Мафия!ау 11 Дауд (1/2)
Дауд давно отвык чувствовать себя настолько… зависящим? Даже с Чужим, его богом, тем, кто дает ему силу, он вел себя легко, ориентируясь на собственные ощущения. Здесь и сейчас оступаться было нельзя, каждое слово словно шаг по минному полю.
Возможно, это было откровенно дерьмовым решением. Преимущество было на его стороне, он бы мог просто перемахнуть через забор, сил бы хватило, а потом, на улицах Дануолла, его уже никто не найдет. Так по-детски глупо Дауд не ошибался уже давно.
Странное, иррациональное желание сказать правду действует за него и вперед него, он стягивает маску перед тем, кто имеет полное право разрядить в него обойму в упор, смотрит в глаза Аттано, обнаруживая в себе ледяное смирение и спокойствие.И, быть может, он и правда совсем потерял хватку. Но ему еще не все равно, что сейчас будет, нет. Их решающая встреча случится не здесь и не сейчас. Они еще поиграют. Он усмехается.
Дауд не позволяет себе думать. Перемахивает через забор, сливается с тенью, пропуская мимо неуклюжее чудо военной техники, в несколько переносов оказывается на другой стороне улицы и ныряет в загаженный переулок.
Действия отработанные, механические: оценить обстановку, уцепиться на скат крыши, ловко подтянуться и оказаться наверху. Скрываясь от света прожектора из праздного дома леди Бойл, скользнуть за выступающую башенку-флигель. Оттуда в дом, отмеченный присутствием там чумы, но пустой уже давно. Окна на другой стороне светятся слепыми прорехами — не заколочены. Там уж близко Канал, а за ним город, вымерший, оцепленный военными, но Канал на то и канал с большой буквы, чтобы быть единственным безопасным проходом на другую сторону, если в распоряжении нет лодки. Дауду бы вернуться в Радшор, перенести в электронный вид все, что наговорила ему эпатажная дамочка в обвитом лозой костюме, да продолжить работу. Нужно сделать многое, прежде чем сунуться туда, куда она указала. Информация — это хорошо, но ее, как и всю выпивку в их время, нужно тщательно проверять, иначе долго не протянешь, сгинешь где-нибудь в подворотне, пуская слюни. Или кровь. Как повезет.
Но внутри оглушающий сумбур, от которого ломит виски и сводит шею, и Дауд, хорошо себя знающий, понимает, что ничего не сможет сейчас сделать, а проводить остаток ночи меряя свои покои шагами, ему совершенно не хочется.Он вглядывается в тихие воды канала еще мгновение, а потом сворачивает вглубь жилой части города.
Он сменит одежду на одной из ближайших квартир, а потом решит, что делать.Его тянет в Бездну. В один из знакомых переулков он смотрит почти тоскливо, но, не замедляя шага, проходит мимо. Туда ему теперь нет дороги, дверь останется неряшливой стеной. Он злится на себя за такие мысли, граничащие с преданностью бросившему богу, и, назло непонятно кому, выбирает бар из тех, которые можно назвать очень приличными. Благо, деньги его не особенно волнуют. Чью голову он сейчас будет пропивать, Дауд старается не думать.
Но напиться не получается. Он просто не может себе позволить. Для Дауда контроль был основополагающ, а потому представить себе его потерю, особенно в месте, где не мог никому доверять, просто невозможно.
Он медленно цедит второй бокал дорогого виски в одиночестве, потому что никто в здравом уме не подойдет к нему. От остальных прекрасно защитит отводящий взгляд амулет. Самое то для того, чтобы покопаться в себе.
Дауд не дает прорасти чувству всепоглощающей вины, потому что он здравомыслящий человек и понимает, что в его силах что-то исправить, но вот вернуть — нет.
Дауд не дает себе думать о Корво Аттано, потому что ничего сегодня в самом деле не произошло. Он не предал того, кто уже испытал предательство на своей шкуре, потому что ничего не обещал. Он Аттано не друг, а враг, самый последний, самый очевидный, гораздо более очевидный чем леди Бойл или Соколов. Он помогает, чтобы успокоить собственную, неожиданно проснувшуюся совесть, не более.
Аттано разберется, теперь уже точно, кто он, и Дауд надеется, что у него еще есть время выторговать себе индульгенцию. Потому что, когда он встретится с Аттано как Клинок Дануолла, глава самого опасного клана, он, что бы ни чувствовал, не даст просто так убить себя. Что бы ни было за гранью: вечное скитание в Бездне, ад или что-то другое, он совсем не спешит узнавать. У него, в конце концов, ответственность за семью. Он возвращается в Радшор, как и хотел, по каналу, и смутное предчувствие никак не покидает его. Что-то не так, а потому, когда бледный Томас возникает перед ним, и заплетаясь в словах, сообщает, что на них напали, Дауд почти не удивлен.
В чумном Дануолле редкого кого преследует удача. И редкого кого неудача обходит стороной.*** Смешно говорить, но за все эти годы, проведенные им в старом Радшоре бок о бок со своими людьми, это было первое предательство. Это знает и чувствует не только он, другие Вейлеры, подавленные, с задетым самолюбием, ходят тише обычного, молчаливо требуют ответов и объяснений на такие же гнетущие их вопросы, но если бы Дауд сам мог на них ответить…
Сначала он был ослеплен. Дауду всегда хорошо удавалось держать эмоции под контролем, потому что холодная голова — основное, то, что не позволяет им превратиться в убийц, вспарывающих глотки не с изяществом профессионалов, а топорно и не эстетично. Когда эти религиозные фанатики вяжут большую часть его семьи, он остро чувствует, как по под горлом зарождается яростное пламя. Однако на кону жизнь его людей, и поэтому он не может позволить себе оплошность.