Часть 1 (1/1)

Мой выбор профессии зависел не от меня. Отец настоял, чтобы я стал учителем, но я мог выбрать абсолютно любое направление. В итоге остановился на музыке, хотя никогда не испытывал к фортепиано особой любви. Самый музыкальный в оркестре всегда дирижер, а самый заинтересованный в близких отношениях двух людей – третий сторонний наблюдатель.Невинные щенячьи глазки были почти у всех парней мужской школы. Я знал, кого вечером встречали девушки, кто уже громко распускал сплетни про потерю девственности и незаменимый опыт. Даже у них сохранялось кротко-трогательное выражение лица, просящее помочь или объяснить. Подростки уже не дети, а взрослые ещё не люди. Так я был сродни моим ученикам в неопределенном подвешенном состоянии, погрязший в таких же тяжелых мечтах о близости. Я признавал в себе эфебофила, Хара-сенсей. И ничего не пытался сделать со своим влечением к чистым, но искушенным подросткам.Садзеу был моим любимчиком. Типичнейший зубрила из приличной семьи с доброй матерью и строгим отцом. Я мог лишь раз взглянуть на таких детей, и мне сразу представлялась их жизнь с первого крика и до последнего вздоха. Садзеу прилежно учился сначала по наставлению папы, а потом приобрёл некий дар отличника и везде, что не касалось искусства, мог считать себя примером для подражания. У него не было друзей, он проводил все каникулы в компании книг. Никогда не пил и не пробовал сигареты. Возможно даже, почти не интересуется эротикой. Поступит в лучший институт и пойдёт по стопам одного из родственников. Женится на скромной девушке с работы. Заведет двух детей с приличной разницей в возрасте. Умрет, и будет похоронен в традиционном японском гробу с дверцами.Эта безропотная мордашка возбуждала во мне неконтролируемую похоть. Он всегда вежливо кивал учителям и боялся отвечать не так, как ему вдалбливали учебники. Такие подростки скучны для сверстников. Но они интересны мне. Из всех отличников Садзеу был "самым типичным". Ровный и серый, вызывающий какую-то трепещущую жалость и разрушающую страсть.Когда он открывал рот, неумело вытягивая ноты, мне представлялось совсем не то, о чем учителю можно говорить при детях. Его пересохшие бледные, чуть подрагивающие губы вызывали во мне желание. Я погружался в мир своих молодых почти забытых грез, а мои руки машинально продолжали играть. Я мог ошибаться по десять раз на дню, когда эти тонкие губки соблазняли меня.–Я не хочу сказать, что Кусокабэ на тебя плохо влияет. Но такие отношения лучше отложить до лучших времён. Ты совсем изведешься с наступлением экзаменов. Одно, другое... Он будет ревновать все сильнее...Отличники никогда не говорят искренне со своими учителями. Это мне в них и нравится, они просто миниатюрные копии лживых взрослых, только более ответственные. И когда я спросил у Садзеу, куда он собирается поступать, то мне не нужен был ответ. Мне нужны были только его болезненно бескровные губы. Он отстранился, но не сопротивлялся, будто бы ждал моего принуждения. Сигарета, пахнущая не указанным бразильским кофе, а отсыревшей корицей, выпала из моих рук, оставив тонкий флер гнетуще пряного аромата на лице Садзеу. Я приблизился к его губам и нежно поцеловал их. Грех моей эфебофилии распространялся как сигаретный дым, тяжелыми клубами расползаясь от сердца, появилось и знакомое покалывание на кончике языка. Я требовал большего. Большего, чем в силах себе позволить.Садзеу был в замешательстве. Я никогда не видел у него таких наивно-глупых глаз.

–Тихо-тихо, Садзу-чан. Ты же умный мальчик и понимаешь все, что происходит.Он позвал меня по имени и резкий официальный суффикс "сан" заставил меня насторожиться.– Хараманабу-сан… Простите…

Я положил ладонь на его ушко и, дразня, провёл пальцами по нему. Розовый, как лепестки сакуры, румянец тут же появился на его щеках. Садзеу становился живее в моих руках. Я был излишне романтичен, и даже сравнения в моей голове звучали как-то странно, будто бы вырванными из популярных песен. Милый мальчик… Он так мучился от стыда, но я наслаждался этим девственным смущением. Я никогда таким не был. Чтобы научиться любить дети сначала учатся стыдиться. Так они довольно поздно поймут, что пошлость этого мира уничтожает даже самые светлые чувства. Я не умею любить. Но Садзеу и не должен был этого знать. Ему было бы достаточно моего очарования.– Только не говори никому о нашем секрете. Кусокабэ должен узнать об этом последним.– Но, сенсей, – он замялся и боязливо прикрыл рот рукой. С его стороны это было слишком откровенным кокетством. Если бы Садзеу боялся меня, он бы даже не пришел в учительскую.– Ты его любишь?Он рассеянно улыбнулся, будто ожидал этот вопрос с самого начала. В этом его действительно было не обмануть. Он знал меня инстинктивно, как ребенок, угадывающий настроение родителей по одним только шагам.– Наверное, люблю. Но моя любовь записывается дробями, – опустив глаза, ответил Садзу.– Ноль целых, чуть-чуть десятых значит… Я совсем не против твоей влюбленности, Садзеу. Ты бы справился с экзаменами, даже если тебе голову бы забивали розовые облака. Ты совсем не такой. Но что друзья, что любовники всегда представляют собой интеллектуальную гармонию. Кусокабэ никогда не будет подобным тебе. Кроме блестящих сладких вечеров вас ждет много чего. И он сдастся на бытовой стороне отношений. Подумай, когда ты захочешь уединиться для чтения, он будет домогаться. Когда захочешь пойти учиться в крупный университет – навсегда задержит в этом городе. Даже когда он отвернется к стене после жаркого секса, вам не о чем будет поговорить. Да и будет ли он таким горячим и страстным партнером? Когда угаснет его интерес к твоему телу, то он прекратит тебя любить.Садзеу серьезно задумался над моими словами. Он пытался сделать выбор, но понимал, что по-настоящему хороших отношений в любом случае не получит. Он уже оценивал себя как ресурс, как награду для лучшего соблазнителя. И это было выигрышным ходом. Личности сложнее решаться быть пассивным призом, зато вещь соблазняется от одной милой улыбки. Я понимал, что мальчик уже у меня в руках. Змея подкрадывается к мыши, когда знает, что та ее боится и чувствует присутствие смерти. Когда их разделяет лишь мгновение паники, страх, не успевающий перерасти в погоню. Я положил руку на колено Садзеу, стараясь не спугнуть его. В его кротких грустных глазах отражалась та гипнотическая дымка очарования жертвы. Серебряная пуговка брюк Садзеу блеснула на солнце, и он медленно расстегнул ее. Наваливаясь на его хрупкое тело, я заставил Садзеу наклониться на стол. Садзу был податливым, как воск. Я стянул штаны с его бедер и приложился губами к холодной бледной коже. Он трепетал от страха и напряжения, но именно этой смущенной нерешительности я и ждал. Садзеу был милым девственником, которого так и хотелось испортить. Он навсегда запомнил мои покрасневшие губы, громкое биение своего сердца, свой возбужденный стон… Я понимал, что партнера опытнее меня Садзеу не найти. Кто, как не добрый учитель знал, как ублажать мужчин… Нас разделяла большая пропасть. Возраст, опыт, желания, цели в жизни. Мы никогда бы не подошли друг другу, и наши отношения были обречены. Мною двигало лишь влечение, а Садзеу просто следовал моим прихотям. Он кончил слишком быстро. Я не успел войти во вкус, даже не раздразнил его. И сразу после этого Садзеу отодвинулся, стыдливо натягивая брюки. Сперма стекала вниз по его бедрам, впитываясь в грубую ткань, уродливо темными пятнами оседая на ней. Он поспешно вышел из кабинета с пылающими щеками. Я был совсем один. Но солоноватый привкус его спермы все еще оставался у меня на кончике языка. Любая страсть будет осуждена в конце времен. А у меня еще было время усугубить свои грехи.