1. И рампы свет заменит ей тепло любви моей (1/1)

Ее бледная кожа кажется почти что мертвенно-белой при свете канделябров, а в королевских покоях воняет жженой тканью, сексом и рассыпанными эльфийскими порошками. Кардан, развалившись на письменном столе, перо вдавливает в пергамент. Он не смотрит на нее, совсем нет, но не заметить съехавший с ее плеча шелковый халат, обнажающий еще больше этой белой, пугающе белой кожи, не может. Фейри не пристала скромность и стыдливость; он напоминает себе об этом, когда делает шаг в ее сторону. Специально громкий. Кардан голову в его сторону поворачивает, длинные черные волосы хлещут ее по лицу, а тонкие черты лица изламываются будто бы. Она кривит тонкие губы, тянется за бокалом и пьет.— Явился, — говорит она и фыркает.Джуд не смотрит.Вернее смотрит, но не ниже ее глаз.Кардан поправляет спутавшиеся волосы, даже не думает одернуть халат и возвращается обратно к выдавливанию слов на пергаменте. Какое-то время он просто смотрит ей в спину, какое-то время он даже пытается уважать ее личное пространство.— Чтоб ты сдох, — бормочет она себе под нос, а потом наклоняется к столу. Снюхивает что-то, он догадывается. — Чтоб ты сдох, — снова срывается тихими звуками с ее губ.Джуд обходит и ее, и стол, встает почти напротив нее и не смотрит. Не смотрит, но краем глаза все же улавливает. На ней, кроме этого халата ничего и нет; а она смотрит на него с раздражением, снова резко поднимает голову.— Что, решил снова поиграть в серого кардинала?Она усмехается собственной шутке, делает очередной глоток вина, тыльную сторону ладони прижимает ко рту, лишь теперь глотает.— Ты посмотри, как ты выглядишь, — говорит он ей, а Кардан нервным смехом разражается. Трясет указательным пальцем, направив в его сторону, и все никак не может унять истерику.А потом вдруг резко замолкает. Смотрит ему четко в глаза — и он будто бы боль там видит, будто бы что-то невысказанное.Кардан губы облизывает и перо кладет рядом с письмом.— Что ты пишешь? — он звучит требовательно, ее тонкие пальцы накрывают весь лист, скрывая от него. — Это письмо для твоей сестры, да? Я же сказал тебе…— Ты сказал мне, — передразнивает она его. — Я и так всего лишь твоя игрушка, Джуд. Что еще тебе от меня нужно?И в ее словах так много горечи. Не язвительности, не самоуверенности, а именно что тупой боли. Она голову на свои руки роняет, ногтями впивается в кожу головы так, будто хочет причинить себе боль.— Балекин никуда не денется из той камеры, — продолжает Джуд. Старается звучать уверенно, только голос на последнем слове дрожит. Он заставляет себя собраться. Заставляет себя замолчать. И протягивает к ней руку. — Отдай мне письмо.Она давит короткий смешок. Он слышит, она смеется над ним. Кардан сначала поднимает на него взгляд, а потом сама из-за стола поднимается. Указательным пальцем тычет в пергамент, рискуя разорвать его ногтем.— Это. Моя. Сестра. Я и так достаточно играю в твои игры, смертный. Ты не можешь забрать у меня еще и мою семью.— Это она забрала у тебя семью.Кардан глаза в сторону отводит, а его взгляд вдруг скользит по этой болезненно-белой шее. Кардан заразой мозги ему выжирает, Кардан со своими оргиями, попойками и порошками. Кардан, которая лучше умрет, чем признает, что между ними хоть что-то есть.И что-то ему подсказывает, что это совсем не пустые слова.— Отдай мне письмо, — настаивает он.Звучит намного спокойнее, звучит уверенно. Она пергамент со стола поднимает и в пальцах мнет, комкает, швыряет на пол.— Возьми, если хочешь.И это почти что детская уловка. Простая и понятная; но Джуд наклоняется. Джуд поднимает смятый пергамент с пола, а Кардан смотрит на него сверху вниз, не удосужившись даже поправить халат так, чтобы прикрыть грудь.— Впредь ты будешь обсуждать такие вещи со мной.— А если не стану? Что тогда?— Это приказ.Она кивает почти горько. И когда он в следующий раз смотрит ей в глаза, в них столько горечи, в них так много боли, которую она причиняет самой себе, что его это заставляет отшатнуться. Кардан ломает перо, швыряет его на пол. Спихивает книги, чернильницы на пол. Громкий звук начинает будить придворных, развалившихся у ее кровати, на ее кровати.— Пошли вон! — она почти ревет, пальцами трет под носом, пытаясь убрать остатки порошка. — Я сказала: пошли вон!В звуках ее голоса истерия перемежается с невероятной силой, а Джуд лишь наблюдает за этой минутной истерикой. Смотрит за тем, как она толкает проходящих мимо в спины, как дергает за крылья и хвосты. И когда вся толпа наконец удаляется, когда за ними закрывается дверь в королевские покои, она сжимает корни собственных волосы смотрит на него и сглатывает нервно.Свет от канделябров неяркий, но даже так он видит, что слез на ее лице нет. Гнева — сколько угодно, боли — в достатке, но ни одной слезинки.— Я так ненавижу тебя, — шепчет она, но этот шепот кажется таким громким, что бьет ему по ушам, долбит по барабанным перепонкам. Ему оглохнуть хочется. А она лишь губы облизывает, зубами в них впивается, тонкие слои кожи терзая. Волосы свои отпускает и не шевелится. — Я так ненавижу тебя, смертный.— Я знаю, — единственное, что он может ей сказать.Она проходит мимо, и он сам не знает зачем, представления ни малейшего не имеет, когда ловит ее тонкие пальцы своими, когда разворачивает ее к себе.— У тебя осталось два месяца, — звучит почти обещанием из ее уст. — А потом я найду, как тебе отомстить.— Ты уже мне мстишь, разве нет?У нее улыбка несколько нервная и изломанная будто бы. Она руку поднимает, почти касается его щеки, но пальцы замирают в считанных миллиметрах. И смотрит на него так, будто бы это прикосновение будет смертельным. Будто бы его кожа измазана толстым слоем ядов, токсичных для нее, сулящих смерть и агонию.— Пока я мщу лишь себе, — произносит она так тихо, что он едва слышит. А потом руку резко выдергивает из его ладони. — А теперь оставь меня одну. Если, конечно, ты не хочешь прочитать мне еще одну нотацию про общение с моей единственной живой сестрой.Он почти тянется к ней. Почти целует ее в губы, почти сжимает в объятиях. Почти умоляет не причинять себе эту боль; забыть, разлюбить, перестать наказывать себя за эти чувства.Ничего не делает. Лишь разворачивается, бросает на нее взгляд через плечо и почему-то слушается ее. Почему-то сегодня приказы отдает не только он.В Кардан намного больше королевского, чем она думает. А он ее, кажется, совершенно недооценил.