Глава четвёртая (1/1)

Уже далеко за полночь, и я в одиночестве возвращаюсь домой на мотоцикле. Ни шум дороги, ни рычащий шум двигателя, который усиливается, как только я набираю скорость на здешних дорогах, не способны заглушить эхо в моей голове: ?Ни с кем особо важным. Ни с кем особо важным?.***Мы шаг в шаг повторяем наш путь от парковки до поля, освещая дорогу блёклыми экранами телефонов. Осматриваем всё ещё раз, начиная с моего мотоцикла, и медленно возвращаемся обратно; время от времени Садзё испускает вздох разочарования.— Мне ужасно жаль, — вновь говорю я. — Я правда не хотел терять ключи.— Мне так влетит, — бормочет он, всматриваясь в траву под ногами. — Наверное, меня посадят под домашний арест.— Буду навещать тебя в тюрьме, — шучу я. — Передавать тебе из окошка обенто со сластями и похотливыми книжонками.— Меньше слов, больше дела, — напоминает он. — Вспомни, зачем мы здесь.— Ладно-ладно, — я мысленно возвращаюсь ко всем событиям сегодняшнего вечера. Чем мы занимались? Валялись посреди поля, расстелив одеяло. Говорили, а затем я его поцеловал… — Эй. Поцелуешь меня, чтобы я наверняка всё вспомнил?Но его телефон вибрирует, поэтому Садзё игнорирует меня. Он принимает звонок и под нападками матери едва умудряется вставить хоть слово. Мне не удаётся разобрать её слова, но тон её голоса безошибочен. — Да, я знаю… Знаю, да, я задержался на дольше, чем… Я знаю. Прости… Я сейчас в парке около школы… Ни с кем, мам… Ни с кем особо важным… Я знаю, мам, просто… Хорошо. Ладно. Прости ещё раз. Да, пока.Ни с кем особо важным.— Мама заберёт меня, Кусакабе. Мы можем подкинуть тебя до дома, а завтра продолжим поиски.На тропинке валяется камень странной формы, и я запинываю его в кусты. Ни с кем особо важным. Я продолжаю идти, но не могу отделаться от слов, рикошетом отдающихся в стенках черепа.— Куда ты? Ты поедешь с нами или нет? Кусакабе!Когда я был маленьким, этот спортивный уголок из джунглей казался намного выше. Садзё подбегает ко мне и тянет меня за петельку джинсов: — Эй! Я с тобой говорю вообще-то!Я вырываю ногу из его хватки и взбираюсь наверх.— Садзё, ты вообще хочешь меня? Просто скажи, если это не так.— Что? С чего вдруг такие вопросы? Но я уже не могу остановить поток своих слов:— Если, ну, это не настолько важно для тебя, а я полагал обратное, но если ты действительно считаешь меня никем особо важным…— Всё не… ты не так понял! Я вовсе не имел это в виду, она и так уже была расстроена, если бы я ещё начал объяснять, это никак бы не помогло… — он поднимается на пару ступенек вслед за мной.— Мне кажется, ты стыдишься меня, — вырывается у меня.— Прекрати нарываться на ссору, ты же сам понимаешь, что это неправда, — говорит он.— Тогда познакомь меня с мамой. Сейчас, когда она приедет.Он резко останавливается.— Сейчас? Но…Однажды мой отец сказал мне следующую вещь: всё, что нельзя расценивать как восторженное ?да?, может оказаться и ?нет?; нерешительность Садзё говорит за него, и в моём животе что-то болезненно сжимается.— Неважно, забудь, — я уже спускаюсь с обратной стороны снарядов. — Увидимся в школе. Наверное.— Кусакабе! — кричит он, а затем на парковку заруливает маленький автомобиль. Я отступаю назад в тень.В конце концов, мне удаётся найти связку ключей на земле под качелями. К тому моменту, как я добираюсь до дома, часы уже показывают час ночи. А ещё у меня не получается самостоятельно отыскать созвездие кото на небе.***В понедельник в обед Тани подтаскивает стул к моей парте и садится рядом.— Садзё-кун просит простить его.— Он правда говорил с тобой? — я тычу в свой бенто кусочком брокколи.— Ещё просит встретиться с ним после дополнительных занятий.— Как скажешь.Я не прихожу ни в тот вечер, ни в последующий вторник. Вечером среды я посылаю всё к чёрту и плюхаюсь на тротуар около железнодорожной станции. Смотрю, как Садзё съезжает вниз по эскалатору, затем замечает меня, останавливается и всё же подходит.— Привет, — говорит он, — держи сладкое извинение, — и протягивает мне коробочку поки.— Да ладно, — отвечаю я, но всё же вскрываю упаковку и запихиваю в рот сразу три или четыре штуки. В кои-то веки он не журит меня как малого ребёнка. Дальше мы идём вместе.— Я хотел сказать… — начинает он, прочищая горло. — Эм, ну… Я заметил, как поспешно ты исчез с появлением мамы…Прежде чем заговорить, я проглатываю всё, что было во рту.— Я не хотел усложнять всё для тебя ещё больше. Особенно учитывая то, как ты относишься ко всему… этому.— К этому чему?— Ну, ты понял. — Боже, дело дрянь. — К нам. Ты по-прежнему держишь это в секрете, и я понимаю.— Прости, пожалуйста, — говорит он.— Угу.Желаю ли я его больше своей музыки? Хочу ли я его, если он не может мною гордиться? Всегда ли так всё будет, мне по-прежнему придётся жить этими украденными в темноте моментами, в которые он не должен заступаться за меня? Заткнись, мозг, просто умолкни, ты ничем не помогаешь.— Мне просто хотелось бы, чтобы ты не боялся быть увиденным со мной.У меня никогда не было проблем с тем, чтобы говорить о каких-то вещах вслух: в этом и весь фокус, чтобы не умолкать окончательно. — Ты самый важный человек во всём моём мире. Я хочу хвастаться тобой перед друзьями, писать для тебя песни, я хочу навсегда остаться в твоей жизни. А иногда мне кажется, что если меня нет рядом, тебе становится только легче.— Прекрати, — возражает Садзё, — это неправда. Послушай, — он делает глубокий вдох. — Разумеется, я хочу, чтобы ты был со мной, я очень этого хочу. Но в то же время я совсем не такой, как ты, я не могу просто взять и вскользь упомянуть подобное при семье. Это вопросы очень деликатного характера… — он протягивает ко мне руку, но я отступаю на шаг назад. — Я всё расскажу им. Я обязательно это сделаю, — настаивает он, — но, пожалуйста, позволь мне сделать это по-своему и в своё время, хорошо?Мы доходим до его улицы.— Мне пора домой, — говорю я. Забавно, что в этот раз именно я произношу эту фразу. — Увидимся.— У тебя нет планов на вечер пятницы? — резко спрашивает он. — Мы могли бы поужинать где-нибудь вместе, мама будет на работе допоздна.— Это свидание? Ты приглашаешь меня на свидание? Ну не знаю, Садзё… — я пожимаю плечами. — Вообще я планировал полечить зубы своей кошке.— Зубы кошке? Чего?— Шучу-шучу! Да! Конечно, я свободен.Он вздыхает с облегчением.— Тогда ладно.***В пятницу вечером мы поглощаем рамен в каком-то ресторанчике на Харадзюку, затем я предлагаю заглянуть в кафе, где подают огромные, размером с голову, порции мороженого, посыпанного ледяной стружкой, но очередь туда тянется через весь квартал. А ещё она по большей части состоит из девушек — почему-то Садзё крайне чувствителен к подобным вещам.— Куда тогда пойдём? — спрашивает он.Я оглядываю вывески на ближайших к нам окнах: — В котокафе?— М-м-м, может, лучше поиграем в аркады?— Серьёзно? Не знал, что ты тот ещё игрок, Садзё.— А это и не так. Но я думал, может, тебе захочется…— Ну… О! — Да я просто гений, мне пришла в голову замечательная идея. Но если я скажу ему, куда мы направляемся, он ведь просто позеленеет. — Если тебе захочется, конечно…Я закидываю руку ему на плечи и тащу в направлении караоке-клуба.— Пойдё-ё-ём, будет весело.***Мы вдвоём в закрытой комнатке; пока я занят пролистыванием списка рок-песен, Садзё откидывается на диван.— Что будешь петь?— О, нет-нет-нет, я здесь только для того, чтобы послушать тебя. Я петь не буду, — категорично заявляет он.— Да ладно тебе, ты что, для себя ничего никогда не поёшь?— Нет.— Даже в душе? И ванне? Вообще нигде?— Вспомни, при каких обстоятельствах мы встретились, — напоминает он.— Но ты же должен знать хоть что-то!В течение последующего получаса мы постоянно меняемся между собой. Я пою “Bang a Gong” Ти Рекса, затем Садзё исполняет песенку из мультфильма для детей. Я пою “Space Oddity” Боуи, а он — гимн Японии.В Садзё есть нечто безумно искреннее, но в то же время невероятно серьёзное. Благоразумно-переполняющее. Я пытаюсь понять, чего мне хочется больше — защитить его или же разрушить. Видимо, всего понемногу.— Давай выберем что-нибудь такое, что мы оба сможем спеть, — предлагаю я.— Я не настолько хорошо знаю английский в отличие от тебя, — говорит он. — Почему бы тебе вместо этого не спеть то, что нравится тебе самому? А я буду твоей аудиторией.— Ты уверен, что тебе при этом вообще весело?— Само собой, — отвечает он, словно это действительно настолько очевидно. — Мне нравится наблюдать за тобой, когда ты становишься сильно увлечённым чем-либо и полностью погружаешься в самовыражение. Как будто в такие моменты я вижу самого настоящего тебя… — он умолкает и отводит взгляд вбок, на его лице играет маленькая улыбка. — Это захватывает.И вот в такие моменты, когда он говорит о чём-то столь простом и хрупком, у меня в груди словно открывается рана, и я просто начинаю задыхаться.В следующий миг я чувствую себя ужасно неловко, стою посреди комнаты, словно идиот с микрофоном в руке, в то время как Садзё остаётся на диване. Его рука рассеяно поглаживает его обивку.— Или… — добавляет он, — мы можем просто… больше не петь…— Да, — соглашаюсь я. — Именно так.Песни, которые я накануне поставил в очередь на проигрывание, продолжают играть где-то на фоне. За проволочной оправой очков я вижу, насколько у Садзё большие карие глаза. Я сажусь рядом, беру его руку в свою и медленно очерчиваю пальцем его костяшки, затем разворачиваю ладонь и касаюсь подушечек его пальцев.— Тебе когда-нибудь читали по руке? — спрашиваю я. — Смотри, это линия ума, у тебя она ясная и сильная. Из этого следует, что ты ужасно умный.Он приподнимает бровь: — Какие безупречные навыки дедукции, — говорит он своим самым невозмутимым голосом. — Ну, продолжай, сенсей.Я показываю ему язык. — Так, вот линия сердца. Видишь, здесь она становится похожа на цепь? Это означает, что у тебя обязательно появится родственная душа, кто-то, с кем ты будешь связан на всю жизнь.Его глаза перехватывают мой взгляд, словно он хочет проверить, шучу ли я. — Да?— Я прочёл это в журнале, — отвечаю я, тщательнее вглядываясь в его линию любви. — Хм, здесь она обрывается.Он закатывает глаза.— Звучит не очень научно, не находишь?— А оно обязательно должно быть научным, если это весело? Сожми пальцы в кулак. — Он слушается, и я прикасаюсь к маленьким морщинкам в месте, где кожа немного сморщивается у согнутого мизинца. — О, прелестно. Здесь сказано, что у тебя будет трое детей.Это застаёт его врасплох. — Кусакабе, давай пока остановимся на этом.— Или, может быть, дети не в буквальном смысле. Возможно, это метафора. Не дети, а продукты твоей мозговой деятельности, например, как книги, которые ты напишешь в будущем.— М-м-м.— Ты когда-нибудь думал о том, — вдруг спрашиваю я, продолжая поглаживать его ладонь, — что руки тоже можно расценивать как половые органы?— Н-нет. Серьёзно? — Боже, его так легко вывести из себя.— Серьёзно. Иногда я ловлю себя на том, что засматриваюсь на чужие руки и думаю, сколько удовольствия они могли доставить кому-нибудь накануне. Может, даже этим утром.— О… — Садзё пытается аккуратно вырвать руку из моей хватки, но я успеваю сжать его запястье другой рукой. Его взгляд мечется между нашими руками и, в конце концов, останавливается на моём лице — мне приходится прикладывать множество усилий, чтобы сохранять идеально-нейтральное выражение. Теперь уже два моих пальца скользят вдоль его указательного, медленно, взад-вперёд.Я продолжаю, не разрывая зрительный контакт: — Если подумать, это действительно очень пошло. Представь себе, люди ходят и целый день размахивают своими половыми органами. А как насчёт людей, которые активно жестикулируют, когда разговаривают? Или тех, кто не может не прикасаться к тебе во время разговора? Поглаживания или прикосновения рук, что из этого следует?Дыхание Садзё становится поверхностным, но я не выпускаю его.— Ты ведь сейчас думаешь об этом? Возможно, даже задаёшься вопросом ?что именно делал Кусакабе своими руками этим утром?? — я поворачиваю руку так, чтобы она обхватывала его указательный палец. — Разве тебе не любопытно?— О боже, — выдыхает Садзё, — о боже…— Задаёшь мне все эти очень, очень интимные вопросы о том, насколько далеко я зашёл… — Я подношу его руку ко рту; губы у него приоткрыты, и он внимательно следит за тем, как я облизываю его палец, а затем оборачиваю вокруг него кулак. Садзё испускает стон и поспешно прикрывает рот свободной рукой.— Я не… Не спрашивал такое, — бормочет он приглушённым голосом.— Но ты уже начал, — я позволяю его пальцу выскользнуть из кулака, а затем снова вгоняю его внутрь, после чего вновь подношу к своим губам. — Садзё, ты трогаешь себя? Ты когда-нибудь думаешь обо мне? — Целую его палец и продолжаю вести его вдоль губ, чтобы в конце засосать кончик.— Ннх…— Я вот думаю о тебе, — шепчу я. Он сидит замерший и закрывший глаза, одной рукой по-прежнему зажимает себе рот, другую же удерживаю я, продолжая попеременно целовать, облизывать и посасывать его палец. — Я думаю обо всех вещах, которые хочу сделать с тобой, — целую, — для тебя, — ещё, — тебе, — и ещё. Я вбираю его целиком по вторую фалангу и затем медленно вытаскиваю. — Ты хочешь этого, Садзё?— М-м-м…Я останавливаюсь. — Нет?Вместо ответа он наклоняется ближе и крепко меня целует.