Часть первая. Глава 8. Излом: Вестфилд (1/1)

…Как обыкновенно бывает, ожидание чего-то рисует нам картины более красочные и атмосферные, нежели есть на самом деле: строгие взгляды каменных статуй из полутемных ниш, огромная роза, сквозь которую пробиваются пальцы лунных лучей, крася алтарь и девушку у него цветными мозаичными пятнами. Тень от креста ложится путами на коричневый камень, И, конечно, коленопреклоненная фигура с псалтырем, видимая в воображении со стороны, из-под каменных сводов?— она, наследница государства, что ступает на порог взрослой жизни. Но на деле обряд состоял вовсе не из цветных изображений, а из ощущений. Огоньки свечей в канделябре плясали, будто бы в прохладном нутре храма гулял ветер. Темные длинные тени колыхались на полу, образуя причудливые фигуры. Пахло ладаном из курительниц, подвешенных на тонких золотых цепочках по обе стороны алтаря, церковным маслом пахло и от самой девушки: на лбу проходящих обряд традиционно рисовали маслом знак креста для очищения от греховных мыслей. Натирала тело жесткая ткань одеяния, колени, что упирались в шершавый камень, саднило. Плиты пола холодили пальцы босых ног, царапали шероховатостями кладки. Эхо гуляло в гулких сводах, затихая в темноте каменных парусов, и казалось, что кто-то еще ходит здесь, невидимый и жуткий. Ветер свистел где-то вверху, под стропилами, завывая всё отчаяннее: к вечеру разгулялась непогода. В углу?— а, может, снаружи?— назойливо стрекотал сверчок, перебивая всякую торжественность момента. Перед глазами расплывались строчки, сливаясь в единое пятно в неверном свете свечи, а губы заученно шептали.—?Верую в единого Создателя и его апостолов, пророков и последователей, пророка Антара, святейшего и первого из всех, даю клятву преданно следовать их заветам, аки Антар следовал заветам Отца небесного….Конечно, псалмы были написаны на древнемилесском, но мозг переводил их на вестфилдское наречие, даже вникать не приходилось. Стройные ряды скамей для прихожан высились за спиной, и ужасно тянуло оглянуться: разгоряченное ночью воображение рисовало мистические картины, добавляло в интерьер храма тёмные тени, пришедшие послушать и посмотреть на обряд. Артурия же то и дело одергивала себя от того, чтобы не начать бормотать бездумно, мыслями устремляясь куда-то прочь из этого гулкого, холодного, исполинского нефа. Часам к трём сосредотачиваться на заунывных молитвах стало намного труднее: глаза щипало от монотонности строчек, в висках пульсировала боль, губы пересохли. Обряд превращался в пытку, но Артурия встряхивала головой, заставляя себя проснуться, и старалась не думать о том, что все это абсолютно бессмысленно.—?Да не оставит Отец нас в горе и не будет забыт нами в радости, да будут благословенны моя семья, мой удел, мое государство…Ветер усиливался, чтобы под утро утихнуть штилем, в темных подвалах шуршали крысы, простучали и стихли за стеной колеса: кто-то проехал по мостовой. Город спал, город ждал иного обряда?— похорон старого мудрого короля. А будущий король, совсем юная девушка, стояла на полу в храме, и складки ее белого одеяния расплескались по камням, будто морская пена. Такой ее и застало утро, первое утро ее совершеннолетия.***Дурные вести всегда приходят в нашу жизнь неожиданно. Казалось бы, всё идёт своим чередом: занятия, подготовка к обряду, тихие вечера в домике у озера, тренировки, походы на рыбалку, нетерпеливое ожидание совершеннолетия, спор с Ланселотом, кто приедет первым?— отец или Бедивер… А потом, будто вихрь, в привычный, уютный мирок врывается что-то, что переворачивает его с ног на голову. Оно встряхивает душу, будто пыльный мешок, бросает в пропасть отчаяния всякие счастливые воспоминания и надежды на лучшее, а затем пытается столкнуть в эту пропасть тебя самого. А в один миг, когда кажется, что сил бороться уже нет, всё стихает, будто отбушевавший своё ураган, разделив мир на ?до? и ?после?, оставляя на руинах прежней жизни лишь леденящую пустоту. А еще?— парализующий страх неизвестности.Оглядываясь назад, Артурия не могла вспомнить: когда она успела приехать в Камелот? Да, на протяжении всего лета она готовилась к поездке туда и в радостном предвкушении считала дни до приезда отца. Она была уверена, что первым приедет Утер, и очень удивилась, когда на порог ее дома ступил мокрый от теплого летнего дождика Бедивер. Непривычно серьезный, молчаливый, он рассеянно поздоровался и почему-то предложил сначала пройти в гостиную. А потом протянул подруге пергаментный свиток.Взламывая печать с личным гербом истфилдского короля на ней, Артурия была почти уверена, что случилась беда: слишком много странностей было в поведении Бедивера. Да и не станет король соседнего государства писать какой-то принцессе, если есть возможность переговорить напрямую с Утером. Наверное, именно настрой на худшее позволил ей сдержаться, когда она всё же дошла до строчки с соболезнованиями?— хотя горло всё равно болезненно сжало. Может быть, Артурии стоило поблагодарить и воспитание, что дал ей отец: Утер не зря столько внимания уделял умению дочери быть королем независимо от ситуации. И пока она ведет себя как король, это помогает ей держать в эмоции в узде, не позволяя едкой, удушающей горечи захватить всё существо.—?Соболезную, Артурия.Это единственные слова, что запомнились девушке из последнего ее дня в Мэрильен, ибо остальные события слились в сплошную гонку со временем. Была дорога длиной в пять дней, пролетевшая почему-то как один миг, был Ланселот, прибившийся в попутчики в самый последний момент, как Артурия подозревала, не с абсолютного согласия родителей. Был разговор с Мерлином?— добрым волшебником из давно минувшего детства. И в довершение всего?— обряд, долгожданное событие для любого юноши или девушки, проведенный той же ночью. Артурии даже не довелось отдохнуть с дороги, но она, привыкнув за дни пути к столь бешеному темпу жизни, кажется, потеряла умение чувствовать усталость.…Итак, утро застало наследницу Вестфилда в главном храме. Ворвалось сквозь массивные врата, облаченные в каменную ризу портала со строгими лицами святых. Обнюхало, словно преданный щенок, лучами забрезжившего на горизонте солнца, золотом украсило разметавшиеся по плечам волосы?— и испуганно убралось прочь, за двери, оставшись подглядывать в пестрые проемы витражей.Пожилой, сухопарый главный жрец вместе с беловолосым мужчиной, закутанным в светлые одеяния, проходят меж стройных рядов скамеек к коленопреклоненной девушке.—?Встаньте, Ваше высочество,?— велит жрец, и Артурия поднимается. Затекшее тело мучительно ломит, но девушка через силу делает шаг к вошедшим. Удушливым облаком окутывает ладан. Золотая кадильница раскачивается, будто маятник. Длиннопалая, унизанная перстнями рука, касается лба, рисует уже подсохший за ночь знак креста, и дыхание перехватывает от обилия запахов. В висках начинает ломить,?— Создатель внял вашей молитве. Теперь вы?— не ребенок, но взрослая женщина, и наследница престола. И станете вы королевой, женой или матерью?— в любом вашем начинании наш Небесный Отец будет с Вами.Артурия сдерживается от того, чтобы не поморщиться, но удается ей это неважно. Может, она пребывает в некоем предубеждении, но всяческие упоминания о браке ее задевают?— будто бы во всеуслышание говорят о неприятной болезни. Конечно, речь жреца на обряде установлена традициями, и мужчинам он тоже говорит об их долге отца и мужа, ибо семья и дети?— это правильно, о том прямо сказало в заветах Антара… Но для Артурии брак ассоциируется не со счастьем и заботой, как порою говорил мечтатель Ланселот. Это необходимость подчиниться воле Гильгамеша и отдать власть в его руки. Что говорит Антар на тот счет, если будущий супруг?— человек столь опасный и властный? Должно быть, что-то про крест, который даётся каждому по силам его. Если, конечно, муж не язычник, ведущий родословную от богов?— тогда брак не будет освящен божественными заветами. Почему-то в этот миг Святое Писание кажется Артурии лицемерным, и несмотря на усталость, от которой подгибаются колени, несмотря на заледеневшие с того злополучного вечера чувства, что скрывают за собой сосущую пустоту в груди, она вновь, как и в первый раз, испытывает глухое негодование.Но что она может сказать?—?Благодарю, падре.Мерлин смотрит на нее слишком внимательно. Глупо было бы рассчитывать на то, что он не заметил, как наследница государства совершенно не по-королевски поморщилась. Станет ли он осуждать ее за это? Отец бы осудил, но этот человек только улыбнулся и молча подставил локоть, чтобы спутница могла на него опереться. Он много улыбался, этот старик с совершенно не старым лицом бесконечно мудрого волшебника. В воспоминаниях Артурии, сохранившихся из детства, он казался ужасно старым, а при встрече, состоявшейся вчера, вдруг резко помолодел, оказавшись ровесником ее отца, если не младше. До тех пор пока не поднимал взгляд и не смотрел уставшим, мудрым взглядом бессмертного Утнапишти из истфилдских легенд.За глаза главу совета называли колдуном, всякий раз испуганно замолкая в его присутствии. Когда-то, ещё в Милесской империи, это слово не было оскорблением, но с приходом в Вестфилд антарианства всё изменилось: Создатель не одобрял колдовства, равно как и его пророк Антар. И хотя, несмотря на все ухищрения церкви, невольное уважение и страх перед данным ремеслом сохранялись, все же теперь они имели негативный окрас. Артурия не считала, что прозвище главы совета было хоть сколь-нибудь правдивым: в магию и колдовство она никогда всерьез не верила. И все же одного у Мерлина и впрямь было не отнять: и его величественная манера держаться, и неторопливая немногословность внушали окружающим невольное уважение. Король тоже не был исключением. Недаром Мерлин пережил уже двух вестфилдских правителей, оставаясь при них если не правой рукой, то в первых рядах среди приближенных. Как знать?— может, он переживёт и Артурию. Век королевский опасен и зачастую недолог…Тихий, не до конца проснувшийся город встречал холодом и клочьями тумана, уже пугливо истаявшими на главной улице, но еще лежащими в переулках?— спустившиеся на землю облака, не иначе. Солнце едва поднялось из-за горизонта, разгоняя холод, пробиравший до костей сквозь легкое одеяние. И глядя на залитый утренними лучами нижний замок, вмещавший в себя мастерские и аккуратные городские дома, гильдии и соборы, Артурия ощущала смутное чувство дежа вю. Смотрела на широкий тракт, обрамленный палисадниками и аккуратными каменными фасадами, и видела улочки Мэрильен, маленького и уютного по сравнению с громадной, перенаселенной столицей, не дремавшей даже ночью и лишь на время рассвета притворившейся обманчиво тихой. Нет, столица была опрятной и чистой, кутающейся в уже выцветающую зелень ясеней и буков, будто вечно мерзнущая чопорная дама, и всё же девушке почему-то остро захотелось очутиться сейчас в Мэрильен, где каждый друг друга знал. И чтобы рядом был отец, коего она всегда боготворила и которому подражала во всём, начиная с манеры держать себя и заканчивая желанием быть королем, таким же, как он. На глаза почему-то навернулись слёзы, и Артурии стоило немалых усилий сглотнуть вставший в горле болезненный комок.…—?Не похоже, что ты рада,?— замечает вдруг Мерлин. И только тогда девушка осознает, что стоит на пешеходном мостике, который раскинулся над широкой улицей, вымощенной грязно-серым камнем. Стоит у самого бортика и смотрит, как золотит перила рассвет, смотрит на небо до черных мушек в глазах, до выступивших слёз, в каком-то болезненном исступлении. Артурия моргает и переводит взгляд на спутника, гадая, что он имеет в виду.—?Разве может радоваться чему-то дочь, у которой умер отец? —?говорит она надтреснутым голосом.—?И разве может радоваться наследница, у которой отнимают государство? —?отвечает Мерлин. Солнце увязает в его фиалковых глазах золотыми искорками, будто бы в них мечутся беспокойные искорки огня. У обычного человека не может быть таких завораживающих глаз. Возможно, прозвище главы совета и впрямь содержало в себе толику правды?—?Звучит так, будто вы меня жалеете,?— вздохнув, Артурия отворачивается, вырываясь из плена этих колдовских глаз. Слишком необычных, чтобы принадлежать простому человеку. Способных слишком много разглядеть в человеческой душе.—?Не нужно?—?Да, не нужно. Сильных жалость угнетает, слабых?— заставляет потерять остатки самообладания и погрязнуть в собственном горе.—?А ты считаешь себя сильной или слабой?Проверка? По спокойному, чуть лукавому взгляду главы совета понять что-либо не представляется возможным. Артурии начинает казаться, что ни одну фразу в этом разговоре, даже брошенную вскользь, нельзя назвать случайной. Паранойя или Мерлин и впрямь прощупывает её слабые места? Будто и впрямь?— сказочный волшебник, которого требуется покорить собственной скромностью и верностью идеалам. Какой-нибудь Аякс или царь Давид наверняка признал бы свою слабость и заслужил бы от волшебника воздаяние… Но разве Артурия могла назвать себя героиней? Увы, в жизни ложная скромность вознаграждается редко, да и лгать она не умела и не хотела никогда.—?Сильной, разумеется. Будущий король не может быть слаб, иначе он недостоин зваться королём. Разве способен слабак нести на своих плечах ответственность за решения, касающиеся всего государства?—?Я спрашивал тебя о тебе самой, а ты вновь заводишь речи о государстве… Что же, похвально,?— смеется Мерлин. —?Твой отец всегда думал так же. Что король?— это всего лишь средство, некий ресурс, с помощью которого можно привести государство к расцвету.—?Что вы хотите сказать, Мерлин? —?прямо спрашивает Артурия. Сейчас ее напрягает манера главы совета выражаться витиевато, и она несколько резка?— но собеседник, кажется, и не обижается вовсе. Он задумчиво смотрит поверх позолоченных солнцем крыш, собираясь с мыслями, и дипломатично замечает:—?Я не считаю, что кронпринц Гильгамеш?— лучшая кандидатура для того, чтобы оказаться на вестфилдском престоле.На миг девушка замирает: она не ожидала столь резкого перехода. Разумеется, манера Гильгамеша общаться с людьми мало кому может понравиться, но слышать согласие с её же собственными мыслями немного неловко. Будто бы Мерлин прилюдно вскрыл воспаленную рану. Но к чему он ведёт, хотелось бы знать? Заметил настроение наследницы государства и пытается ее поддержать? Вряд ли. Подсознательно Артурия понимает, что он ничего не говорит просто так.—?Я тоже,?— кивает она. —?И отец, уверена, так не считал. Но он и впрямь хотел как лучше,?— помедлив, добавляет девушка. На собеседника она не смотрит, хотя кожей чувствует его внимательный взгляд.—?Неужели брак?— это единственное, чем ты можешь быть полезна Вестфилду?Артурия хмыкает, хотя произошедшее с ней за эту неделю к веселью вовсе не располагает. Еще недавно в разговоре с отцом она приводила точно такие же аргументы, а теперь по какой-то злой иронии судьбы сама оказалась на его месте. Защищать совершенно ненужный ей и опасный для Вестфилда брак. Наследница, продолжающая дело отца, не иначе.—?Вы будто змей-искуситель, Мерлин. Предлагаете просто взять и отказать такому человеку? Мы тут же получим врага почти столь же опасного, как и Маравия. С той только разницей, что граница с Истфилдом намного обширнее, а Гильгамеш, увы, куда более жестокий полководец, чем маравийский сатрап.Утро вступает в свои права, и город начинает постепенно просыпаться. Деловито спешат на рынок слуги из богатых домов, проходит мимо городской патруль, позвякивая копьями. Пробегает мальчишка с тележкой, на которой горкой лежат горячие хлеба. Потрясающий аромат свежей выпечки касается носа Артурии, напоминая ей, сколь она голодна. И вновь ей чудится, что собеседник читает ее мысли: оторвавшись от перил, он жестом предлагает ей продолжить путь.—?Повар должен приготовить на завтрак нечто особенное,?— замечает он,?— Фаршированный перепел, жаркое с грибами, осетровая икра, сладкий пирог с яблоками… И полная тарелка ирисок, как специальное блюдо. По случаю совершеннолетия наследницы.—?Помните, значит, да? —?улыбается Артурия. Не он ли при каждой встрече с маленькой наследницей в далекие годы детства показывал ей фокус с появляющейся из ниоткуда ириской? Разумеется, потом конфета переходила к восхищенной девочке и поселялась в шкатулке для всяких интересных мелочей вроде цветных камней, ракушек или просто листьев интересной формы. Лежала там месяцами, потому что Артурия верила: чудеса не едят. Потом в один миг сама же нарушила эту традицию, и открыла, что чудо бывает ещё и вкусным. Но переехав с приболевшей матерью в Мэрильен, и постепенно повзрослев, девушка поняла, что это было никакое не волшебство: конфета лежала в рукаве, заготовленная специально для встречи с ней. Но эмоции от этого незамысловатого фокуса всегда были настоящими?— и это ли не чудо?—?Конечно. Кто ещё смотрел на меня, будто я и впрямь волшебник? —?Мерлин напускает на себя серьезный вид, что не вяжется с вихрем веселых золотых искорок в фиалковых глазах.—?А Вы?— не он? —?шутит девушка. Её собеседник вдруг мрачнеет. Искорки в глазах осыпаются дождем, и без них Мерлин становится обычным человеком.—?Если бы я им был, то все было бы куда проще, Артурия… Вестфилду и в самом деле нужен король. И как можно скорее. Но ценой ли независимости? —?Больше глава совета не смотрит на девушку, да и голос его остался неизменным, и все же Артурия кожей ощущает, что эту часть разговора он считает самой важной. Что поделать, далеко не все для того, чтобы сообщить что-то значимое, выбирают самое укромное место в саду и, заговорщически оглядываясь, понижают голос. Иногда они просто шагают по улице пробуждающегося города, высекая концом посоха искры из каменной мостовой. —?Не пойми меня неправильно, Артурия: Утер любил тебя так, как только может любить родитель желанного ребенка. И всё же в политике он был невероятно прямолинеен. Есть Вестфилд, есть противники, и есть возможные союзники… что-то вроде духов войны. Они могут помочь, но следует принести им жертву, поставить на карту нечто драгоценное. Суть в том, Артурия, что помимо капризных духов есть еще и другие духи. Столь же жадные, но не более дальновидные, чем первые. И их вполне можно столкнуть с первыми духами, решив проблему бескровно…—?Нечестно по отношению к союзникам.—?Если союзники забирают самое ценное, иного они и не заслуживают. В этот момент они становятся врагами.Внутренний замок встречает опущенным подвесным мостом, еле слышным ржанием лошадей в конюшне да звучным голосом капитана королевской стражи, который раздает приказания выстроившимся во дворе подчиненным. Для военных, как и для слуг, день начинается с первыми лучами солнца, и девушка абсолютно не удивляется столь большому количеству народа во дворе. Когда Артурия и Мерлин проходят мимо стражников, те салютуют им. Артурия, немного не ожидавшая этого, отвечает приветственным жестом. Она ещё не привыкла к положенному королю обращению: слишком неожиданно обрела статус официальной наследницы для целого государства.И лишь когда гул двора остается позади, она решается задать неприятный вопрос. Слишком двусмысленно прозвучала последняя фраза спутника, и это не может не тревожить. Возможно, то была лишь неточно выраженная мысль… но, насколько Артурия успела понять из беседы с Мерлином, двусмысленность по неосторожности мог допустить кто-то другой, но никак не он.—?Говоря про самое ценное, вы ведете речь обо мне или намекаете на то, что Истфилд причастен к смерти моего отца?—?Первое. Но правдой может оказаться и второе?— кто знает. Ни вас, ни меня, не было с Его Величеством в момент его смерти,?— немного помолчав, отвечает он. На лицо его набегает тень, и незаметно для них обоих он переходит на формальное ?вы?, как и должно главе совета обращаться к наследнику государства, пусть даже коридор наполовину спящего замка пустынен и их никто не может услышать. —?Даже если и так, вряд ли кронпринц или его отец в том сознаются, и это их право. А наше право?— быть с ними настороже и подозревать в том, что они приложили руку к столь вопиющему покушению.?И будет глупостью заключить договор с тем, кто даже теоретически может быть причастен?.Глава совета этого не произносит, но Артурия ощущает это обостренной интуицией. И, самое страшное, она, почти смирившаяся с этим треклятым браком, с Мерлином солидарна?— и вновь пробуждается в душе негодование.—?Если тебя это убедит, Артурия, то вот тебе мое мнение: государству нужен король, а не тиран.—?Женщина не может быть королем. А незамужняя королева, даже воцарившись, не имеет права выносить весомые решения,?— упрямо замечает Артурия, точь-в-точь повторяя сказанные некогда Утером слова. Когда она, еще маленькая девочка, заявила ему, что королевой не станет, а станет королем, как папа.—?Утер решил иначе. И гораздо раньше, чем ты думаешь,?— Мерлин растягивает губы в улыбке, но девушка прекрасно чувствует, что он сейчас серьезен, как никогда. —?Он воспитал из тебя короля, Артурия, и твой пол значения не имеет. Король?— не мужчина и не женщина, это?— глава государства и светоч для своих подданных. Или, как бы сказал Его Величество, да будет ему земля пухом, ?орудие Всевышнего?… А защищать государство от тирании?— долг короля.Артурия на миг замирает. А потом вдруг по-рыцарски кланяется Мерлину, прижав к груди руку?— и в этом жесте выражается бесконечное восхищение, захлестнувшее вдруг её. Всё в один миг становится просто понятно, несмотря на витиеватую манеру собеседника изъясняться, и девушка сама дивится, как долго плутала в плену собственных переживаний. В то время как всё было кристально ясно, но она оказалась недостаточно мудра, чтобы внять этому. И глава совета касается ее лба точно таким же жестом, как и главный жрец часом ранее. Только теперь наследница Вестфилда чувствует себя абсолютно другим человеком. Бесконечно сильным и потому способным на всё.—?Я поняла вас, Мерлин,?— произносит Артурия негромко.И больше она никогда не поверит, если кто-то скажет ей, что Мерлин?— не волшебник.… Тело короля привезли спустя пару дней. Поскольку в состав делегации входил кронпринц Истфилда, встречать гостей Артурии пришлось в сопровождении почетного караула и двух самых влиятельных людей государства: Мерлина, главы совета старейшин, и сэра Персиваля, входившего в военный совет. Несмотря на то, что все рыцари, восседавшие вместе с королем за Круглым Столом, были равны меж собою, всё же именно Персиваль, по праву побратима короля занимал пост доверенного по самым важным делам. На совете, разумеется, Утер никак не выделял этого человека, не раз доказавшего свою верность, и всё же быть полностью откровенным он мог только с ним. Артурии тоже весьма импонировал этот молчаливый, сдержанный мужчина, уже находящийся в преклонных летах, но до сих пор имеющий подтянутую фигуру и идеальную военную выправку. Мерлин же, в противовес ему, выглядел до неприличия молодо: лишь слегка сутулый человек, возрастом застрявший между тридцатью и сорока годами. Причем, кажется, его совсем не беспокоило, что может сделать Гильгамеш, если уговор с Истфилдом будет разорван. Хотя Артурия подозревала, что, вздумай кронпринц сказать что-нибудь не то, этот тактичный человек намекнет ему о причастности Истфилда к смерти Утера. Даже прекрасно зная, что это?— ложь.Артурия ожидала визита истфилдцев с удивительным для нее самой равнодушием. Да, визит Гильгамеша был ей неприятен, равно как и он сам, и всё же столь глубокого отторжения, какое она испытывала в Мэрильен, девушка не ощущала. Казалось, горе, что перевернуло её жизнь на ?до? и ?после?, выпило все краски из существования, приглушило все остальные эмоции и переживания, сделав всё остальное абсолютно несущественным. От этого горя она упрямо пряталась за бесконечными переговорами, тренировками, беседами с придворными и рыцарями, но ночами, стоило ей остаться одной, оно захлестывало с головой. И в один прекрасный миг, подумав о грядущей встрече с женихом, девушка вдруг осознала, что ей безразлично, как будет вести себя Гильгамеш. Лишь бы не дошло до политического скандала и открытой конфронтации.Однако вопреки опасениям, встреча делегации прошла вполне буднично. Разве что вместо того, чтобы величественно прибыть в Камелот в роскошной повозке, уже знакомой Артурии по их встрече в Мэрильен, Гильгамеш въехал во двор верхом на белом в яблоках скакуне. Рядом с ним, отставая на половину лошадиного крупа?— дистанция, диктуемая этикетом для короля и его первого советника?— следовал Энкиду. Четверо сопровождающих?— по всей видимости, дипломаты?— также прибыли на лошадях, но не таких роскошных, какие были у кронпринца и его лучшего друга. Но даже будь под ними самые лучшие скакуны, а на них самих?— тончайший шелк лучших мастериц империи Лао, всё равно эти люди поблекли бы в сравнении с кронпринцем. Гильгамеш, казалось, изучал внутреннее величие, выдававшее королевское происхождение сильнее любых предметов роскоши. Сила его характера, что читалась в упрямой линии губ, царственном развороте плеч, надменном взгляде алых глаз?— всё это заставляло людей невольно преклоняться пред ним. В один миг Артурии стало понятно, почему все слуги в её особняке в Мэрильен говорили о кронпринце с таким трепетом и восторгом. Пожалуй, из Гильгамеша и впрямь мог получиться прекрасный король?— но восточный, из тех, которые зовут себя деспотами и тиранами, не обращая внимание на то, что эти слова давно уже стали синонимом жестокости. А пока Артурия жива, пути на западный трон ему нет: теперь девушка это знала точно.Гильгамеш соскочил с коня, на ходу передал поводья подоспевшему конюху, удовольствовался тем, что все присутствующие, кроме Артурии, склонились перед ним в уважительных поклонах, и нетерпеливо оглянулся на спутников. Те спешились по примеру своего повелителя и тоже замерли в поклоне. От Артурии, как от наследницы государства, кланяться не требовалось?— но ей, глядя в надменные глаза кронпринца, почему-то захотелось упрямо свести лопатки и вздернуть подбородок. Из чувства противоречия.Короткий обмен приветствиями, короткое принесение соболезнований?— и встреча закончилась. Гости направились обустраиваться в свои покои, что были давно готовы к их приезду.—?Нужно послать коня за парадной повозкой на постоялый двор, что у восточных ворот. Лошадь подвернула ногу,?— только и сказал ей напоследок Гильгамеш. Девушка кивнула, передавая приказ капитану стражи. Парадная повозка, значит… Странно только, что Гильгамеш упустил шанс появиться в замке еще более величественно, будто уже стал королем. Или императором новой Милесской империи, как хотел. Но ей не было дела до его причуд: ее больше занимала крытая повозка с черным пологом, натянутым на деревянный каркас. Подоспевший управляющий жестами объяснял кучеру, куда следует проехать, и тот послушно подстегнул коня, направляя повозку к часовне. При взгляде на этот траурный черный тент, скрывающий содержимое повозки от чужих глаз, у Артурии перехватило дыхание. Но она, мысленно отвесив себе пощечину, решительно направилась следом. Конечно, управляющий распорядится о размещении тела короля в часовне, но ей хотелось лично проследить за этим. Наверное, потому, что это было единственным, чем она могла извиниться перед отцом за то, что не смогла уберечь его от ужасной участи.…Тело было лишь слегка тронуто тленом: должно быть, его обработали алхимическим раствором, или ввели под кожу замедляющее разложение вещество вроде ртути или мышьяка. Хотя, если судить по информации в письме короля Истфилда, Утера отравили мышьяком?— интересно, мог ли он оказать влияние на сохранность? Артурия никогда не интересовалась алхимией и не представляла, как это происходит. Да и сейчас это не имело для нее никакого значения.Шаг. Медленно, будто во сне, сама не веря в происходящее, Артурия преодолела расстояние до ритуального стола. Долго смотрела в белое лицо, впитывала глазами каждую морщинку, затаив дыхание до тех пор, пока не закружилась голова. Лишь тогда она, судорожно выдохнула. И снова смотрела, не в силах осознать, что человек перед ней?— ее отец, ее кумир и недостижимый идеал короля. Кончиками пальцев дотронулась лба, непривычно холодного, сжала непослушные ледяные пальцы, ободрав кожу о единственное украшение?— массивный перстень с крупным сапфиром в нём. Меч, как положено по канонам, в эти руки еще не вложили, но похоронен Утер будет с мечом в руках?— как воин. В золотом венце, символизирующем корону?— как король.…Похоронен? Разве можно хоронить столь сильного и справедливого правителя, ибо если не он бессмертен, то кто?И сможет ли она, Артурия, быть хоть на толику столь же мудрой и благородной, каким был этот великий человек?Она очень редко целовала отца на ночь, даже в детстве. Стараясь жить в рамках этикета, по обыкновению вежливо желала доброго сна, чем вызывала гордость Утера: он был не из тех, кто любил сантименты. Король не должен проявлять ненужных эмоций: они мешают здравомыслию и делают правителя пленником своих чувств. И всё же Артурия коснулась губами холодного лба в прощальном поцелуе. Даже отец, как ей в тот момент казалось, её бы понял.—?Спите спокойно, великий король. Светлого пути,?— прошептала она осипшим голосом.А потом ушла, не оглядываясь. Потому что знала: стоит ей оглянуться?— и эмоции захлестнут, подобно огромной волне в шторм. Она?— король, и не позволит себе предаться горю, забыв о подданных. Но она непременно воздаст зачинщикам по заслугам.Несмотря на то, что тело было забальзамировано для сохранности, далее оттягивать похороны было бы преступно. Впрочем, для обряда захоронения короля уже всё было готово, и совет единогласно решил провести его той же ночью, в главном храме, где недавно проходил обряд совершеннолетия Артурии. Памятуя о религиозности отца, усугубившейся в последние годы, девушка настояла на проведении похорон в строгом соответствии с антарианскими традициями. Её поддержал и главный вестфилдский жрец, во время правления Утера имевший при дворе значительное влияние. Сожжение, распространенное во время господства языческой веры, антарианство почему-то называло методом очищения грешных душ, неприемлемым для праведника, коим, несомненно, являлся покойный король. Праведнику было уготовано место в семейном склепе, в крипте главного храма.Город сегодня был занавешен черным, будто бы надел траур из чёрных стягов, скорбя по своему королю. Укрывал его черный полог беззвездной ночи, прорезаемой огненным ручьём?— факелы в руках людей по обе стороны главной дороги, соединявшей замок с главным храмом Создателя. Огненная река перетекала вслед за процессией, более ярким пятном чистого огня. Одежды всех без исключения людей тоже были черными: даже те, кто не попадет в храм вместе с приближенными к королю лицами, облачились в траур. Толпа перешептывалась, и казалось, что ветер колышет ее, будто луговую траву. Толпа пребывала в ожидании и заинтересованности, и все же не могла не испытывать легкого страха перед будущим: какой будет страна сейчас, когда ходят слухи о войне с Маравией, а старый король погиб столь не вовремя? Эпоха перемен во все времена несла с собой нелегкую жизнь и неуверенность в завтрашнем дне, отражаясь прежде всего на простых жителях страны. Об обстоятельствах смерти короля тоже ходили слухи, причем абсолютно разнящиеся: говорили, что король Истфилда вызвал его на поединок и одолел обманным путём; говорили, что он принесен в жертву язычниками; говорили иногда и то, что его просто отравили. Но в том, кто был причастен к смерти короля, почти все сплетники были единодушны. В конце концов, неспроста его величество был убит как раз в тот момент, когда поехал на переговоры с Истфилдом, с которым вот уже десяток лет отношения были, мягко говоря, натянуты?В главный храм всех желающих не пустили: стража закрыла массивные двери, не позволяя увидеть, что происходит внутри. Но толпа и не стремилась посмотреть на таинство, разве что особо ушлые мальчишки забирались на деревья, отделявшие храм от кладбища и щурились в высокие стрельчатые окна.А взрослым будет достаточно более чем щедрого подаяния: серебряных монет, что раскидывали возглавлявшие процессию подавальщики. Вполне хватит, чтобы забыть горечь от пропущенных похорон.…Артурия стояла практически у алтаря, в самом первом ряду, глядя на то, как качается кадило в руках главного жреца. Неспешный шаг и шелест мантии, хоровое пение под гулкий аккомпанемент органа, пробирающий до мурашек?— это вызывало в памяти смутные тени забытых событий. Только тогда отец стоял рядом с ней, выпрямившись, будто струна, а еще украдкой от остальных изредка касался рукой ладони дочери. Невиданная вольность, коих он себе не позволял никогда до и никогда после похорон Игрейны. Артурия, возвращаясь к тому дню в памяти, порою думала, что он сам искал утешения, нежели дарил его. Да, несгибаемый король Утер тоже бывал слаб?— но у нее не повернулся бы язык винить его за эту слабость. Сама она, будучи пятилетним ребенком, грустила из-за отсутствия мамы рядом, и все же восприятие мира, свойственное детям, позволяет более легко переживать удары судьбы, даже самые тяжелые. А отец в тот миг, казалось, состарился на добрый десяток лет. Конечно, он не плакал в храме?— король не может позволить себе слез, и все же его лицо говорило всё за него.Теперь же Артурия была одна. В огромном зале, полном людьми до отказа?— и это были только самые знатные! Рядом, по правую руку от наследницы престола, стоял Мерлин, по левую?— сэр Персиваль. Друзья Артурии, Бедивер и Ланселот, каким-то чудом протиснулись сквозь высокородную толпу и встали за самым плечом подруги, молчаливо ее поддерживая. Гильгамеш и Энкиду, вместе с сопровождавшими их дипломатами, стояли среди иностранных гостей. Разумеется, восточные гости не были антарианцами, но их присутствие на отпевании было ответным жестом уважения: ведь именно они привезли тело. Там же присутствовали и посланцы из северных княжеств, что граничили с Вестфилдом, и легат, прибывший из самой Сакры. Представители иных стран не успели бы приехать, слишком дальней была дорога. Потому, как обмолвился сегодня Мерлин, в скором времени стоило ждать визита дипломатов из более дальних государств, которые наверняка прибудут аккурат к коронации Артурии. Впрочем, девушка не могла смотреть ни на кого из присутствующих, равно как и думать о грядущих визитах. Она и не видела никого, кроме возлежащего на алтаре Утера в парадном алом одеянии поверх белого савана. Бедных хоронили бы в одном саване, но знатные люди не могли позволить себе выглядеть плохо даже после кончины.Жрец завершил свой обход слишком быстро. Мальчики-служки поднесли масло в золотой чаше, и на лбу покойного был начерчен знак благословения; отзвучали последние строки заупокойной молитвы; орган закончил траурную партию финальным септаккордом. Наступил момент, которого Артурия в глубине души страшилась больше всего?— похороны.Сокрытая в глубине подземелий главного храма крипта, где хоронили королей, роскошной вовсе не была. Если подумать, места упокоения Утера и Игрейны Пендрагон были очень похожи, несмотря на то, что усыпальница Игрейны была выстроена ее супругом специально для нее, и размерами значительно уступала колоссальному семейному склепу. Здесь дуги парусов, в которые были врезаны простые, обрамленные складками каннелюр колонны, поддерживали невысокий свод. Там, в Мэрильен, не было и колонн: каменная коробка из четырех стен и низкого плоского потолка. И тут, и там подле каждого каменного саркофага стояли статуи?— правда, обезличенные, все как одна?— со строгими лицами классической внешности, с мечом в руках и короной на челе. Разве что такой вереницы тех, кто спешил выказать своё почтение, в склепе матери никогда не было. Бесчисленное множество самых разных людей возлагали цветы, белые поминальные лилии, и выходили, исполнив долг перед сюзереном, коему служили десятилетиями. А Артурия всё стояла, глядя на это, опираясь на рунный меч, что принадлежал ее отцу, будто еще одна статуя. Мерлин, склонившись над королем, коснулся губами лба, и тоже возложил белые лилии?— символ чистоты и траура?— прямо в изголовье. Сердце Артурии сжалось. Почему-то именно сейчас, когда она смотрела, как прощается с покойным тот, кто был одним из самых доверенных его людей, нахлынуло на нее осознание, что сегодня?— последний раз, когда она видит отца.Советники, рыцари, после?— главы великих родов, потом Гильгамеш в сопровождении Энкиду, послы из соседних княжеств… и лишь когда склеп опустел?— остались только Мерлин, пара рыцарей, да дожидавшиеся её Бедивер и Ланселот?— она подошла к саркофагу и возложила меч прямо в перекрестье негнущихся пальцев. Так хоронят воинов, и именно так должен быть похоронен король Утер Пендрагон. А потом?— скрежет каменной крышки с барельефом на нём, и дорога назад, в замок Камелот. Конечно, Артурия пообещала себе, что непременно придет навестить отца завтра. Когда не будет свидетелей, коим более интересно поглазеть на наследника, чем отдать дань памяти почившему сюзерену.Но следующие дни встретили её бесконечной чередой дел: поминальным банкетом, приемом ещё одного легата из Сакры, что медленно перетек в обсуждение будущего военного союза против маравийских неверных, да бесконечной процессией посетителей?— прежде всего богатых и знатных, тех, кто и сам имел под своим началом по целому королевству с полноценной армией и процветающими угодьями. Когда-то, когда останки Милесской империи чуть было не погибли под копытами несметных кочевых орд, предки этих чопорных лордов приняли власть семьи Пендрагон. Теперь же эти лорды чинно входили в зал, улыбались, кланялись учтиво, обменивались с Артурией любезностями и приносили соболезнования по случаю смерти отца?— и при этом следили за каждым ее шагом. Присматривались, оценивали, слушали, пытаясь поймать на слабостях, чтобы потом иметь возможность надавить на них в самый удобный момент. Артурия не могла себе этого позволить: она была безупречно учтива, настолько, что даже вечно всем недовольный преподаватель этикета в этот момент мог бы ей гордиться?— но вместе с тем держалась очень сдержанно со всеми, кто просил ее аудиенции. Не поддавалась на провокации, будь они завуалированы или вполне откровенны, на корню пресекала попытки спросить о чем-то личном, не терпела откровенной лести и сама не заискивала перед влиятельными лордами. За глаза её успели окрестить ледышкой и пустить слух, что кронпринц Артур на самом деле?— женщина.Знали бы придворные сплетники, насколько были правы. Но, к счастью, они были слишком трусливы, чтобы спросить в лицо, а что болтали о ней за спиной, Артурию абсолютно не интересовало. Государственные обязанности, что накопились за время отсутствия Утера, а потом с момента его смерти, захлестнули её с головой, не оставляя времени даже на сон, не говоря уже о визитах в главный храм, к саркофагу, в каменном нутре которого покоилось тело короля.От торжественной коронации Артурию отделяли медленно тающие сорок дней?— её личный рыцарский карантен государству, срок траура по отцу, в который запрещалось проводить всякие праздничные мероприятия. Формально трон оставался пуст, а государство управлялось главой совета и наследником в равной степени.Но фактически на престол уже взошел двенадцатый король Вестфилда.На разговор с Гильгамешем времени тоже не было: максимум, чем они обменялись за целую неделю?— пара слов и положенных по этикету приветствий. Правда, Артурия сомневалась, что кронпринц долго вытерпит такое пренебрежение к своей персоне. С него вполне станется явиться в тронный зал в разгар приема и сказать что-нибудь о дерзкой женщине, которая вздумала поиграть короля; и, зная его характер, оставалось только подивиться, почему этого не произошло ранее. Да и самой Артурии требовалось с ним переговорить, хотя бы для того, чтобы узнать те обстоятельства смерти Утера, которые не были упомянуты в скупом, формальном от первого до последнего слова, письме Идриса. А еще отдать тот самый обручальный браслет, что он без ее разрешения надел ей на руку.…Словом, в один прекрасный вечер она всё же постучалась в двери покоев, которые делили между собой Гильгамеш и Энкиду. Час был поздний, в огромных часах в холле гостевого крыла оставалось совсем немного песка: близилась полночь. Артурия понадеялась, что гости еще не спят, потому что разговор предстоял серьезный.С полминуты за дверью стояла тишина, хотя и чудился Артурии странный шелест и чей-то негромкий голос. Явно женский. На миг наследница Вестфилда подумала, что она пришла совсем не вовремя, но уходить не собиралась, даже если это было так. Она смогла найти время на этот разговор, с трудом выкроив полчаса в забитом до отказа расписании, и Гильгамеш, что вообще-то прибыл сюда с официальным визитом, должен проявить хоть немного уважения к этому.Ей отчасти повезло: Гильгамеш не спал. Но когда дверь открылась, стало ясно, что она всё-таки пришла не вовремя.—?Какой шавке не спится в этот час? —?недовольно проговорил растрепанный кронпринц, прежде чем различил лицо визитера в полутемном коридоре.—?Это всего лишь наследник государства. Извините за столь несвоевременный визит, Ваше Высочество, но мне необходимо поговорить с Вами. Дело отлагательств не терпит,?— сдержанно извинилась Артурия, немного удивленно оглядывая почти нагого юношу. Из одежды на нём присутствовали только массивные украшения в ушах и на шее, да набедренная повязка, похожая на схенти, что носили некогда представители южных народов. Что и сказать, Гильгамеш мог похвастаться прекрасным сложением, за которым чувствовались годы тренировок: обнаженный торс с крепкими кубиками пресса, тренированные мышцы на крепких руках, накаченные икры, горделивый разворот плеч… хорош, вполне хорош. И сам прекрасно это знает: заметив, что собеседница его разглядывает, он криво, по-змеиному улыбнулся. И эта улыбка мигом заставила Артурию оторваться от созерцания расхристанного Гильгамеша, остановившись на самодовольном взгляде алых глаз.—?Хорош, да? —?поинтересовался он насмешливо, и девушку будто бы Падший за язык дернул. Да, Гильгамеш и впрямь был хорош собою, но, по счастью, Артурия из рода Пендрагон не судила о людях исключительно по внешности. Любая красота может стать отталкивающей, если её обладатель?— жесток и эгоистичен.—?Вам так важно это знать? Боюсь, знать ответ не в ваших интересах,?— прохладно проговорила она.Беззлобно хмыкнув?— кажется, укол абсолютно не достиг цели, кронпринц развернулся и пошел вглубь комнаты. Но дверь оставил открытой, и Артурии было прекрасно видно всё, что там происходит: и Гильгамеша, наливающего себе в золотой кубок рубиновое вино из початой бутыли, и смятое шелковое покрывало на невысокой кушетке, похожей на милесские лежанки… и то, как томно поднимается, прикрываясь одеялом, полураздетая девушка. Этакая нимфа с гравюры: кудри до середины ягодиц, хрупкие плечи, тонкие руки, и недовольство в глазах. Вот она, в отличие от своего… партнера, смотрела на вошедшую наследницу с нескрываемой неприязнью.—?Оставь нас,?— велел Гильгамеш девушке, и та, вздрогнув, принялась поспешно одеваться. Правда, время от времени она бросала на кронпринца умоляющие взгляды из-под густых ресниц?— видимо, ожидала, что он вступится за ее честь, попросив удалиться Артурию. Вот только тот больше не обращал на девицу ни малейшего внимания: он вальяжно устроился на краю кушетки и прикрыл глаза, вдыхая аромат вина, в свете канделябра подозрительно напоминающего кровь. И девушка, одарив незваную гостью еще одним недовольным взглядом, всё же удалилась, не удосужившись даже закрыть за собой дверь. Делать это пришлось Артурии, правда, с некоторой опаской: слишком острым вдруг стало ощущение, что она запирает себя в клетке с сытым, но не менее опасным от этого львом. Правда, и она не трепетная лань.Проигнорировав кивок Гильгамеша на место рядом с ним?— после того, что творилось на этом ложе, не хотелось даже приближаться к нему?— Артурия села на жесткое кресло, так, что между ней и кронпринцем оказался невысокий колченогий столик с бутылкой вина на нём. Хоть какая-то, а иллюзия барьера.—?И бравому рыцарю, что играет в самостоятельного короля, тоже порою не хватает мужского внимания? Пришла потребовать положенное тебе, как невесте? —?хмыкнул Гильгамеш, от которого не укрылся её маневр. Судя по всему, настроен он был весьма доброжелательно, но у девушки возникли сомнения, что его настрой останется таковым к концу разговора.—?Вы о чем-нибудь, кроме постели, думаете, Ваше высочество?Она сдерживала недовольство как только могла, и всё же оно просачивалось наружу, придавая её словам налёт язвительности. Слишком неожиданной была сцена, которую она застала. Она, конечно, была наслышана о похождениях ?жениха?, но никогда еще с ними не сталкивалась столь близко. И чем больше она вспоминала вольный вид девицы и самого Гильгамеша, который даже верхнее одеяние накинуть не соизволил, так и оставшись в своём схенти, тем больше росло в ней чувство брезгливости. Девушку Артурия не винила, но сидящий перед ней юноша казался ей порочным, прогнившим до мозга костей, и в сочетании с его тяжелым характером эти его черты создавали впечатление весьма удручающее.—?Став наследником, ты забыла все уроки, что я старался преподать тебе в Мэрильен,?— невзначай уронил Гильгамеш. Артурия, готовая к худшему, уловила в его голосе всё его насмешливое отношение к ее статусу как наследника. И еще?— едва уловимую угрозу, заставившую её ещё больше напрячься.Но сейчас не время было накручивать себя: вряд ли получится провести мирные переговоры в таких условиях. Артурия хмыкнула про себя. Хороши переговоры, с полуголым Гильгамешем, что бросает на нее странные взгляды и изъясняется какими-то туманными намеками. Но начинать важные переговоры следовало бы с положительных моментов, это скажет всякий учитель дипломатии, и преподаватель этикета вторит ему. И, больше в упор не замечая полураздетого вида собеседника, Артурия перешла к делу. Хотя и сменила обращение на очень личное ?ты?: попытка беседовать формально в такой обстановке отдавала гротеском.—?Я пришла за тем, чтобы спросить о подробностях покушения.—?Не слишком ли ты официальна со своим будущим супругом? —?лениво?поинтересовался Гильгамеш, глядя на неё поверх бокала. —?Даже вина себе не нальёшь?—?Благодарю, не стоит,?— отказалась девушка, пропустив мимо ушей слова про супруга. Упоминание о вине с недавних пор вызывало у неё чувство отторжения. Она вообще сомневалась, что сможет хоть когда-то пить его спокойно, как и прежде.Гильгамеш уговаривать не стал. Вмиг утратив всякий налет веселости, он вполне спокойно произнес:—?Нечего особо рассказывать. Я едва успел переговорить с отцом: он лишь поведал мне, что тело бальзамировано при помощи специальных растворов. Лекарь, что констатировал смерть короля Утера, прекрасно в них разбирается. Что до расследования, указ о создании тайной службы отец подписал в день своего приезда в Урук. Стража энси, разумеется, сразу же допросила семью винодела, однако толку было немного: те оказались страшно напуганы. Добиться связного рассказа от них удалось с трудом.—?Пытали детей? —?хмуро спросила Артурия.—?Пригрозили, их даже пытать не было нужды. Что за глупый гуманизм? —?вскинул бровь собеседник. —?Не забывай, что эти дети причастны к смерти твоего отца.—?Благодарю, я и без того помню. Но жажда мести?— не повод превращаться в бешеных зверей,?— упрямо ответила девушка. В чем-то Гильгамеш, конечно, был прав, и все же она испытала облегчение после слов о том, что пытки не применялись.Если собрать рваные показания воедино, то вырисовывалась странная картина. Получалось, что в то злополучное утро на пороге винодельни появились трое подозрительных мужчин. Отец семейства слег с недомоганием, и обслуживать их спустился младший сын. Но гости настаивали на том, чтобы видеть именно хозяина. Когда же мальчик провел их наверх, мужчины достали арбалеты и наставили их на лежавшего в постели винодела и его жену, сидевшую рядом с ним. Перепуганному мальчику было предложено выручить родителей, предложив влиятельным господам, что приедут в богатом экипаже, по кубку прекрасного вина на их выбор. Даже если они не зайдут, нужно было окликнуть их с дороги, убедить, если так будет угодно. Чистой случайностью оказалось то, что их величества зашли на винодельню сами, по своей воле. И чистая случайность, что Идрис уронил свой кубок…Хозяин перевернутой телеги, перегородившей проезд, оказался более разговорчив. Возможно, потому что он и сам оказался жертвой плана заговорщиков и был причастен только косвенно. Его телега перевернулась из-за того, что под колеса бросился убогий, и лошадь, испугавшись, встала на дыбы. Правда, лица того убогого мужчина припомнить не мог. Надежда оставалась только на память сыновей хозяина винодельни, однако внешность вторгшихся, по их описанию, была непримечательной во всех смыслах. Средний рост, типично восточное смуглое лицо, типично темные вьющиеся волосы, скрадывающие всякие особенности фигуры плащи… идеальная внешность для шпионов или наемных убийц, никаких отличительных черт.—?Злоумышленники неплохо подготовились, и все же в их плане слишком много ?но?,?— вслух подумала Артурия, когда кронпринц завершил рассказ. —?Что, если бы экипаж сразу поехал по объездной дороге? Или короли не поддались бы на уговоры мальчика?—?Вполне возможно, что на этот случай заговорщики заготовили банальные арбалетные болты, смазанные ядом. Или тот самый нищий, вряд ли ушедший далеко, использовал бы отравленный дротик,?— пожал плечами собеседник. —?Такие планы обычно не пускают на самотек и столь весомых пробелов не оставляют.—?Тогда почему он так не сделал? Поить отравленным вином из рук запуганного мальчика и тем самым обрести лишних свидетелей?— не лучший способ убить наверняка.—?И между тем, в случае с отравлением шансы на удачный для заговорщиков исход выше,?— не согласился кронпринц. —?Стрельба по охраняемому экипажу, к тому же издалека, тоже посредственный способ убивать, не находишь?—?Допустим,?— нехотя признала Артурия. Несмотря на то, что сейчас их связывало общее дело, все же согласие с этим человеком требовало весомых усилий. Новости оказались неутешительны: значит, виновника не нашли. И прежде, чем ищейки короля возьмут след, оный успеет изрядно остыть. Черт, если бы она, Артурия, могла поехать в Истфилд и собственноручно отыскать злоумышленников… но ее место было здесь, и пока она нужна стране, уязвимой после смерти короля, она будет возглавлять ее. Судя по тому, сколько дел успело накопиться меньше, чем за месяц, отсутствие короля плохо сказывалось на государстве. Волей неволей оставалось поручить дело профессионалам.—?Я лично прослежу за тем, чтобы виновник получил по заслугам. Прими мои соболезнования,?— серьезно проговорил Гильгамеш. Вздрогнув, Артурия посмотрела на него: он отставил бокал и теперь смотрел на нее без всякой тени насмешки.—?Благодарю, Гильгамеш,?— столь же серьезно ответила она. —?То, что ты решил высказать их лично, очень ценно для меня. Надеюсь, что Истфилд поддержит наше право на месть и окажет нам содействие в поимке злоумышленника.—?Само собой. Покушение на королевскую жизнь?— государственная измена, и я позабочусь о том, чтобы виновный был наказан по справедливости. Предатели недостойны жизни, равно как и недостойны обычной казни. Нет никого презреннее, чем тот, кто подтачивает государство изнутри, и он будет наказан. Кем бы он ни был,?— неожиданно жестко сказал собеседник. А Артурия пристально на него смотрела и отмечала каждый жест. Как барабанили по подлокотнику кресла ухоженные пальцы, как звякнули украшения в ушах?— цельные куски золота, когда кронпринц тряхнул головой. Забавно. Она, в Вестфилде не боявшаяся вступать с этим юношей в открытую конфронтацию, теперь понимает, что никогда не задаст обжигающий кончик языка вопрос: причастен ли он к покушению, которое открывало ему доступ к женитьбе на наследнице Вестфилда и путь к объединению двух государств в империю. Не потому, что может обидеть собеседника, хотя прямые провоцирующие вопросы с точки зрения этикета были табу, да и ответ, буде Гильгамеш и впрямь причастен к заговору, вряд ли окажется правдив. Просто она знала: он не был причастен. Слишком прям и высокомерен был для столь подлых ходов.Но вот смысл последней фразы ей совсем не понравился.—?Я желала бы, чтобы его передали Вестфилду,?— проговорила она, получив резкий ответ:—?Исключено. Покушение произошло на нашей территории.—?С моим отцом. И я не успокоюсь, пока самолично не прикончу ту тварь, которая посмела поднять руку на моего отца, на короля. Кажется, у вас, на востоке, это зовется ?правом мести?,?— спокойно произнесла Артурия, несмотря даже на то, что в алых глазах промелькнуло раздражение. Гильгамешу не нравилось, когда ему перечили, тем более та, кого он уже считал своей. Но бояться обычного человека, равного ей по положению, как бы он сам ни считал, она не собиралась.—?Позволь напомнить, что я твой будущий муж. И решение в любом случае буду принимать я,?— уронил он, всем своим видом демонстрируя, что разговор окончен.—?Позволь напомнить, что правящий совет уже назвал меня наследником. И старейшины, и рыцари против твоей кандидатуры в качестве короля, Гильгамеш. Они в любом случае не согласятся на то, чтобы оставить виновника вам. Увы, доверия к правящему дому Истфилда у них нет, покуда остается хотя бы малейшее подозрение, что в этом доме скрывается зачинщик заговора,?— холодно отчеканила Артурия, ожидая гнева в ответ на свои слова. Однако ее возражения, напротив, развеселили его.—?Перестань меня смешить, женщина,?— фыркнул он. —?Серьезно собираешься прислушиваться к этому сброду? Вроде бы твой отец тебя учил чему-то, и всё без толку. Ваш совет?— сборище пребывающих в маразме стариков, какой король будет обращать на них внимание? Я-то думал, что они нужны для того, чтобы давать подсказки и уповать на то, что государь им внемлет. Но позволить этим шавкам выносить решения может только наивная девчонка.—?Король не может уследить за всем, для того ему и нужны советники. Кто, как не они, будут следить за волей народа? —?вздохнула девушка. Разговор сворачивал на привычную, опостылевшую ей стезю, в этот момент совершенно не уместную. Сейчас бы развернуться и уйти, проигнорировав кронпринца, но почему-то его веселье не на шутку задевало. Стоило ей порадоваться, что этот человек умеет общаться на равных, как он снова вернулся к снисходительной манере общения!—?Знакомые речи, моя королева,?— протянул он, кажется, наслаждаясь её недовольством. Осушил кубок одним глотком и отставил его на стол. —?Только эти купающиеся в золоте старикашки плевать хотели на волю народа. Право, государству повезло, что ты родилась женщиной и можешь переложить все последствия на плечи супруга. В противном случае ты, как король, оказалась бы марионеткой этого сброда.—?Зато как же не повезло твоему государству с правителем, который не прислушивается к мудрецам,?— процедила Артурия. —?Ты так уверен, что Вестфилд уже в твоих руках, будто бы этого и ждал.—?Вообще-то Вестфилд и впрямь уже в моих руках,?— последовал невозмутимый ответ. И почему-то он оскорбил еще больше, чем явный гнев, может быть, потому, что прозвучал, как констатация факта? —?И ты уже моя собственность, Артурия. Смирись с этим: я так или иначе получу твое государство. Это на случай, если ты вздумаешь что-нибудь вычудить.—?Я уже фактически король.?— Женщина-король? Звучит как глупая шутка. Кто-нибудь в здравом уме способен в это поверить?Артурия только устало вздохнула. Разумеется, он не верил, даже услышав, что её называют Артуром и обращаются к ней в мужском роде. Как к наследнику, кронпринцу и старшему сыну. На этом настоял Мерлин, полагая, что только это способно избавить наследницу государства от притязаний охотников за престолом. Поразмыслив, девушка согласилась с этим его предложением. И дело было не только в том, что королём Вестфилда она мечтала быть с самого детства, и даже не столько в притязаниях Гильгамеша. Даже если удастся избежать союза, заключив оный с Сакрой, всё равно титул королевы делал её слишком уязвимой, ибо королева?— женщина, хотя и королевских кровей. Если бы противники узнали о её поле, это дало бы им право безнаказанно возмущаться по поводу её решений, ведь незамужняя женщина, взойдя на престол, может сидеть на троне три года, отведенные ей на поиски мужа. Да и фактически она не имеет в этот период никаких прав, деля власть с главой совета, как ещё некоронованный наследник в период междувластия… но Гильгамеш, даже поставленный перед фактом, явно не желал верить в то, что его добыча от него ускользает. Если он осознает реальность этого, то впадет в бешенство, и в этом Артурия не сомневалась.Поднявшись на ноги, девушка достала из складок просторного одеяния массивное золотое украшение и положила его на стол перед юношей. И с некоторым удовлетворением отметила, как сошлись на переносице его светлые брови, выдавая гнев.Узнал. Не мог не узнать: это был его же собственный обручальный браслет.—?Забери. Женщина не имеет права возвращать обручальный браслет, когда ее отец уже согласился на брак,?— приказал Гильгамеш, но Артурия не пошевелила и пальцем.—?Государство нуждается в короле, который понимает его нужды. Увы, это совсем не ты,?— упрямо заявила она. —?Я не стану твоей женой.—?Неужели? Может, тебе больше по нраву роль наложницы? —?спросил кронпринц надменно, плавным движением поднявшись на ноги и делая к ней шаг. Артурия усилием воли удержалась от того, чтобы отступить назад: от него исходила неприкрытая угроза. Но хороша же она будет, право, если струсит от простого чувства опасности. Да и что он сделает? Ударит? Смешно, она уже дралась с ним, и не сказать, что силы были столь уж неравны. Попытается поцеловать, как некогда? Омерзительно, конечно, но тоже не смертельно.—?Ты и в роли жениха не особо приятен.Всё произошедшее далее случилось быстрее, чем она успела среагировать: только коротко охнула, когда юноша схватил её за запястье и потянул на себя. Артурия потеряла равновесие и уже приготовилась к удару, но упала совсем не больно: прямиком на мягкую кушетку. Попытка подняться не увенчалась успехом?— девушка тут же оказалась прижата к ложу тяжёлым телом Гильгамеша.—?С женщиной, не познавшей мужчину, следует быть нежным, но ты зарвалась, Артурия. Не преподать ли мне тебе урок, как твоему жениху? —?задумчиво проговорил он, глядя на её губы. С губ девушки слетело ругательство, которое тут же прервал на полуслове жесткий, болезненный поцелуй. И, право же, как это не походило на тот поцелуй, на веранде! Артурия отвернулась, избегая чужих губ, но пальцы Гильгамеша сдавили горло?— не сильно, но достаточно ощутимо. Попыталась оттолкнуть, но руки оказались зафиксированы над головой в широкой ладони кронпринца. А потом?— новый поцелуй, всего лишь на долю секунды. Чужой пульс на шее, и насмешливый, высокомерный взгляд?— сверху вниз, глаза в глаза.—?Любишь жесткое обращение, значит, кронпринц Артур??—?полным яда голосом прошипел Гильгамеш, склонившись к ее лицу. —?Надеешься, что я стану тебя добиваться и уговаривать? Что мешает мне просто взять тебя прямо сейчас? Кажется, ваше антарианство в таком случае не оставит тебе другого выхода, кроме как выйти замуж и искупить тем самым позор. Иначе гореть тебе в аду вместе с блудницами.С губ вновь рвется ругательство, но Артурия заставляет себя успокоиться. По телу на миг пробегает холодок от нехорошего предчувствия, но она прекрасно понимает, что не должна показывать страх. Именно этого противник и ждёт. Не для этого ли он затеял эту безобразную сцену?—?Кронпринц, возлежащий с кронпринцем другого государства? Звучит как повод для сплетни. Не позорься, Гильгамеш,?— жестко говорит Артурия, ощущая, как пальцы сильнее впиваются в горло.…С губ юноши слетает смешок, и наследница Вестфилда замирает, даже перестав трепыхаться от неожиданности и раздражения. Она решительно не понимает, что смешного в её словах. А смешок перерастает в раскатистый хохот, и в конце концов её охватывает ярость, непонятно, из-за чего. Не из-за того ли, что она была настроена столь решительно, а с ней опять играли? Похоже, пока она думала о том, как будет отстаивать свою честь и достоинство, Гильгамеш забавлялся за её счет. Будто бы она была куклой, которую дёргали за ниточки?— но вовсе не для развлечения публики, а для забавы самого кукловода. И от этой ассоциации становится обидно вдвойне. Хватка ослабевает, и девушка бьёт Гильгамеша по руке, что сжимает её горло, но кронпринц хватает её за талию и вновь опрокидывает на ложе, нависнув над ней.—?И ты ещё надеешься, что я упущу такое развлечение? —?отсмеявшись, говорит он, наклоняясь ближе к её лицу. Касается пальцами её подбородка, заставляя посмотреть на себя, обводит по контору нижнюю губу. Артурия уклоняется от его руки, будто от паука, но вызывает этим лишь очередную усмешку. Гильгамеш весел, будто игривый лев, но в глубине его глаз притаилась угроза: он унижения не забыл. —?Намеренно выводила меня из себя, в надежде, что я отступлюсь? Не выйдет. Играешь ли ты в короля, изображая из себя глыбу льда, или тявкаешь на меня, или пытаешься убедить в состоятельности твоих наивных идеалов?— ты прекрасна. Смирись, Артурия, ты слишком прекрасный приз, чтобы от тебя отказываться. Ибо ничто не сравнится с наслаждением наконец-то тебя заполучить. Укротить, будто дикую кошку, разбить броню из глупых предрассудков, которые ты зовешь идеалами?— а потом медленно сорвать одежду, раз за разом наблюдая, как ты превращаешься из короля в женщину. Воистину, это должно быть незабываемо.Голос кронпринца— мягкий бархат, и если не знать, каков этот человек на самом деле, и впрямь можно попасть под его очарование. Палец касается не прикрытой ничем шеи, скользит вдоль сухожилия, до ложбинки меж ключиц, и это прикосновение отзывается пробежавшими по спине мурашками. И терпение девушки всё-таки иссякает: она отталкивает его и вскакивает на ноги.—?Ты мерзок,?— презрительно цедит она, а потом, резко развернувшись,?— так, что полы одеяния взметнулись в воздух?— уходит. Гильгамеш даже не пытается её удержать, вновь расхохотавшись своим обидным смехом. Лицо горит, на горле, кажется, завтра будут синяки?— придётся надевать мантию с высоким воротом?— а в горле почему-то стоит тугой комок. И Артурия, в ярости сама на себя, прикусывает себе щёку, болью возвращая ясность ума. Конечно, она в каком-то роде уже привыкла к манере обращения Гильгамеша, но это не значит, что ей приятно чувствовать себя куклой в чужих руках. Которая, сколько бы ни трепыхалась на тонких ниточках, от кукловода сбежать не в силах.И эта безысходность распаляет в душе гнев.Разминувшись с кем-то на лестнице, Артурия по привычке кивает в ответ на приветствие. И очень удивляется, когда кто-то хватает её за рукав одеяния и голосом Энкиду окликает:—?Артурия, постой.Вздрогнув, девушка останавливается. Неудивительно, что она его не узнала: друг Гильгамеша не похож сам на себя. Шёлк длинных волос собран в высокий хвост, открывая тонкую, как у девушки, шею. А вместо светлого балахона, который этот человек, кажется, и вовсе не менял ни разу за всю неделю их знакомства в Мэрильен, на нём надето тёмное, расшитое золотом одеяние в пол, как и у остальных истфилдских дипломатов. Прежней осталась только приветливая улыбка, да взгляд огромных, по-кошачьи раскосых глаз с золотыми искорками в них?— почти как у Мерлина.—?Не зайдешь в наши покои на минуту? У меня есть к тебе дело,?— серьезно спрашивает он. Но при мысли о том, что ей придётся вновь встретиться с Гильгамешем, девушку передергивает.—?Прости, может быть, в другой раз,?— с извиняющейся улыбкой отвечает она, но выходит как-то вымученно. Может быть, из-за сходства взглядов Энкиду и Мерлина, у Артурии возникает ощущение, что её внутреннее смятение от этого юноши не укрылось.Но Энкиду, как и всякий тактичный человек, делает вид, что ничего не заметил.—?Можешь подождать меня в коридоре, много времени это не займет.И, не дожидаясь её согласия, тянет её за собой.Впрочем, Энкиду держит слово, не задержавшись в комнате дольше двух минут. Этого вполне хватает девушке, чтобы привести себя в равновесие и даже устыдиться собственной реакции?— но не на прикосновение и не на намёки, после которых ей всё сильнее хочется помыться. Нет, реакция тела была вполне естественной, и злиться на физиологию?— глупо.Куда хуже то, что Гильгамеш видит в ней желанный приз, игрушку, над которой можно безнаказанно издеваться, выводя из себя насмешками и унижениями. А игрушек не воспринимают всерьез, не видят в них достойного противника. И Артурии из чувства противоречия этим оскорбительным для неё ожиданиям нестерпимо хочется вступить в открытую конфронтацию на политическом поприще. Она практически жаждет одолеть его и в войне, которая?— она уверена?— состоится неминуемо. Да, этот человек был опасен, но это и будило в крови азарт, придававший девушке уверенность в своих силах. Будто бы за спиной в одночасье выросли крылья.А потом на неё наскакивает какой-то пушистый ураган, едва не сбив с ног, тщательно обнюхивает колени и, коротко тявкнув, мчится назад, к стоящему в дверях Энкиду. Тот едва успевает подставить руки, и лишь чудом оказывается не сбит с ног. Смеясь, уворачивается от шершавого языка и отстраняет от себя мохнатое чудовище.—?Всё, всё, Ашу, хватит нежностей. Твоя хозяйка вот,?— доверительно сообщает он крутящему крошечным хвостом комку меха. И Артурия ловит себя на том, что улыбается во всё лицо.—?Это?— твоё важное дело? —?интересуется она и подходит к юноше, который вновь оказался в центре внимания крупной, ухоженной борзой. Энкиду делает какой-то звериный рывок и ныряет за спину Артурии, скрываясь от излишней нежности животного.—?Это Ашу,?— по голосу слышно, что он тоже улыбается и, кажется, говорит вовсе не Артурии, а пушистому чудовищу, что, похоже, восприняло его маневр как игру в прятки. Припав на передние лапы, собака виляет хвостом и склоняет голову. —?На самом деле, можешь назвать её как угодно?— она твоя. Ее купил для тебя твой отец у нас, но передать, увы, не смог. А она привыкла ко мне за дни путешествия, и теперь не даёт проходу.Артурия приседает, предательски открывая Энкиду для глаз Ашу. Однако собака быстро переключается на нового человека: многие животные чувствуют тех, кто к ним добр, и не могут не ответить взаимностью. Таков уж их, звериный, этикет: невежливо оставлять без внимания того, кто проявляет к тебе симпатию. И девушка треплет Ашу за ухом, гладит длинную шерсть, а потом зачем-то обнимает, пряча лицо в шее животного. Глаза почему-то странно щиплет, и девушка поспешно моргает, смахивая с ресниц слёзы. В данный момент её даже не волнует присутствие здесь Энкиду?— ей кажется, что уж он-то понимает её, как никто.—?Кажется, ты любишь собак,?— негромко говорит юноша из-за её спины.Артурия отпускает Ашу и поднимается на ноги, развернувшись к Энкиду. А тот загадочно улыбается, и это выходит у него не хуже, чем у Мерлина. Он лишь слегка выше неё ростом, и поэтому очень удобно смотреть в его глаза?— нет нужды задирать голову, как в случае с Гильгамешем. Артурия не раз сетовала на свой рост, средний для женщины и слишком маленький для короля. Но не теперь?— сейчас ей очень не хочется смотреть на Энкиду сверху вниз. А в груди почему-то разливается теплое чувство, и девушка наклоняется к Ашу, и та с готовностью прыгает ей в руки. И с языка рвутся слова благодарности, но звучат они почему-то намного длиннее, чем банальное ?спасибо?.—?Сакра готовит восточный поход. Формально?— на Маравию, где хранятся мощи пророка Луки, наша святыня,?— произносит она, и Энкиду кивает, мигом утратив отрешенный вид. Он тоже понимает, что её слова невероятно важны как для Истфилда в целом, так и для него, дипломата, в частности. —?Но вряд ли они упустят возможность разграбить Истфилд, пока их поддерживают два короля из сильнейших западных стран… и Вестфилд. Позаботьтесь о защите границы, если не хотите стать жертвами амбиций понтифика.Ей совсем не хочется говорить о своих догадках: к примеру, о том, что её отец, ведомый узами старой дружбы, не хотел участвовать в походе из-за того, что оный подвергнет опасности Истфилд. И, как бы он ни любил свою дочь, если её брак с истфилдским кронпринцем может предотвратить войну с Маравией и уберечь от разрушения абсолютно непричастное государство, коим управляет его старый друг, он выберет этот вариант. Философия Лао называет это принципом ?воробья за орла?, или просто принципом меньшего зла. Артурия понимает причины его решения, хотя и вскипает в душе обида. Но эти переживания?— слишком личные, и больше всего девушка опасается, что Энкиду начнет задавать вопросы в ответ на её откровенность. Но тот и впрямь?оказывается идеальным дипломатом.—?Спасибо, Артурия,?— только и произносит он.***Гильгамеш, практически нагой, полулежит на ложе и задумчиво пьёт вино из золотого кубка. В принципе, в этом замке хватает кубков, но кронпринц Истфилда питает особую привязанность к некоторым предметам своего обихода. Недаром лао зовут его ?драконом, что спит на золоте тысячи побед?: он сейчас и впрямь напоминает сытого дракона, дремлющего на злате. Порою Энкиду предлагал ему найти мага, которые во множестве бродят по дорогам Истфилда и предлагают свои услуги, чтобы он создал для него сокровищницу, которая всегда будет с ним. Но Гильгамеш смеялся и утверждал, что те шарлатаны даже с плахи не в состоянии сбежать: куда им до таких чудес.—?Отдал всё-таки это лохматое чудовище? —?интересуется ?дракон?, когда друг проходит мимо него в свою спальню. —?Оно на моей кровати дрыхло, между прочим.Энкиду издаёт сдавленный смешок. Сегодняшний день был ужасно долгим, и еще десять минут назад юноша только и мечтал о том, чтобы лечь в горячую ванну, да там и уснуть, разморенный от пара и ароматной воды, обнимающей ноющее тело. Но сейчас, когда до заветной цели остается два шага, желание отдыхать почему-то резко пропадает. И Энкиду возвращается в общую комнату, устраивается в ногах своего друга и сюзерена, прижавшись спиной к его коленям, и устало смежает веки. Пахнет вином и тлеющими в камине дровами, а ещё?— еле уловимо?— женщиной. Гильгамеш опять развлекался, это заметно и по его виду, вот только от умиротворенности не осталось и следа. Спрашивать, кто был тому причиной, нет нужды: Энкиду сам столкнулся с этой причиной на лестнице.—?Собаки выбирают для сна самое теплое место, какое только найдут. И потом, чего ты переживаешь? В твоей кровати кто только не побывал, так почему бы и собачке тоже не полежать? —?отшучивается он, хотя на сердце становится немного грустно. К Ашу он уже успел основательно привязаться, и ему уже начинает не хватать её щенячьей суетливости. Наверное, по возвращении в Урук надо будет всё же взять с псарни какого-нибудь щеночка. Можно даже беспородного. Им, беспородным, надо держаться вместе, как-никак.—?На что это ты намекаешь? —?хмурится Гильгамеш. —?Животные меня не интересуют.Он, конечно, шутит, но Энкиду ясно видит: сюзерен уязвлен. И сопоставить два и два?— разъяренную, расстроенную Артурию и раздосадованного Гильгамеша?— не смог бы только ленивый.—?Все же переговорили насчет особенностей правления?—?О, да,?— не скрывает кронпринц, недовольно кривя губы. А потом прикрывает глаза, видимо, гася в них веселые искры, чтобы друг, не приведи Мардук, не напридумывал о нём чего-то лирического. —?Угораздило же заполучить в невесты настолько твердолобую женщину!Энкиду тихо хмыкает, но молчит. Гильгамеш, чьё эго оказалось уязвлено?— зрелище страшное. Если не дать ему остыть, неизвестно, чем это может закончиться.Трещат в камине дрова, медленно превращаясь в черные головешки, искры брызжут на каменный пол. А Энкиду обдумывает то, что сказала ему Артурия.Сакра, значит. Точнее сказать, союз антарианских стран, коих можно организовать в ?священный поход?, практически не делясь ничем, кроме полученной мародерством добычи. Угрожай Вестфилду, скажем, та же Саксовия, что медленно, но верно наращивала силы на северо-западе, и вариант со священной войной не сработал бы. Но языческая Маравия, классическая деспотия, что, к тому же, имела наглость расположиться на территории, где родился некогда пророк Антар, оказалась противником идеальным. Равно как и Истфилд, где произошло покушение, оказался идеальной мишенью для карательной компании: он, конечно, силен, но куда ему до объединённых сил Саксовии, Вермонии и Вестфилда, не говоря уже о всяких мелких сошках! Как дипломат, Энкиду мог лишь поаплодировать изящности хода: чувствовалась за ним рука Мерлина, многоопытного во внешнеполитических интригах. Непонятным оставалось только одно?— почему не раньше? Чего ждал Утер Пендрагон, человек верующий и с понтификом бывший на короткой ноге? Уж не опасался ли он за судьбу соседей? Настолько, что готов был пожертвовать своей дочерью ради мифической чести.Или ради друга? Разве он, Энкиду, не поступил бы так же ради Гильгамеша, даже если бы судьба развелась их по разные стороны баррикад, вручив каждому по непокорному государству с сотнями тысяч подданных? К сожалению, он не успел узнать покойного короля Вестфилда так хорошо, чтобы судить о его мотивах исходя из его же характера, а не из собственных идеалов. Но если он был хоть немного похож на свою дочь, которой ее королевская честь, объект вечных насмешек Гильгамеша, не позволила стравить Сакру и Истфилд, то его действия становились понятными и простыми. Но, увы, Энкиду уже отвык от прежней своей привычки в упор не замечать в людях меркантильности. Да кто угодно отвык бы, если Гильгамеш изо дня в день будет повторять ему, что с такой щенячьей наивностью ему не место в дипломатии. Разве что Артурия из чувства противоречия сжала бы зубы и намеренно закрывала глаза на людскую подлость. Вот уж действительно, послали боги его другу самую твердолобую женщину из всех возможных…Юноша бесшумно вздыхает, приводя в порядок мысли. Ему адски хочется зарыться пальцами в собственные волосы, так ему всегда думалось лучше, но мешает чертов хвост. Он все же сдирает черную траурную ленту, и на спину падает россыпь длинных прядей. Помнится, в детстве Гильгамеш звал его ?русалкой?, чем ужасно выводил из себя. Что же, если Вестфилд заключит с понтификом союз, то его наследнице не придется выходить замуж за ?дракона?, что сейчас поцеживает вино и усмехается себе под нос. Наполовину весело, наполовину… восхищенно? Что же, Энкиду уже привык.—?О чем ты так задумался? —?интересуется Гильгамеш. Энкиду и не замечает, что друг уже несколько минут задумчиво его разглядывает и, кажется, воочию видит его смятение.—?Артурия собирается присоединиться к священному походу Сакры на восток,?— не скрывает Энкиду. Может, это и нечестно по отношению к наследнице Вестфилда, но что-то ему подсказывает, что Артурия поведала об этом с умыслом.—?Вот как. Продуманный ход. Чувствуются козни старика Мерлина: у неё самой на такое не хватило бы ни дальновидности, ни хитрости. Даже военную тайну хранить не умеет: весь план тебе слила. Наверняка думает, что выиграла, и что мы ничего не сможем сделать,?— констатирует Гильгамеш, и Энкиду согласно кивает. Оглядывает комнату задумчивым взглядом и замечает знакомый браслет из чистого золота.—?Приходила демонстративно поставить шах?Гильгамеш смеется, выражая этим всё свое отношение к подобным действиям.—?Расспрашивать приходила. Не доросла ещё ставить мне шах, если ходит рассказывать о своих планах вражеским дипломатам.—?Она человек чести и наверняка брезгует тайными ударами,?— замечает Энкиду. Действия девушки смешными ему не кажутся, однако Гила всё равно не убедишь в том, что чужой кодекс чести следовало бы уважать. Сюзерен всегда считал идеализм даже не пережитком далекого прошлого, а главной причиной падения многих могучих государств, и вряд ли изменит своё мнение. Энкиду был с ним согласен: в политике благородства не терпят, он, как дипломат, успел осознать истинность этого на собственной шкуре. И всё же действия Артурии заставляют его взглянуть на девушку другими глазами… и теперь он вдруг ясно понимает, что чувства друга к ней, с каждым днём горящие всё ярче, зиждутся не только на развлечении за её счёт. За этим упрямством, с коим Артурия верит в откровенно наивные вещи, кроется твёрдость характера, сила воли, сравнимая, пожалуй, с гильгамешевской. И, насмехаясь над наивностью наследницы Вестфилда, в глубине души сюзерен невольно ею восхищается.Но он, конечно, не признается в этом никому. Даже себе самому.—?За то удовольствие, что эта женщина мне доставила своей неумелой игрой, я даже прощу её на первый раз,?— изрекает он с видом короля, выносящего приговор. —?Благородство должно быть вознаграждено. Но когда я взойду на трон, ей придется стать моей. Только тогда я не буду столь добр.—?Я не сомневаюсь,?— мягко улыбается Энкиду.Они сидят еще долго, размышляя каждый о своём. Завтра им уже предстоит ехать в Истфилд: отец Гильгамеша почему-то настаивал на том, чтобы сын вернулся как можно скорее. Что же, вряд ли сам кронпринц жаждет присутствовать на коронации, на которой все считают его проигравшей стороной. Интересно, будет ли их спешный отъезд расценен, как бегство в ярости? Вряд ли. Ни Мерлин, ни Артурия не были столь глупы, чтобы думать, что обыграли Истфилд в этой бескровной войне на дипломатическом поприще. Гильгамеш не привык отступаться от того, что жаждет всей душой, и об этом они тоже наверняка знают.Но смогут ли что-то сделать в тот момент, когда настанет его черед ставить им шах?…Артурия, по счастью, не слышит последних слов кронпринца. Но для неё, равно как и для Гильгамеша с Энкиду, эта ночь тоже проходит практически без сна: за столом в королевских покоях, перед целой стопкой указов, которые требуется изучить, а потом поставить подпись и личную печать. К каждому листу крепится пояснение главы совета, а оттиск его печати — восстающий феникс?— стоит почти на всех листах. Для девушки остается загадкой, когда он всё успевает. Может быть, так же, как и она, не спит ночами? Наверное, это и впрямь так. А ведь он старше неё, и ему, должно быть, тяжело бодрствовать по двадцать часов в сутки.Впрочем, может быть, волшебники вообще не спят. Или так же, как и она, страдают от бессонницы, потому что стоит только остаться наедине с собой, вдали от шума придворных и суеты слуг, вдали от приемов и советов, и немедленно охватывает ощущение собственной ненужности.Так они и правят в своём двоевластии, глава совета Мерлин и кронпринц Артур. До того самого дня, когда срок траура истекает, а вместе с ним истекает "карантен" наследника государства.Все скамьи убраны, и люди стоят вдоль стен, оставляя для нее лишь узкий проход. Сегодня зрителей больше, чем на похоронах отца, и все провожают Артурию взглядами. И она подходит к алтарю, опускается на колени у ног жреца и прижимает к груди правую руку.—?Восславьте Артура из рода Пендрагон, наследника государства! —?провозглашает Мерлин, и его голос гулко раздается под сводами, отдаваясь в парусах эхом.Жрец тоже знает, что Артур на самом деле был крещен как Артурия. Но молчит: у него свои мотивы, как сказал некогда Мерлин. Наследник Вестфилда и не хочет о них знать. Она?— на коленях под множеством глаз, спиной к зрителям, но, кажется, видит каждого из них. Ожидание и нетерпение, ощущение торжественности момента, скука и неприязнь. Им уже не нравится холодность будущего короля, а еще больше не устраивает их отсутствие у него каких-либо слабостей. Но Артурия не желает замечать прохладного к себе отношения. Вестфилд нуждается в короле?— и она им станет.—?Я принимаю в свои руки бразды правления государством, что даны мне по праву крови и наследования за моим отцом. Я клянусь заботиться о процветании государства, о благе его подданных, принимать решения по справедливости и чести. Клянусь следовать заветам Создателя и зову собственного сердца, клянусь внимать гласу тех, кто мудрее меня, не оставлять в беде страждущих и слабых. Да будет вечен Вестфилд, земля наших дедов и прадедов. Да будет так.Плечи укутывает теплый, отороченный мехом пурпурный плащ, а голову венчает корона. С непривычки хочется ее снять или хотя бы согнуться под ее тяжестью, но Артурия выпрямляется и назло своим желаниям расправляет плечи, разворачиваясь к залу. Они смотрят, но теперь их взгляды неуловимо меняются. Они поверили.Они признали.?Да будет благословен Вестфилд и король его, Артур!?Конец первой части