Часть вторая. Глава 4. Присягающие и предающие (1/1)

—?Ваше Величество, я бы настоятельно рекомендовал вам поесть. То, что вы сейчас держитесь на ногах, сродни настоящему чуду,?— ворчливо уведомил лекарь?— старый мейстер Донал. Несмотря на то, что со дня падения Камелота замок наводнили истфилдские войска, слуги остались прежними. Да и что им переворот? Один хозяин, другой хозяин?— главное, что платят исправно и не обижают. Мейстер Донал, конечно же, слугой не был, однако, прослужив верой и правдой не один десяток лет еще Утеру, а после четыре года и самой Артурии, теперь он оказывал услуги новым хозяевам.Сама она, случись лекарю поверженного врага предложить ей лечение, заподозрила бы в нем диверсанта. Ведь какая еще должность даёт больший простор для причинения вреда захватчику? Будучи ослабленными хворью или раной, разве не врачевателю мы неосознанно стремимся доверять? И разве не врачеватель может легко воспользоваться этой слабостью, подав нам вместо исцеляющей микстуры яд? Однако, насколько Артурия успела узнать Гильгамеша, он не задумывался над такими мелочами, да и не считал всяких мелких сошек вроде врачей способными причинить вред великому ему.—?Благодарю, мейстер Донал,?— терпеливо произнесла Артурия.Есть ей не хотелось, однако она заставила себя проглотить пару ложек питательного мясного бульона, дабы старый лекарь не ворчал и оставил ее в покое. Тот повздыхал над плечом, покачал головой и ушел, оставив на столике восстанавливающую микстуру с указаниями, как ее следует принимать и пробормотав на прощание:—?Ну и досталось же вам от этого ирода. Бедная девочка…Едва за ним закрылась дверь, Артурия отставила миску с бульоном и, дабы размяться, прошлась по комнате. Как же странно: в день битвы ей будто было все нипочём?— все тяготы вылились лишь в короткий обморок в тронном зале. А вот после отречения, когда она уже вернулась в свою комнату, все случившееся разом легло на сердце тяжелым грузом, будто бы спустилась невидимая тетива. Должно быть, душевные терзания оказались последней каплей в настигших испытаниях, подкосив Артурию: когда утро падения города медленно перетекло в новый день, она провалилась в беспамятство. Кто и как ее нашел, если дверь была заперта изнутри, она не знала?— разве что новоявленный император потребовал ключ от покоев ?его королевы?. Что же, она сама проиграла ему не только свое государство, но и себя. Как бы там ни было, некто, зайдя в покои бывшего короля, нашел Артурию на полу, в бреду. С тех пор она почти неделю провела в кровати, не в силах даже самостоятельно подняться. Лишь пару дней назад мейстер Донал, покачав головой и поворчав для порядка, разрешил прогулки по комнате. Пациентка тут же отправилась исполнять предписание, но, отвыкнув двигаться самостоятельно, не прошла и пяти шагов.Сегодня удалось самостоятельно дойти до стола, на котором лекарь оставил лекарства с указанием, как их следует применять. Чернильная вязь букв на сероватой бумаге?— неаккуратный косой почерк, выдающий спешку и волнение писца. Не чета аккуратным монашеским строчкам в обитых кожей книгах?— тем, кто отрекся от мирского, спешить некуда. Лекари все же люди занятые. Как знать, сколько еще пациентов ожидает мейстера Донала в городе, где недавно отгремела война?На миг Артурии сделалось горько до вяжущего привкуса на языке. Сколько она передумала за эти дни? С момента отречения у вечно занятого Короля Вестфилда неожиданно появилось огромное количество свободного времени, но, как бывает с уходящими с головой в работу людьми, в безделье ею начинали овладевать невеселые мысли. Несмотря на грозные заверения мейстера Донала, что мучительные домыслы лишь отсрочат выздоровление, приковав ее к постели еще на пару недель, Король рыцарей раз за разом возвращалась разумом к воспоминаниям недавнего времени.Она ведь знала, что Гильгамеш, если решился на этот поход, то вырвет победу любой ценой. Не ради включения непокорного соседа в состав империи?— ради того, чтобы поставить ее, Артурию, на место. Он был на нее зол, и сейчас?— тем более.Тот полный ярости взгляд, которым он наградил ее на выступлении перед советом, не сулил ничего хорошего. Хотя Энкиду, как всегда, улыбался и заверял, что ничего опасаться ей не стоит.Артурия поморщилась при воспоминании о друге Гильгамеша. Энкиду со дня отречения навещал ее дважды?— справлялся о самочувствии. При первом визите мейстер Донал и вовсе не хотел его пускать, но Король рыцарей распорядилась иначе. Повздыхав, лекарь посторонился.Энкиду прошел молча?— будто бы и не обратив внимание на хозяйку комнаты, остановился у окна, задумчиво глядя вниз, туда, где лоскутным одеялом расстилался город. Артурия тоже не спешила заводить разговор, равнодушно ожидая, когда гость заговорит.Она вообще мало разговаривала в прошедшие дни?— не было ни желания, ни собеседников. Зато была бесконечная череда размышлений, с каждым разом все сильнее загонявших в апатию.И все же она не выдержала первой?— не из-за нетерпения, нет, терпению она за минувшие дни научиться успела. Ей претило молча лежать в кровати, вытянув руки поверх одеяла, будто бы умирающий немощный старик, когда рядом стоит ее враг.Враг?Да, именно так. Прежде на фоне жестокого и грубого Гильгамеша этот юноша казался ей если не товарищем, то?хотя бы возможным союзником. Но сейчас она с необыкновенной ясностью осознала, что он был ее врагом?— хотя бы потому, что был лучшим другом ее врага.А следовать советам недруга очень глупо.—?Гильгамеш просил что-то передать? —?хрипло осведомилась она.—?Нет. Хотя и не буду врать, что император слишком занят.Она поняла и без лишних слов: недаром Энкиду был образцовым дипломатом. Император разгневан, разумеется, как же иначе. Не будь в жизни Артурии этой жуткой, выкручивающей нервы апатии, бывшей ей верной спутницей на протяжении всего срока болезни, она бы позлорадствовала: сломанный нос для такого самоуверенного человека, должно быть, оказался сказочным унижением. Вполне предсказуемо, что нынешний правитель Вестфилда не желает встречаться с правителем бывшим. Даже жаль, что его отстранённость?— лишь временное явление.И вновь воцарилась пауза, тягучая, будто смола. Энкиду все так же глядел в окно, не обращая на короля ни малейшего внимания. Помнится, в предыдущие их встречи он так же имел привычку отрешаться от происходящего, предоставляя собеседнику право начинать разговор. Будто в поединке с незнакомым противником: кружить, не атакуя в полную силу, лишь короткими уколами пытаясь выяснить слабое место оппонента. Разве что сейчас воины недвижно замерли друг напротив друга. Да Артурия и без того знала, что у Энкиду, несмотря на его внешнюю хрупкость и безмятежность, нет слабых мест, а если и есть, то за один словесный поединок о них не разузнать. В то время как самой себе она казалась открытой раной?— вот они, слабости, их и искать не надо. Чудовищное, высасывающее силы ощущение уязвимости накатило с невероятной силой. Кто она теперь, король без королевства и подданных? Проигравший в последней битве не только свое государство, но и свою свободу?Пожалуй, только гордость у нее и осталась.—?Не желаешь спросить о чем-нибудь? —?так неожиданно поинтересовался Энкиду, что Артурия не сразу нашлась, что сказать.—?А что велит тебе дипломатический долг?—?Велит поинтересоваться твоим самочувствием, но вряд ли тебя обрадует такая постановка вопроса. Я и сам прекрасно вижу?— и, честно сказать, приятно самолично убедиться, что слухи не врали, и Король рыцарей и впрямь выкован из железа и камня. Камень никогда не теряет данную богами крепость, уж точно не за столь короткий срок, и не разбивается от простого удара,?— он рассеянно улыбнулся в ответ на ее напряженный кивок. —?Не хмурься, Артурия. Я хотел сделать тебе комплимент.—?Не стоит льстить мне, Энкиду,?— поморщилась девушка, ощущая, как пульсирует в висках кровь от поднявшегося в душе раздражения. Может, и впрямь стоило отложить беседу на потом? Хотя бы до той поры, как она будет в силах выслушивать дипломатические виляния без совершенно несвойственной ей ярости.—?Прости,?— повинился он. —?Жизнь при дворе совсем меня испортила, отвык общаться с теми, кто не любит формальности. Неукоснительное соблюдение этикета?— единственный способ заставить людей забыть о твоем низком происхождении. И от этого начинаешь ценить еще больше существование таких, как Гил или ты.Артурия едва удержалась от того, чтобы вновь поморщиться. Он пришел расхваливать Гильгамеша? И пусть в искренней привязанности Энкиду к другу не было ничего предосудительного, но сейчас слышать о новом… императоре было тяжело. Чтобы сменить тему, она задала первый пришедший на ум вопрос:—?Что с моими рыцарями?—?Около десятка уже принесли присягу. Часть бежала, в том числе и бывший первый рыцарь, сэр Галахад. И тот мальчик, Ланселот. Твой друг, кажется? Извини, я запамятовал,?— он рассеянно улыбнулся, вот только Артурии в его рассеянность не верилось. Забыл он, как же. Хорошая дипломатическая уловка?— продемонстрировать слабость, чтобы заставить собеседника расслабиться. Если она хорошо помнила уроки ведения переговоров, то потом должна последовать ни к чему не обязывающая просьба. Интересно, о чем первый советник императора может попросить ту, у кого не осталось ничего? Короля без престола и подданных.Впрочем, совсем ли без подданных?Весть о том, что остались те, кто ей верны, наполняла сердце теплом, пусть даже неповиновение Гильгамешу и было безрассудством. Но на то они и рыцари, чтобы быть безрассудными. Воистину, под стать своему королю. ?— Вижу, император, как и полагается потомку богов, со всем рвением подошёл к наведению связей в новом государстве. ?— Он торопится разобраться с делами до отъезда. Мы уезжаем через девять дней. И ты тоже,?— Артурия ожидала новой насквозь фальшивой улыбки, но Энкиду быстро усваивал уроки. —?Что же до богов… видя Гила в деле, я убеждаюсь: лугаль именуется подданными родичем бога совсем недаром. Должно быть, ты знаешь наших богов, так? Что наслали на наш многострадальный Урук небесного быка, руководствуясь одним лишь ложным наветом богини. Я, будучи чужаком, долго не мог их понять: как можно поклоняться настолько своевольным силам? Однако за нашу покорность боги посылали нам обильные урожаи, а в засушливые годы?— увы, климат Истфилда бывает беспощаден?— научили обжигать керамику и вести торговлю с более благополучными государствами.—?Намекаешь на то, что мне надо начать приносить императору жертвы?—?Намекаю, что Гил очень жесток к своим недругам и упрямцам, но к тем, кто готов признать его власть, он великодушен.—?Как и ваши боги,?— не удержалась от шпильки Артурия. Она уже догадалась о истинном смысле его словесных экзерсисов.Значит, повиновение начинается с короля? Умно.—?Как и наши боги,?— снова проигнорировал иронию юноша. —?И только боги знают, проверь, что станется с теми, кто отказался присягнуть ему на верность. Но в твоих силах уговорить их сдаться. Гил предпочтет назначить за их головы награду и заодно воспользоваться случаем, основав в Вестфилде тайный сыск. И будет в своем праве. Оставлять врагов в тылу глупо. Пойми, я не могу на тебя давить после всего, что случилось, и понимаю твое состояние, однако лучше было бы тебе прийти на церемонию. Самый верный способ избежать жертв…—?Показать лояльность власти. Не надо меня жалеть. Я приду,?— резко оборвала его Артурия, ощущая, как в голове начинает болезненно пульсировать, а на языке появляется горьковатый привкус презрения.А вот и обозначилась просьба. Стало быть, первый советник Золотого императора хочет облегчить другу борьбу с мятежниками. Что же, вполне ожидаемо. Кто, как не она, Король рыцарей, имеет прямое отношение к беглецам?Правда, в тот момент она лишь сухо кивнула, и Энкиду, заметив, как тяготит ее беседа, вскорости распрощался, сообщив, что официальная церемония присяги новому повелителю состоится спустя два дня. Значит, решили показать, что бывший король Камелота здесь не пленница? Нет, конечно, ей не запрещали перемещения, приставив всего лишь двоих истфилдских солдат, от которых Артурия без проблем сбежала бы через окно, будь она в прежней форме?— и всё же она ощущала себя в клетке.Только в клетке не из каменных стен?— в иной, незримой человеческому оку.Но просьба была высказана и услышана, даже если сама Артурия была от нее далеко не в восторге. Может, именно из-за ее сомнения в принятом решении тот разговор и забылся до поры?И вспомнился только сейчас, когда Артурия, силясь удержать равновесие, схватилась за стол и опрокинула бутыль с прописанной лекарем микстурой. Хорошо знакомую ей серебряную бутыль с потайным дном?— ту, которая долгое время стояла у отца на столе. Откуда она оказалась у лекаря?Разве что…Длинная швейная булавка лежала на прежнем месте, среди письменных принадлежностей, и отыскалась без труда. Артурия порадовалась своей привычке раскладывать все по местам. Благо, что руки не дрожали, позволив быстро подцепить острием булавки нужную пружину и открыть тайник, извлекая оттуда записку:?Битва закончена, но война все еще в разгаре, пока живы преданные вам люди?— кто бы ни залез на принадлежащий вам трон. Будьте настороже, Ваше величество.?Артурия отложила записку. Подписи не было, однако этот почерк она узнала?— сэр Гавейн. Значит, жив и на ее стороне, и что-то замышляет.На миг ее захлестнула теплая волна благодарности: не отреклись, даже несмотря на ее проигрыш, за который она себя корила, не переставая. И мало того: явно что-то замыслили но, не имея возможности сказать прямо, просто посоветовали просто держать ухо востро.В любое другое время она бы обрадовалась, но не теперь. Энкиду, если не знал о диверсии, то догадывался. А если так, то о грядущей вылазке знает и Гильгамеш.Но имеет ли она, утратившая корону, право запретить им что-то?Будь она лет на пять младше, окрыленная сказками о принцессе далекого королевства Кендалл, которая сбежала из высокой башни, чтобы отомстить за смерть возлюбленного и поднять восстание против кровного врага отца, она бы не колебалась?— встала бы под одни с ними знамена, наплевав на уговор. В своде законов почти в каждого государства имелась приписка, что отречение от престола, вырванное силой, недействительно и сохраняет за поверженным королем титул правителя. Формальность?— не более, но при желании и поддержке совета можно было оспорить отречение. И не имели значения бы никакие последствия, вроде трупов товарищей за спиной?— они приносили клятву умереть ради высшей цели.На миг в крови вскипела надежда, разгоняя накатившую слабость: захотелось сжечь записку и терпеливо ждать дня присяги, замаскировав в тяжелом церемониальном наряде вестфилдской аристократки ножны с облегченным укороченным мечом. Или хитростью уговорить тирана уединиться и подсыпать ему сон-травы, а потом поджечь дворец. И не было в этом исходе никаких полутонов?— не нужно было присутствовать на церемонии, стоя за спиной того, кого она ненавидела с первого мига их встречи. Не нужно было кивать всем, кто совсем недавно приносил присягу ей самой и не иметь права сказать слово против?— иначе в обескровленной стране начнется новая война, только на этот раз братоубийственная. А столицу разъяренный Гильгамеш прикажет сжечь, вырезав всех ее жителей?— на это намекнул Энкиду в том неприятном разговоре.Артурии не хотелось видеть их обоих и внимать советам ?друга своего врага?.…В следующий визит мейстера она отдала ему сосуд с поручением передать его тому, кто прислал его. Она уже не сомневалась, что лекарь?— самая удобная профессия в любой ситуации. Лекарям не перечат и не отказывают в праве входить в любой дом.Лекарям верят. Даже вражеским.Потом были три дня, наполненных тревожным ожиданием церемонии, а потому пролетевших как один миг. Была беседа с лекарем, предлагавшим сослаться на самочувствие, но получившим резкий отказ?— Артурии и без того было тошно из-за своей болезни, не хватало еще ссылаться на свою слабость. Будто трепетная девица, чтоб ее.Было тяжелое бархатное одеяние в пол?— скорее мужского покроя, чем женского, из ее прежнего гардероба, неброское, но дорогое, как раз для того, чтобы спрятать потайные ножны с небольшим клинком. Принесенное посыльным прекрасное, модное, но плотно облегающее стан до бедер и расходящееся клином до самой земли платье Артурия проигнорировала с воистину царским достоинством, хотя на миг разозлилась?— кто бы сомневался, что Гильгамеш захочет еще раз указать ей на ее место?Не король, но пленница аристократических кровей. Символ прошедшей эпохи.Дверь распахнулась без стука. Король рыцарей догадалась о личности визитера, даже не оглядываясь?— кто еще был настолько бесцеремонен?—?Ну и каморка. Это точно королевские покои?—?Если не нравится, тебя никто здесь не держит,?— отмахнулась Артурия. В душе всколыхнулось смутное ощущение, будто бы это всё уже происходило, и от этого стало еще тоскливее. —?Я в сопровождающих не нуждаюсь.—?Так ли не нуждаешься? Не боишься снова хлопнуться в обморок? —?последовал насмешливый ответ.—?Пошел к черту,?— устало ответила она, развернувшись на каблуках и в несколько шагов преодолев разделяющее их расстояние. Кажется, скулы алели от ярости.—?Поосторожнее с языком, Артурия, твоя судьба теперь зависит только от меня,?— его глаза сощурились. И если из уст прежнего Гильгамеша это прозвучало бы самодовольно и саркастично, то сейчас в его голосе явственно звучала угроза.Гильгамеш серьезен? Что-то новое.—?Да? И что еще ты можешь у меня отнять? —?тихо поинтересовалась она. В коридоре шевельнулась хрупкая фигура Энкиду, которого заслонял своей спиной стоящий в проеме Гильгамеш.И это тоже уже было.Как и угроза в глазах?— не фантомная, а вполне реальная, и пальцы, впившиеся в шею как раз там, где совсем недавно сошли синяки?— пока несильно, но ощутимо. Пульс зачастил, когда жесткая косточка на ладони надавила на горло?— естественная реакция организма, на себе испытавшего, что такое удушье.—?Не отнять. Но, может быть, дать?— к примеру, горячее желание молить меня о смерти. Вот только если вздумаешь покончить с собой?— твоя столица будет сожжена вместе со всеми, кто не успеет сбежать.Губы в губы?— опаляя дыханием, почти поцелуй. Рука сжалась крепче, но на этот раз Артурия стояла на земле, а потому имела возможность сопротивляться.Резко дернув противника за запястье, чтобы ослабить хватку, она выбросила другую руку вперед, ударив по кадыку. Отступив на два шага, пока он с яростью шипел, хватаясь за шею, Артурия негромко бросила:—?Создатель запрещает самоубийство, и рыцарский кодекс тоже, а я была и остаюсь рыцарем. Потому не дождешься. Но вздумаешь угрожать мне сожжением Камелота?— убью. Даже если меня после этого казнят.Энкиду посторонился, пропуская ее в коридор, но догонять не спешил. Оно и к лучшему?— злость придала сил, отогнав на время сжимающий сердце страх, что терзал ее всё утро.Она боялась совсем не сборища, которое окончательно разорвет ее связь с Камелотом?— ей было стыдно взглянуть в глаза тем, кто ожидал от нее чуда. Король оставляет свое королевство только мертвым, об этом знают все, тем более если это Король рыцарей. Это, конечно, исход нежелательный, но хотя бы оправдывает правителя в глазах народа?— как капитана, остающегося на тонущем корабле до самого конца. ?Он сделал всё возможное?,?— сказали бы про такого потомки, на мнение которых рано или поздно оглядывается каждый.Сделала ли она всё возможное? Артурия понимала, сколь невелики были в день битвы ее шансы?— равно как понимала, что поединок был единственным решением, эти шансы предоставлявшим. О, если бы можно было отодвинуть в сторону собственное чувство вины!—?Я не договорил, женщина! —?донеслось вслед, но Артурия была так зла, что даже не обернулась. К счастью, по мнению Гильгамеша, бегать за женщинами было недостойным для императора, но она не сомневалась, что ей это припомнят.Впрочем, что ей еще терять?Мысль скользнула в сознании колючей искрой, всколыхнув в душе волну мрачной решимости. Гильгамеш не посмеет тронуть Камелот?— да, она проиграла, но еще жива. А значит, способна защищать свой город.Но, когда Артурия ступила на порог наводненного людьми знакомого зала с огромным троном в конце живого коридора, сердце всё равно предательски кольнуло. Около сотни пар глаз смотрели на нее?— и истфилдские солдаты из охраны Гильгамеша, и Совет почти в полном составе, за исключением, пожалуй, пары человек, и вестфилдские аристократы, совсем недавно приносившие присягу королю Артуру, а теперь собравшиеся, чтобы выказать свою лояльность империи. В их взглядах читались абсолютно разные эмоции: удивление, надежда, недовольство, насмешка и тщательно замаскированное презрение смешались в одну едкую тинктуру.Низвергнутый король…Часть разрушенного государства, пережиток прошлого, совершенно неуместный в настоящем. И пусть настоящее было залито кровью своих и чужих, воздвигнуто на пьедестал сегодняшнего дня руками предателей, и слепо щерилось оттуда пустыми проемами окон разрушенного города, все равно оно было долгожданным. Даже если будущее окажется еще более ужасным, а новый правитель сожжет Камелот, стоит его пленнице покончить с собой, это будет потом. А сейчас, пока они стоят вдоль стен в этом зале, гадая, что же будет дальше, у них остается надежда.Артурия помнила их всех в лицо, а большую часть?— и по именам, не раз здоровалась на приемах, принимала от них соболезнования по случаю смерти отца и поздравления с восшествием на престол. Решив для себя, что пойдет на церемонию, чего бы ей это ни стоило, она старалась не представлять, что думают о ней люди?— и всё же сейчас кожей ощущала тягостную атмосферу выжидания.Те, кто недавно превозносили короля Артура, восхваляя его военные победы и мудрые решения, сейчас следили за каждым его шагом, ожидая, пока он оступится, чтобы окончательно убедиться в том, что король низвергнут.Не дождутся.Природное упрямство взяло верх, заставив свести лопатки до боли и с гордо поднятой головой пройти по живому коридору из стражи.Артурия заняла место сбоку от некогда принадлежавшего ей самой трона, глядя поверх чужих макушек, хотя и была ниже ростом, чем многие из находящихся здесь. Присутствующие делали вид, что старый король им неинтересен, но вместе с тем Артурия ощущала жадность устремленных к ней взглядов. Шепот доносился до ушей тихим шелестом, так, что нельзя было разобрать ни единого слова. Она старалась не думать, о чем они шепчутся, однако, когда Гильгамеш и Энкиду вошли в зал, а вместе с их приходом воцарилась полная тишина, всё же вздохнула с облегчением.—?Благородные сэры, мы собрались здесь, чтобы поприветствовать Его Величество Гильгамеша и его первого советника, почтивших нас своим высоким вниманием! —?провозгласил церемониймейстер?— тот самый, который восхвалял недавно короля Артура. Тоска сжала сердце, однако Артурия не позволила себе и тени эмоций?— лишь сильнее расправила плечи, хотя, казалось бы, куда уж сильнее. —?Сегодняшний день?— воистину счастливейший из дней, поскольку является началом новой эпохи! —?он позволил себе благолепный взгляд в сторону Гильгамеша, облаченного сегодня в расшитое золотом одеяние, должно быть, настолько же дорогое, насколько и вызывающее. Император удостоил его только презрительной усмешки,?— ?Мы вступаем в состав Золотой Империи, и сегодня все присутствующие обязаны засвидетельствовать почтение Его Императорскому величеству, в противном случае они будут объявлены мятежниками и казнены.?Мятежниками?. Артурия вспомнила их недавний разговор с Энкиду?— должно быть, тот подумал о том же самом, бросив быстрый взгляд на Артурию. Она спокойно пересеклась с ним взглядами, несмотря на то, что сердце на миг ускорило бег от охватившего ее волнения?— не приятного предвкушения, как перед долгожданным событием, а тягостного до сжатых кулаков. Вряд ли, конечно, ее рыцари будут что-то предпринимать при таком количестве охраны, но на душе все равно сделалось неспокойно настолько, что она пропустила мимо ушей часть церемонии. Впрочем, наверное, это было к лучшему: смотреть в лица тех, кто недавно клялся ей, казалось невозможным.Из-за волнения в висках снова запульсировали молоточки мигрени?— сказывался недавний недуг. Люди подходили к подножию трона, бубнили что-то монотонное, стоя на коленях, кое-кто раболепно и слащаво заверял императора в своей верности, и эти голоса сливались в уродливую какофонию. Голосил церемониймейстер, объявляя бесконечные титулы?— Артурию и раньше это раздражало, а сейчас и вовсе хотелось выйти из зала и пересидеть весь фарс у себя в покоях. Борясь с этим ощущением, она невидяще глядела в одну точку?— куда угодно, что угодно, лишь бы не смотреть на людей.Она пропустила момент, когда к трону подошел Аргавейн, бывший наместник Камелота. Он, уже немолодой, с трудом опустился на колени, держась при этом с таким достоинством, будто был королем в изгнании. Спокойным, неторопливым голосом он повторил слова присяги, глядя поверх плеча Гильгамеша.Момент, когда император соизволил перестать изображать каменную статую и заговорить, заставил оживившийся зал оцепенеть.—?Встань, бывший наместник. Скажи мне, королю Артуру ты тоже присягал в последних рядах?Гильгамеш говорил лениво, но Аргавейн ощутимо напрягся, невольно бросив взгляд туда, где стояла Артурия. Ситуация была для него сложной: какой ответ бы ни прозвучал, гнева императора не избежать, она явственно ощущала это. Должно быть, наместник тоже это чувствовал.—?Ваше величество, я не смею равнять ваше правление с правлением короля Артура…?— Отвечай на вопрос,?— оборвал его Гильгамеш. Кажется, привычка Аргавейна давать дипломатически безупречные обтекаемые ответы его раздражала.—?Моя семья издревле верой и правдой служила семье Пендрагон,?— изрек тот после паузы, когда молчать в перекрестье чужих взглядов стало уже невозможным. —?Я присягал среди первых. Не вижу смысла это скрывать.—?Что же, твоя смелость похвальна,?— ответил Гильгамеш, склонив голову. —?Присягнув в числе первых, ты в числе первых предал своего короля. Значит ли это, что сегодня я могу рассчитывать на то, что меня ты предашь в числе последних?Аргавейн побледнел, снова бросив взгляд на Артурию. Император его откровенно провоцировал, задавая опасные вопросы: ответь ?да??или ?нет??— все будет равносильно измене. Вот только это ее волновало в последнюю очередь.Значит, Аргавейн был предателем. Но зачем Гильгамеш говорит всё это? Предателей он не жаловал, это правда, но бросать публичное обвинение в середине церемонии?— не слишком ли демонстративный жест?—?Клятва запрещает предательство сюзерена,?— поспешно ответил бывший наместник, осознавая, что промедление будет обращено против него. Глаза Гильгамеша опасно сузились.—?Вряд ли предыдущая твоя клятва сильно отличалась от этой. И разве она помешала тебе втайне заключить сговор с вражеским королем и предложить ему сдать город за вознаграждение?—?Ваше величество… —?теперь в голосе Аргавейна звучал страх.—?Не перебивай, пёс. Впрочем, что скрывать?— твои услуги и впрямь были полезны,?— протянул Гильгамеш. —?Что ты просил у меня? Пожизненный титул наместника?Артурия молча смотрела на бледного, как полотно, мужчину. Тот судорожно кивнул, явно не зная, чего ждать от своего нового господина, но взгляд его нет-нет да возвращался к Королю Рыцарей.—?Будет тебе титул,?— произнес Гильгамеш, усмехаясь. —?Услышьте все: с сегодняшнего дня сэр Аргавейн назначается пожизненным наместником! Ибо император милостив к тем, кто предан ему… и беспощаден к предателям.Аргавейн пал ниц, бормоча что-то благодарное. ?Должно быть, в таких ситуациях жизнь перед глазами проносится??,?— подумала Артурия, скрывая отвращение. Возможно, раньше она бы разгневалась, но сейчас, после того, как она лежала без сил, думая о своем проигрыше, винила себя, прокручивая снова и снова недавние события в надежде найти иной выход, ей было попросту плевать. Вся эта ситуация до боли напоминала театр, дурную трагедию, в которой градус несправедливости растет с каждой секундой, а зрители замирают в ожидании ?бога-из-машины?, который придет и непременно решит все проблемы, несмотря на то, что все герои низвергнуты, а предатель почивает на лаврах. Она отвела взгляд, глядя поверх боящейся пошевелиться толпы, к дверям, где стояли стражники?— и вздрогнула, заметив среди вооруженных воинов знакомый профиль.Галахад?..Чушь какая.-…Поприветствуйте Артурию из династии Пендрагон, невесту императора Гильгамеша!На миг Артурии показалось, что она ослышалась, однако направленные в ее сторону взгляды доказывали, что окружающие тоже слышали возглас церемониймейстера. Почему? Поверженный король не обязан приносить присягу, ей достаточно было документа об отречении. Этикетом полагалось бы выйти вперед, к подножию трона, но ноги будто к полу приросли.—?Моя королева смущена и не желает быть в центре внимания. Воистину, скромность украшает женщину,?— раздалось насмешливое. Заметив сцеживаемые в кулак смешки, Артурия все же выступила вперед, встав по правую руку от Аргавейна. Скулы алели от гнева.Поиздеваться решил, да?—?Ваше величество,?— ровно произнесла Артурия, глядя ему в глаза. Что же?— кланяться, и тем более?— опускаться на колени, в отличие от остальных, она не собиралась, ограничившись коротким сухим кивком, больше похожим на вражеское приветствие перед поединком, нежели на жест искреннего уважения.Если в толпе и гуляли шепотки удивления, то сейчас они мгновенно стихли.Она ожидала, что ее сейчас обвинят в дерзости, повеселив придворных?— она прекрасно знала, что они сейчас вытянули шеи и навострили уши в ожидании зрелища, но Гильгамеш только поднял бровь и неторопливо произнес, обращаясь к Аргавейну:—?Узнаешь эту женщину, наместник?Артурия не поворачивала головы, скорее, нутром ощутила, как за их спиной выросло два стражника. Аргавейну явно хотелось сейчас незаметно покинуть зал, однако путей к отступлению не осталось, и он нашел в себе силы кивнуть.—?Бывший король Камелота,?— произнес он.—?Она же Артурия Пендрагон, моя будущая императрица,?— всё так же расслабленно проговорил Гильгамеш, но в его голосе скользнула угроза. —?Ты знал об этом, наместник Камелота, когда сдавал город? Или надеялся, что я первым делом казню бывшего короля?—?Повелитель, умоляю…Артурии на миг показалось, что он сейчас просто упадет без чувств?— такой страх прозвучал в голосе.—?Ты умолял меня дать тебе титул наместника за предательство?— я дал, возвысив тебя над прочими шавками. Так что же ты предложишь мне за то, чтобы я сохранил твою жалкую жизнь? Может быть, попросишь бывшего короля? Упадешь на колени, станешь валяться в ногах?—?Не нужно,?— вмешалась Артурия. Слова потонули в полной тишине?— и скулёж наместника, и шепотки за спиной смолкли в единый момент.Гильгамеш вскинул брови, глядя на неё сверху вниз.—?Моя королева, милосердие уже однажды обошлось тебе слишком дорого. Если ты не знала, этот червяк сдал вверенный ему город. Убил второго наместника, когда мое войско подходило к замку и намеревался убить тебя.—?Некогда этот человек был моим рыцарем, а рыцарь не унижается ни перед кем, и уж тем более не просит пощады.—?Интересно,?— Гильгамеш откинулся на спинку трона. Пальцы отбили дробь по подлокотнику. —?То есть ты хочешь его отпустить? Вот уж знал, что женщин с их мягкостью нельзя допускать к власти…—?Не путай благоразумие с мягкостью. Мягкость?— позволить уйти от заслуженного наказания, в то время как благоразумие не позволяет устраивать судилище на виду у всех. Или ты добиваешься, чтобы мои рыцари прилюдно молили тебя о пощаде?—?Шавкам должно молить о пощаде, ибо их место в грязи,?— развеселился Гильгамеш.—?Когда вассала ставят на колени, сеньор посылает ему помощь. Ибо разве унижение вассала?— не удар по сюзерену? Смею напомнить, что сейчас их сюзерен?— ты, Ваше величество,?— с лёгкой иронией выделив последние слова, прервала Артурия. Несмотря на уверенность, с которой она держалась, ее мутило от всей этой ситуации.Ответом ей был раскатистый смех. Кто-то из придворных тоже несмело захихикал, но это веселье быстро оборвалось: страх Артурия чувствовала, даже не оборачиваясь. Они с нетерпением ждали унижения Аргавейна, как падальщики ждут окончания пиршества хищников, дабы потом без опаски приобщиться к их добыче.Сегодня она ненавидела каждого из них. Трусы, какие же они все трусы…—?Защищаешь того, кто предал тебя раз и с удовольствием предаст ещё? Есть ли предел рыцарской глупости? Что же, так и быть: жизнь этого человека?— в твоих руках, приказывай?— и стража исполнит. Ведь я ещё не сделал тебе свадебный подарок?Артурия устало прикрыла глаза. Прилюдно спорить ей не хотелось, а потому она великодушно проигнорировала замечание императора. Кто бы мог подумать, что страх ее юности?— свадьба с Гильгамешем?— когда-нибудь станет неизбежной реальностью? Впрочем, что такое?— ее личная свобода по сравнению с судьбой тех, кого она клялась защищать? Годы всегда расставляют свои приоритеты.—?Утром состоится ваша казнь, сэр Аргавейн,?— изрекла она в полнейшей тишине, глядя рыцарю в глаза. Страх и ярость, и в глубине синевы?— насмешка. Она чувствовала себя тигром в бродячем цирке, с насадками на клыки и подпиленными когтями, на потеху публике издающим громогласный рык и послушно бегущим по кругу про жесту дрессировщика. —?За вину перед короной и Камелотом я самолично лишу вас жизни.—?Руки устанут?— казнить всех,?— хмыкнул Гильгамеш. —?Придется отправить на плаху и Коррена, и советника Гроухена?— полный список предателей возьми у Энкиду… Впрочем, чувствую, это для тебя первое развлечение за многие годы, так что не буду тебе мешать,?— добавил он, не заметив, как поморщилась Артурия.?Развлечение?, как же. У каждого свои понятия о развлечениях.Стоит отдать Артурии должное, она все же выстояла до конца церемонии. Мятежники, несмотря на опасения, так и не появились. Возможно, ее письмо достигло цели и рыцари послушались просьбы своего бывшего короля, но рассчитывать на это было бы верхом наивности.Время до утра пронеслось, будто вода, пролитая из кувшина: только что был поздний вечер?— и в тот же час рассвело.… Во двор Аргавейн вышел с гордо поднятой головой?— выдержка у него была самая что ни на есть аристократическая. Его, скованного, вели под руки истфилдские стражи, к которым Артурия уже успела привыкнуть. Обычные солдаты, не лучше и не хуже многих, молчаливые, вымуштрованные до понимания приказов буквально с полуслова. Конечно, где-то в глубине сознания сидела мысль, что совсем недавно такие же солдаты грабили ее города и убивали людей, однако при взгляде на этих людей почему-то не верилось в творимые ими зверства. По крайней мере, они не упивались бессилием ведомого пленника. Единственное, что заставило Артурию поморщиться?— две знакомые фигуры на одной из балюстрад, шагах в тридцати от нее.Глупо было надеяться, что Гильгамеш не устроит из чужой смерти зрелище.Странно, что остальные придворные не пришли поглазеть на излюбленную забаву?— казнь всегда привлекала много народу, особенно тех, кто купается в роскоши и имеет счастье не думать о завтрашнем дне. Наверное, сказывалась только что завершившаяся война, тяжким грузом легшая на плечи всех жителей государства. Это в благополучную эпоху людей манят бойцовые ямы и расправа над преступниками. Когда смерть в любой момент может прийти в твой дом, начинает желаться стабильности и добрых сказок.Ну, если ты, конечно, не тиран Золотой Империи.—?Последнее слово, сэр Аргавейн? —?поинтересовалась Артурия, вынимая из ножен меч. Лезвие блеснуло алым в рассветных лучах?— будто бы кровь уже текла по клинку, хотя, конечно, это была иллюзия. —?Если бы вы стояли сейчас перед теми, кого вы предали, что бы вы хотели им сказать?Он вскинул вызывающе глаза?— бедный, как полотно, немолодой мужчина с опухшим лицом, испещренным морщинами. Губы его слабо дрогнули, будто он хотел улыбнуться, но не мог. Все же ему было страшно?— Артурия это видела, те, кто совсем не знает страха, так не смотрят. Хотя осужденные на смерть нередко начинают испытывать обреченную веселость в последние минуты жизни?— реакция психики, ничего необычного.Но, кажется, ему и впрямь было весело.—?Я знал, что вы?— женщина, Артурия Пендрагон.—?Вот как. Почему же молчали?—?Чтобы сохранить иллюзию благополучия. Когда вы, девочка, вышли на порог главного храма, всем и впрямь хотелось верить. И верили, несмотря на вашу глухоту к прошениям аристократии.—?Аристократия мечтает о том, чтобы собирать побольше налогов и поменьше отдавать в казну,?— парировала Артурия, напомнив себе Гильгамеша, и сама от себя внутренне содрогнулась. Речь осужденного на смерть прерывать не полагалось, но промолчать казалось невозможным. —?Однако, заметьте, никто из них не открывал ворота города и не становился предателем.—?Тот ли предатель, кто пекся о благе государства? —?философски ответил Аргавейн. Будто бы и не стоял в цепях перед плахой, а сидел в одной из просторных гостиных за бутылью крепкого милесского. —?Или тот, кто не желал замечать настроений в королевстве? Вы будто жили в своем мире, Артурия Пендрагон. И я сделал то, что должен был, как наместник.Что она могла на это ответить? Будь это предательство первым, она бы, возможно, опешила от того, что ее идеальное государство, которое она пестовала и стремилась защитить от угроз, ополчилось против нее. Причем ополчились не крестьяне, которым не было дела до общественных нужд, когда в их деревнях бушевал голод, но один из самых приближенных к престолу людей.Но это предательство было далеко не первым.—?Я вас услышала. Но возвышенные слова не искупают вашего поступка,?— проговорила она.Меч, опускаясь, блеснул алым в рассветных лучах. Блик, огладив острие, осел на металле влажными каплями цвета ржавчины, оставляющими длинные багровые подтеки. В предсмертной гримасе головы, скатившейся с плахи на почерневшие от крови камни, Артурии всё ещё чудилась насмешка.…Энкиду не любил казни. Особенно ему не нравились истфилдские?— яркие, оживленные, похожие на городские праздники, а фактически ими и являвшиеся. Людей на главной площади всегда набивалось великое множество, азартных, возбужденных зрелищем, хрустящих нанизанными на шпажки финиками в меду и гомонящих что-то приветственное палачу. Делались ставки?— сколько мгновений будет дергаться обезглавленное тело, после какого удара кнутом умрет неверная жена, сломается ли шея, когда палач выбьет из-под ног висельника колоду, или несчастный будет задыхаться в петле, танцуя в воздухе на цыпочках, все еще силясь дотянуться до земли. Потом, когда тело казненного выставляли на всеобщее обозрение или уносили, чтобы предать погребальному костру, вещи его растаскивались на декокты самопровозглашенных целителей или просто на амулеты. Те же, кто тратить деньги на такие сомнительные приобретения не желал, продолжали гулянья?— танцевали, слушали заезжих артистов или просто прогуливались по рыночным рядам.Гильгамеш тоже присутствовал на каждой казни, равнодушно глядя на действия палача с возвышения золотого трона, сокрытого под роскошным навесом от палящего солнца, на правах судьи, наблюдающего за приведением приговора в исполнение. Однако Энкиду, в отличие от многих и многих, прекрасно знал, что другу подобные праздники совсем не по душе. Не из-за жестокости действа, совсем нет?— он успел насмотреться на смерть, да и сам убивал неоднократно. Казни, по словам Гила, обнажали гнилость человеческих душ.—?В этом и заключается разница между великим и жалким, Энк,?— говорил он как-то раз, когда они вернулись с подобного ?развлечения? и устроились под стремительно темнеющим небом с бутылью прекрасного вина. —?Великий может убивать и наблюдать за убийством, но получает удовольствие от смерти только своего врага, к которому он имеет личные счеты и которого ненавидит всем сердцем. А жалкий цепенеет от осознания, что смерть вот здесь, рядом, проходит по той же улице, что и он?— и тогда он не находит ничего лучше, кроме как начать с ней заискивать, как шакал передо львом. Когда они смеются и выкрикивают одобрения палачу или насмешки в адрес корчащегося на эшафоте, они считают себя равными ей?— вот, смотри, костлявая, мы поддерживаем тебя, мы тебе не враги! Притом, что человека они не знают. Не имея личных счетов к казнимому, они, тем не менее, готовы его самолично растерзать.Сейчас, когда Энкиду наблюдал за Артурией, быстрым движением отделившей голову от тела, давая осужденному максимально быструю смерть, слова Гильгамеша услужливо всплыли в памяти. Он на своем веку видел достаточно казней, чтобы научиться разбираться в людях и безошибочно определять радостное возбуждение при виде чужих страданий. Разумеется, в бывшем короле Вестфилда не было и следа подобных чувств?— столь цельные люди, как Артурия Пендрагон, обычно цельны во всем, в том числе и в своих эмоциях.—?Слишком дорогое сокровище для этого никчемного государства,?— послышался голос Гильгамеша. То, что их мысли порою начинали звучать в унисон или логично дополнять друг друга, Энкиду уже не удивляло. Только порою он ощущал себя слепым калекой, который вдруг в одночасье, по мановению руки какого-то заезжего мага, взял и прозрел, и теперь захлебывался красками, тонул в красоте окружающего мира, и спрашивал себя?— почему ему так повезло? Гильгамеш в шутку называл его сокровищем, а он, Энкиду, готов быть кем угодно, лишь бы их связь не разрывалась.—?Ты уже перестал на нее злиться за тот поединок? —?поддел он. Гильгамеш не ответил. Он смотрел на Артурию, не отрываясь, с такой смесью насмешки и восхищения, что в груди недовольной кошкой заворочалось что-то вроде ревности. Король Рыцарей же, протерев меч тряпкой и вложив его в ножны, кликнула стражников и, приказав им убрать тело, направилась в сторону входа в замок. Кажется, ее шатало.—?А разве на нее возможно злиться? Смотри, эта дура, едва поднявшись с кровати, решила поиграть в палача,?— когда Энкиду уже успел забыть свой вопрос, наконец, ответил он. —?Ну-ка, скажи мне, для чего вообще эта традиция со смертью от руки короля вообще была придумана? Знак абсолютной власти над вассалом?—?По рыцарскому кодексу чести, тот, кто лишает жизни, должен перед этим взглянуть в глаза своей жертве. Эта традиция придумана дедом Артурии, поборником рыцарства. Именно с него началось обязательное посвящение королей в рыцари, до его правления таких формальностей не требовалось. Подчинение королей рыцарскому кодексу тоже ввёл он,?— думая о своем, оттарабанил Энкиду. Глаза слепило медленно выползающее из-за горизонта летнее солнце. Утро он любил: в жарких краях это такое время суток, когда дневной зной еще не опустился на землю, лишая всяческих сил и заставляя мысли вращаться вокруг мечты о прохладе выложенных мозаикой стен подземелья и струях фонтана, осыпающего лицо дождем брызг. Утром можно даже неспешно прогуляться по городу, глядя, как он просыпается, как подмастерья, лавочники и первые покупатели вливаются постепенно набирающим силу потоком в каменные жилы улиц. Они вечно куда-то бегут, торопясь завершить до жары как можно больше разномастных дел, чтобы самый знойный час переждать где-нибудь в теньке, лениво щурясь на залитую светом улицу. В Вестфилде климат был мягче, и близость изнурительного полудня не торопила жителей опустевшего города?— но утро и здесь было самой прекрасной порой. Даже несмотря на то, что сегодня оно оказалось омрачено казнью, на которую Гильгамеш поднял его ни свет, ни заря?— будто бы это была его, Энкиду, казнь, а совсем не бывшего наместника Камелота. Энкиду всегда вставал на рассвете, в отличие от своего друга, но надо же такому случиться, что в день, когда он лег в два часа пополуночи и утром решил отоспаться, Гильгамеша нелегкая понесла на раннюю прогулку!Но злиться не получалось?— как можно гневаться, когда солнечные блики, отгоняя длинные-длинные утренние тени, осыпают призрачными, красноватыми из-за заката монетками перила балюстрады, играют в волосах Гильгамеша кровавым золотом, делая его похожим на дракона, человеческое воплощение чудовища, тщательно выписанного Энкиду на одной из стен покоев друга?—?Что? —?поинтересовался император, поймав его взгляд. Юноша ощутил, как губы расползаются в улыбке.Скажи он другу про дракона, тут же схлопотал бы подзатыльник?— Гильгамеш давно ворчал и грозился закрасить ?эту ящерицу?. Львы ему нравились куда больше. А вот Энкиду, перечитавший немало легенд, драконов просто обожал.—?Ничего,?— пожал он плечами и перевел взгляд на окна бойниц, стройным рядом глядевших со сплошной каменной стены. Сердце кольнуло тревогой, пока смутной?— скорее, предчувствие, нежели уверенность. Он выдохнул, прогоняя панику, и только тогда понял, что ему показалось странным.Незастекленные проемы бликовать не должны.—?Гил! —?рявкнул он, отталкивая друга в сторону, за колонну. Мимо просвистел арбалетный болт. Да что же такое-то? Все происходящее до боли напомнило тот вечер, когда было совершено последнее покушение на короля Идриса. Отец Гильгамеша предпочел поддаться, уступив место сыну?— куда более амбициозному и талантливому на военном поприще, что было особенно ценным в сложной политической ситуации. Самое мудрое решение, которое он мог принять: Гильгамеш под руководством своего отца избавился от всех смутьянов, до которых только смог дотянуться. И вот теперь прошлое будто бы просачивалось в настоящее, прорастая невидимыми корнями?— снова арбалеты, снова нежданные убийцы. Но Гильгамеш, в отличие от старого короля, не может уйти с политической арены. И здесь, в сердце чужого государства, он наиболее уязвим.Следующий арбалетный болт оцарапал Энкиду плечо. Он нырнул за колонну к другу и, морщась от боли, ослабил перевязь и выхватил из подкладки плаща собственное оружие?— небольших размеров арбалет.Брови Гильгамеша поползли вверх.—?Арбалет? И что же у тебя еще есть, человек-арсенал? Осадного орудия не завалялось?—?Мой арбалет проигрывает в дальности. Надо подобраться ближе, чем на стандартное расстояние полета болта,?— ответил Энкиду. Гильгамеш скользнул взглядом по алому пятну, медленно проступающему на светлой ткани, и нахмурился:—?Значит, подойдем. Эти шавки слишком много о себе возомнили.—?Гил, ты идешь в свою комнату,?— отрезал Энкиду. Царапина пульсировала, и боль, как и всегда, заставляла мыслить рационально. Гилу соваться в бой нельзя, это очевидно. Да, он хороший боец, но если охота идет на него, то нападающие наверняка только и ждут его появления!—?Хо? Ты мне приказываешь? —?неверяще протянул Гильгамеш. Он явно был позабавлен, и от этой неуместной веселости в душе Энкиду вспыхнуло раздражение. Сжав ладонь друга так, что тот чертыхнулся, он с силой потащил его в сторону выхода. Затолкнул вперед себя в проем, и лишь тогда, когда их скрыла от посторонних глаз толстая замковая стена, с тяжелым вздохом взмолился:—?Думаешь, я шутки шучу, о, безрассуднейший из королей? Твоя жизнь в опасности, Гил, и чтобы тебя защитить, я с удовольствием тебя оглушу и оставлю лежать в ближайшей комнате.—?Вот как? Оказывается, наш котик умеет показывать зубки,?— с насмешкой перебил друг, вынимая из ножен меч. —?Я тоже не шучу. Я иду с тобой. И прежде, чем возмущаться,?— уже серьезнее прервал он новую попытку Энкиду вразумить его,?— вспомни, где меня подстерегали убийцы в ночь исчезновения отца.Юноша снова устало выдохнул. Признавать правоту Гильгамеша было тяжело, еще тяжелее?— охотиться на убийц, каждую секунду беспокоясь за безопасность единственного дорогого ему человека. Но пока они ведут ненужные споры, убийцы могут успеть десять раз скрыться?— или подобраться вплотную, чтобы закончить начатое.Тетива арбалета тренькнула раньше, чем Энкиду успел заметить исчезающую за углом голову. Разглядеть, кто стрелял, он не успел, однако поспешность сыграла против убийцы?— он промазал на добрых три пальца. Следующая попытка высунуться из-за стены закончилась для нападающего болтом точно в глазницу?— в отличие от него, первый советник императора Истфилда умел выжидать идеальный момент для атаки.Развернуться Энкиду успел ровно вовремя. Ближайшая дверь распахнулась, и из нее вывалилось трое человек с мечами наголо. Расклад не такой и печальный?— но Гильгамеш уже бился с одним, повернувшись к новым гостям аккурат спиной.Значит, тот стрелок был отвлекающим маневром.Мысль только мелькнула, а руки уже спускали тетиву. Ближайший человек упал, остальные обернулись?— знакомые для цепкой памяти художника лица.Оба?— рыцари Вестфилда. Одного Энкиду знал плохо, а вот?того, кто, верно оценив обстановку, бросился к Гильгамешу с обнаженным клинком, хорошо помнил по переговорам в Маравии.Юноша, ощущая, как от напряжения предательски дрожат руки, тоже верно оценил обстановку и спустил арбалетный болт точно в его спину. Попал?— расстояние было достаточным, чтобы пробить кольчугу, однако мощности оружия не хватило для смертельного ранения. Но Гильгамеш принял самое мудрое решение в такой ситуации: переместился к стене, чтобы обезопасить спину, и направил всю силу в мощный удар, чтобы пробить защиту раненого.Кажется, где-то за сотни миль раздался чужой крик. Гил? Нет, голос определенно был женским. Энкиду отскочил в сторону, принимая удар мечом на единственное, что было в его руках?— приклад арбалета. Разделся треск и дерево оказалось перерублено пополам, но момент был упущен. Прежде, чем противник успел вновь занести меч, юноша ухитрился отбежать?— благо, миниатюрное телосложение и отсутствие защиты позволяло двигаться быстрее рыцаря, пусть даже и облаченного не в рыцарскую кирасу, а в банальную кольчугу?— выдернуть из потайных ножен метательный нож и небрежно, будто отмахиваясь, бросить его.С пяти шагов не попал бы только слепой.Стража показалась в тот момент, когда Гильгамеш наконец сломил защиту второго своего противника и брезгливо стряхнул чужое тело со своего клинка.—?Цел? —?деловито осведомился он, подходя к лежащему на полу Энкиду, пытавшемуся перевести дыхание. —?Что за отродья это были? Кажется, та шавка, которую я зарубил первой, из приближенных Артурии.—?Сэр Галахад. А тот, которого прикончил я?— сэр Гавейн,?— сдавленно изрек юноша. Перед глазами всё плыло: и обескураженные, напуганные стражники?— совсем мальчишки, которые со страхом ожидали нагоняя от императора и молились, чтобы Небеса миловали от казни; и распластанные по полу трупы; и Гильгамеш, с противным лязгом сунувший в ножны меч, даже не удосужившись оттереть его от крови.И Артурия, стоящая на коленях рядом с телом своего Первого рыцаря. Волосы закрывали лицо, скрывая эмоции, но Энкиду все равно не мог заставить себя посмотреть в ее сторону.—?Вот еще напасть… —?прошипел Гильгамеш сквозь зубы. —?Надо было схватить этих тараканов сразу после захвата замка. Я, как великодушный король, дал им возможность присягнуть мне и сохранить жизнь, а, возможно и статус. Им повезло, что ты почти не пострадал: иначе быстрой смертью от моего клинка они бы не отделались. Впрочем, раз эти собачьи отродья получили по заслугам, я вновь побуду ве…—?Заткнись.Голос Артурии больше напоминал хрип, но в каменных стенах коридора прозвучал, казалось, оглушительно громко. Стражники, по приказу императора взявшие тела, втянули головы в плечи. Однако Гильгамеш не был бы собой, если бы не подошел к ней, застывшей, будто статуя, и не осведомился угрожающе, сжав рукой ее подбородок:—?Смеешь тявкать, глупая ты шавка? Сама распоясала своих людей, а теперь еще и наглеешь? Забыла, что ты теперь в моей власти? Тебе бы в ногах у меня ползать, вымаливая прощение…—?Заткнись,?— повторила Артурия, стряхнув его ладонь со своего лица. А потом, будто выполняла обычную связку приемов, от души врезала ему в челюсть.?Убьет?,?— обреченно подумал Энкиду, глядя, как Гильгамеш стирает кровь с разбитой губы. Ноги уже действовали по своей воле: вклиниться между ними, установить зрительный контакт с каждым?— смахнуть с дороги того, кому только что смотрел в глаза, куда сложнее,?— и обратиться к самой здравомыслящей стороне.—?Артурия, это было неожиданное нападение, мы не успели…—?Энкиду, еще слово, и я тебя убью,?— глухо проговорила она с таким надломом, что юноша предусмотрительно замолчал. По крайней мере, драка временно откладывалась?— и на том спасибо. А от полных ненависти взглядов не умирают.—?Вижу, ты совсем от рук отбилась. Я дал тебе возможность казнить предателей, остаться при моем дворе, но даже моему терпению приходит конец. Ты не понимаешь хорошего отношения к себе, значит, будет по-плохому. Я думал предать тела мятежников земле, но, чувствую, висеть им в вороньих клетках,?— будто бы задумчиво изрек Гильгамеш, но Энкиду прекрасно видел: друг не просто зол, он в бешенстве. —?Впрочем,?— добавил он с насмешкой:?— если ты, смирив свою гордыню, сегодня придешь ко мне в покои и как следует попросишь, я, быть может, изменю свое решение.Энкиду хватило лишь беглого взгляда на побледневшую в прозелень Артурию, чтобы осознать, что опять назревает стычка. Если не побоище.—?Мудрый король не срывает гнев на тех, кто не может ответить. А кто может быть безответнее покойника? —?вмешался он, удостоившись яростного: ?Помолчи!? от Гильгамеша.Ответ Артурии прозвучал в унисон с его ответом.—?Я приду. Но ты дашь королевское слово никогда больше не шантажировать меня их судьбой. Как у нее получается кивать так, что это воспринимается не согласием, а вызовом?Как Гильгамеш умудрился не заметить ненависти в ее голосе и обреченного, но торжествующего блеска в ее глазах? Этот взгляд ударил по нервам Энкиду тревогой?— в нем было столько презрения и отвращения, что не распознать их мог только слепец.?Или самоуверенный болван?,?— с едва сдерживаемой досадой подумал Энкиду. С таким взглядом идут либо убивать, либо умирать?— как можно этого не видеть?! Ситуация отдавала абсурдом, гротеском, и потому он пропустил мимо ушей еще одну ошибку друга.—?Какая же ты нахальная женщина… Выпороть бы тебя за твою дерзость, но я прощу тебя в последний раз,?— холодно проговорил Гильгамеш. А потом с насмешкой добавил:?— Впрочем, цени мою щедрость: я даю тебе свое слово, как твой муж и господин. За твое нежданное послушание.Когда они скрылись в конце коридора, Артурия снова наклонилась к Галахаду, целуя его в лоб по антарианскому обычаю. Плечи её вздрагивали.***…- Гил, ты кретин,?— припечатал Энкиду, когда они уже были в его покоях. Армейский лекарь перебинтовал его плечо и, оставив на столе флакон с обезболивающим средством, удалился. Юноша не чувствовал себя плохо?— отделаться после внезапного нападения всего лишь парой царапин и синяков было настоящим везением. Однако подсунутую Гильгамешем микстуру всё же принял.—?И это ты говоришь после того, как моя дрессировка в кои-то веки дала плоды? —?выгнул брови друг. Он развалился на низенькой кушетке, положив ноги в сапогах прямо на стол, и потягивал из серебряного кубка выдержанное вино. Аромат муската витал в воздухе, кружа голову, но пить Энкиду сегодня зарекся. —?Я давно заметил, что эта девица, которой абсолютно плевать, что происходит с ней самой, готова ползать на коленях ради того, чтобы отвести беду от тех, кто этого недостоин.—?Вино дурманит твой разум,?— недовольно заметил юноша. Солнце уже село, и теперь зал освещали несколько свечей, разгоняя недовольно коробящиеся тени по углам. Огонек прямо напротив Гильгамеша танцевал, гладя его лицо дорожкой бликов, успокаивая, так и маня желанием смежить веки?— неудивительно после такого насыщенного дня. Однако юноша упрямо тряс головой, прогоняя наваждение. Нельзя спать, нельзя… —?Иных причин для твоей наивности я не нахожу.—?В том, чтобы всё время быть осторожным, нет никакого удовольствия. Когда же, в таком случае, жить? Право, ты сегодня меня удивляешь: гневаешься, как богиня, у которой нахальный смертный украл полотенце,?— с иронией заметил Гильгамеш. Он явно был в хорошем расположении духа, чего нельзя было сказать о самом Энкиду. —?Неужели тебя так задела моя сделка с девчонкой? Я ведь сдержал слово, всё по-честному. Теперь ее очередь.—?Не думаешь ли ты, что после всего случившегося она захочет тебя убить??Лучше бы нам и вовсе сюда не ехать?.А за такую фразу Гил мог и обвинить в трусости.—?Энк, а не думаешь ли ты, что мне вообще не стоило ехать во главе армии в столицу вражеского государства? —?в унисон его мыслям поинтересовался Гильгамеш, заставив вздрогнуть от неожиданности. А потом, наклонившись к другу через стол, отчеканил?— без привычных ленивых ноток:?— Честно сказать, ты меня разочаровываешь?— новый статус так повлиял, что ли? Раньше ты был более авантюрен. Или боишься за мою королеву? Не влюбился ли ты, часом?Пойманный в психологическую ловушку Энкиду невольно отвел взгляд?— всего лишь на долю секунды, но этого было достаточно, чтобы ухмылка Гильгамеша стала совсем уж насмешливой.О, нет, он вовсе не был влюблен в Артурию, да и сомневался, что вообще был способен на это чувство. Всё обстояло гораздо хуже.…Да, император исполнил данное ей слово, приказав своим солдатам похоронить мятежников. Проститься пришла буквально пара человек, в том числе и доктор, регулярно навещавший бывшего Короля Вестфилда. В отличие от утренней казни, на похоронах Энкиду присутствовал без друга, наблюдая издали за тем, как Артурия что-то шепчет своим погибшим друзьям и первой бросает горсть земли на могилу.Он собирался переждать под тенью галереи, но сам не заметил, как подошел и вместе со всеми бросил горсть земли?— обычай антарианский, чуждый выходцу с востока, но Энкиду в этом ничего зазорного не видел.Благоговейное оцепенение перед смертью везде одинаково.Юноша ожидал обвинений и справедливого гнева, но Артурия и взглядом его не удостоила?— однако горе, исходящее от нее, было настолько осязаемым, что он предпочел уйти первым и не оглядываться.У него хватило такта не пытаться с ней заговорить.У Гила такта не хватило бы и на меньшее.—?Поступай, как знаешь, если хочешь нажить себе смертельного врага,?— коротко бросил Энкиду. Нет, Гил не поймет, абсолютно точно. Слишком одержим, слишком ослеплен гордыней?— и в таком состоянии мог натворить глупостей. Его дело, в конце концов?— с разгневанной женщиной он справится. Зная Артурию, убийства при помощи отравленных кинжалов?— совсем не в ее духе, значит, реальной опасности другу не угрожает.—?Я уже его нажил, Энк. И отступить будет глупо,?— последовал ответ.Но, как Энкиду ни убеждал себя, что ему нет дела до любовных проблем императора, сердце всё равно болезненно сжалось: никогда еще они с Гильгамешем, понимавшие друг друга с полуслова, не были друг от друга же настолько далеки.***…В десять часов пополудни Артурия стучала в двери покоев Гильгамеша.—?Тебя не учили, что сначала надо дождаться приглашения? —?усмехнулся император, вольготно устроившийся в жестком кресле, обложившись подушками. Почему-то Артурии казалось, что он тут же начнет перестраивать всё, даже покои, под себя?— но, вопреки ожиданиям, в комнате царила прежняя аскетичность.Только после замечания до нее дошло, что она и впрямь вошла без приглашения?— изумительное для нее нарушение этикета.И не менее изумительно, насколько ей было сегодня на это плевать.—?Раз уж ты сам меня пригласил, то не имеешь права жаловаться,?— пожала она плечами. —?Зачем, к слову?Он поднялся?— одним слитным движением хищника, прошуршав длинными полами одеяния по устланному ковром полу, и приблизился, глядя ей в глаза. Провел рукой по щеке?— Артурия с трудом подавила дрожь отвращения.—?Мне казалось, ты уже взрослая девочка, Артурия, могла бы и сама догадаться,?— голос его, низкий и немного хриплый, будто завораживающий?— вкрадчивое, раскатистое мурчание льва. Пальцы подцепили ленту, сдерживающую строгую прическу, и, потянув, распустили бант. Коса, не сдерживаемая больше ни чем, опустилась на плечо, и в нее тут же не преминули зарыться чужие пальцы, расплетая ласкающим движением,?— Только жертвенная до ужаса. Могла ведь согласиться на мое предложение раньше?— столько людей остались бы живы. Впрочем, мне нравится завоевывать. И чем больше цена?— тем сладостнее удовольствие.Его губы накрыли ее, опаляя горячим дыханием, целуя властно, настойчиво, как будто она и впрямь была его собственностью, давно уже привычной и изученной. Артурия от неожиданности сбилась с дыхания, а он прижался к ее губам еще сильнее, выпивая судорожный вдох, не давая и шанса ответить, даже если бы она и собиралась это делать. От неожиданности девушка попыталась отстраниться, но упустила тот момент, когда он, будто железным обручем, обнял ее и привлек к себе, пресекая попытки вырваться.Наверное, именно от неожиданности она совершила полнейшую глупость?— поспешила.Нож был закреплен в рукаве и легко отстегнулся от запястных креплений: всего лишь вывернуть гибкие кисти и полоснуть удерживающую руку как можно глубже. Вслед за яростным шипением, кольнувшим нервы азартом, она отшвырнула нож и, выхватив из потайных ножен короткий меч, нацелила его Гильгамешу в грудь.—?Защищайся,?— отчеканила она.Он недоверчиво моргнул… а потом расхохотался, громогласно и немного обидно. Артурия непонимающе смотрела на его веселье, медленно закипая от ярости.—?Какая же ты дура,?— отсмеявшись, прошептал он. Провел по верхней губе языком, неспешно отошел к висящим на спинке кресла ножнам и вытащил знакомый уже Артурии меч?— тот самый, с алыми рунами по всему лезвию. —?Рыцарственная идиотка. У тебя был прекрасный шанс прикончить меня, стоило только ударить ножом в живот?— но ты решила сразиться? Да еще будучи не в форме?Атаковал он первым, с силой, выдававшей нетерпение, метя в только что зажившее плечо?— ничего общего с их поединком в тронном зале, никакой примерки к противнику и медленного кружения, напоминающего парный танец. Артурия едва успела парировать, от неожиданности слишком резко отведя руку назад, пропустить лезвие по своему, а потом рвануть в наступление, зеркально отражая его же прием. Подалась вперед, сокращая дистанцию, метя в горло…Подвела длина клинка?— чтобы избежать встречного удара, пришлось сохранять дистанцию, и вместо полноценной атаки Артурия только выбросила руку вперед, теряя вложенную силу и точность. Лезвие скользнуло по тонкой коже шеи, едва оцарапав?— Гильгамеш смог с легкостью увернуться. А потом усмехнулся и совсем не по-рыцарски схватил запястье противницы, дернул влево, выворачивая, и тем более не по-рыцарски подсек девушку под щиколотки ногой.Пол больно врезался в ребра, вышибая дух; ковер, должный смягчить удар, оставил неприятные ссадины. И, пока Артурия приходила в себя, руки оказались заломлены за спину, удерживаемые широкой мужской ладонью.—?Если идешь убивать, Артурия, то надо делать это с умом,?— шепот раздался прямо над ухом, обжигая дыханием: Гильгамеш сел на корточки, склонившись к ней. —?Скажи, твой клинок хотя бы был смазан ядом? Не разочаровывай меня, ради всех богов.—?Пошел к черту,?— выдохнула она в ковер, забившись в его руках. Лицо горело от ярости, унижения и какого-то странного ощущения томления, почему-то пробежавшего по телу от его шепота. Гильгамеш, знавший толк в любовных утехах, даже говорить умудрялся так, что его голос отзывался мурашками где-то внизу живота.—?Значит, нет,?— решил он. Вокруг запястий обвилась длинная лента?— судя по всему, принадлежавшая самой Артурии. Чужие пальцы, крепко связав девушке руки, нарочито неспешно скользнули по коже вверх, еле ощутимо, даже ласково прочерчивая дорожку до локтя. —?Так на что же ты рассчитывала, приходя ко мне? Надеялась, что я таки разозлюсь и накажу тебя за твои выходки? Что же, считай, ты этого добилась: мое терпение не бесконечно.Дыхание сместилось на затылок, сдувая волосы и вызывая непрошенную дрожь. Нет, нет, она совсем не желает так реагировать! Она забилась, силясь вырваться, но ее прижали к полу за шею, не позволяя этого сделать, потом, будто извиняясь, огладили пальцем позвонки.Ладонь скользнула по ноге, задирая юбку?— к коленям, затем до бедер. На глазах Артурии выступили позорные слезы?— от бессилия и осознания собственной глупости.—?Ну, а теперь тебе стоит преподать урок смирения, верно, Артурия? Ты ведь сама этого хочешь, я чувствую,?— раздался низкий, чуть хрипловатый голос. Прохладные пальцы коснулись внутренней стороны бедра, проникнув между сведенными ногами.—?Будь ты… проклят,?— прошипела Артурия, однако ее собственный голос больше всего на свете напоминал всхлип. Заведенные за спину руки натерло впившейся в кожу лентой?— кажется, уже в кровь, но она снова и снова дергала кистями, пытаясь разорвать узы.И в какой-то момент у нее получилось?— когда ласки, больше напоминающие медленные, вдумчивые издевательства, стали совсем уж бесстыдными, а глаза почему-то предательски щипало. Разозлившись на себя, она дернула кистями, по ощущениям, срезав лентой часть кожи, и с удивлением обнаружила, что свободна.Перекатившись на спину, Артурия пнула Гильгамеша двумя ногами в грудь и, кажется, абсолютно без паузы вскочила, метнувшись к двери. Сдавленное ругательство полетело ей вслед, и девушка с несвойственной ей злостью понадеялась, что у противника сломаны ребра. Она пронеслась по коридору, совсем не разбирая дороги, не зная, куда вообще держит путь, но каким-то чудом оказалась у королевских покоев. Щеки горели, кисти рук с чудовищными багровыми ожогами на запястьях болели, служа напоминанием о только что пережитых унизительных минутах.…Разрыдалась Артурия уже в комнате?— глухо, отчаянно и пронзительно, по-волчьи, кусая до крови пальцы, чтобы успокоиться, но почему-то плача от этого еще сильнее, и сама себя за это презирая.Даже в день падения Камелота она не ощущала себя настолько беспомощной.