — выдохнул он, теперь вычерчивая свое каждое слово поцелуями.
— Mon etoile, — еще один поцелуй в острую скулу. — Mon coeur, — и в другую.
В какой-то момент ресницы Вила опустились, пока он буквально таял под вниманием, а его руки свободно обвивали шею другого. Проворные пальцы Рука проскользнули под краешек рубашки, чтобы провести медленные повторяющиеся рисунки на поверхности бедра. Пробыв там безмолвно еще немного времени, пока поцелуи не стали медленнее и постепенно исчезли по мере того, как дыхание Вила выровнялось, и тогда обе руки расположились на его спине, чтобы еще больше завлечь его в сон.
Прошептанное Руком “Я люблю тебя” стало последним, что услышал засыпающий Вил. Никто из них не мог отрицать, что не имеющее равных всемирное обожание было важным для Вила, но здесь, будучи в уединении вместе и спрятанными от глаз публики, для него было вовсе не сложно почувствовать хотя бы на мгновение, что было все равно, являлся ли он первым или нет. В такие моменты неиссякаемой любви его самого преданного обожателя было достаточно.