Предисловие, в котором мы узнаем много нового о наших старых знакомых (2/2)

— Не могу.

— Что значит ты не можешь? — посмеиваясь, спросила девушка. — Это что какая-то игра?

Тупая, тупая, блядь, идея не говорить ей до самого отъезда! Что же ему теперь делать?!

Мартин подошел ближе и опустился на край кровати. Жена улыбалась и тянула к нему руки, обычно именно так делают маленькие дети. Сиенна делает точно так же. Он громко вздохнул и, запинаясь, начал говорить:

— Милая, я… Я должен уехать. Мне нужно возвращаться в тур. Концерт сегодня вечером. В Германии… Помнишь, я говорил тебе, что…

— Крис, что за хуйня происходит?! — оборвала его Робин. — Ты же сам сказал, что мы проведем все выходные в Париже. Сегодня воскресенье, значит, тебе уезжать только завтра. Ты совсем чокнулся, это все усталость и джетлаги. Так бывает, когда путаешь и дни и ночи, я знаю, как это. Давай, раздевайся и иди ко мне…

В груди у него просто жарило от стыда. Коснувшись пальцами ее щеки, Крис каким-то не своим голосом проговорил:

— Детка, я не хотел тебя расстраивать, правда…

— Что?!

— Я лишь хотел, чтобы ты была счастлива, я…

— Поверить не могу! — выкрикнула Робин со злостью. Губы ее задрожали, на глазах в считанные секунды навернулись слезы. Она продолжала кричать: — Поверить не могу, что ты ТАК поступаешь со мной! Бросаешь здесь одну! Черт тебя дери! Почему?! Почему ты сразу не сказал?! Почему не сказал мне вчера?!

— Любимая, пожалуйста, успокойся, — он наклонился к жене, чтобы обнять, но та отшатнулась, выскользнула из его объятий и, громко всхлипывая, убежала в ванную.

Она плакала как ребенок. Размазывая по лицу слезы, поджимая губы и упираясь всякий раз, когда Крис пытался притянуть ее к себе.

— Я как идиотка нафантазировала себе, что мы… Что мы пойдем гулять по городу сегодня, — захлебываясь слезами, бубнила Робин, пока Крис, наконец выволокший ее из ванной, прижимал ее к своей груди, перед этим усадив к себе на колени.

— Кошечка моя, прогуляйся по магазинам, — шептал Крис, нежно целуя ее влажные от слез щеки. — Покупай, что захочешь. Тебе без меня будет даже лучше. Никто не будет надоедать и стоять над душой, пока будешь примерять красивые платья и прочие классные штуки.

— Я ничего не хочу, — внезапно холодно проговорила Робби. — Я сегодня же вернусь домой.

После уткнулась носом в его шею и затихла. Сердце Криса разрывалось на части от жалости к любимой, ненависти к себе и вообще всем этим ебаным обстоятельствам, играющим, не в их с Робин пользу.

— Через сколько ты уезжаешь? — спросила девушка, сильнее прижимаясь к мужу.

— Через несколько часов, — музыкант виновато опустил глаза, продолжая нежно поглаживать Робби по спине сквозь ткань мягкого халата.

Поднявшись, Уильямс медленно подошла к окну и сквозь зубы процедила:

— Ненавижу твой ебаный Coldplay!..Этим же вечером Крис вышел на сцену в Германии и отыграл очередной двухчасовой концерт, исполнив все самые популярные песни группы, которым подпевал весь стадион.

Если окно твоего кабинета единственное, где горит свет, когда все остальные уже дома, а охранник мирно посапывает под итоговые новости, вполне вероятно, что твой шеф — деспот… Или ты и есть сам шеф-деспот, как Патриция Бэйтман. Бывали дни, когда ночевать на работе переставало быть фигурой речи, и ей действительно приходилось проводить стрессовые бессонные часы в переговорах с заокеанскими поставщиками, зарывшись в бумагах и пересматривая накопившиеся предложения. Перед неделями моды не спал никто, хотя обычно Патти придерживалась философии, что деспотичному шефу нужны выспавшиеся и живые сотрудники. С таких проще спустить три шкуры без скидки на усталость и покрасневшие от недосыпа глаза.С тех пор, как она стала самой себе начальницей, таких ночей в ее жизни становилось больше, чем за все время работы на The Hollywood Reporter. И Патти была совершенно не против, несмотря на то, что теперь в ее расписании не хватало нескольких часов в сутки. Она была вынуждена планировать даже встречи с Олли, хотя раньше на этого сорванца могла найти время, вычеркнув из расписания все, что угодно. Да и сам Оливер очень изменился, стал все больше времени проводить с отцом. В характере его появилась вполне узнаваемая принципиальность. Том и Чарли смеялись, что от обоих своих родителей мальчик унаследовал самые опасные черты характера. Патриции же было не до смеха. Она видела, как ее, всецело ее мальчик становится чьим-то еще мальчиком, как он с восхищением рассказывает о том, что отец его хвалит, грустит, потому что не смог заслужить его одобрения, и все чаще с нетерпением посматривает на часы в ожидании, когда Джек появится, чтобы забрать его на выходные.В последнее время ко всем прочим тревогам о сыне и чертовой ревности, которая буквально сжигала ее изнутри, когда она смотрела на Оливера и его отца, прибавился новый повод. Уайт не был бы собой, если бы регулярно не подбрасывал дровишек в костер их преткновений, ворошил головешки, не давая потухнуть. Этот гребаный ублюдок все больше и больше пихал свой нос в воспитание сына, попрекая ее в том, что она все делает не так. И за последние несколько лет даже Том и Чарли, которые должны были оказаться в топе претензий, отошли на задний план, оказались засыпаны мелкими и крупными замечаниями, упреками и обвинениями в адрес мисс Патриции Бэйтман. Самым свежим камнем преткновения стало образование сына. Джек долго изучал вопрос и выбрал школу, в которой хотел бы видеть Оливера. Джек выбрал, значит, это непреложный закон.— Гребаный мудак, — сквозь зубы процедила Патриция, потирая чешущиеся от усталости глаза.Пока все ее сотрудники наслаждались домашним уютом либо шумной клубной музыкой, охранник ?вы же меня не выдадите, мисс Бэйтман?? (как и вы меня, мистер охранник) клевал носом над очередным ток-шоу со знаменитостями, а она сидела над последствиями (пока исключительно в положительном смысле) акции ко Дню влюбленных. И всех все вполне устраивало.

Кроме, разве что, Бена.

Но он сейчас был в отъезде, и вставлять воспитательных пиздюлей (как же она, черт подери, устала от его правильности) было некому. Казалось бы, что он должен был быть более терпим к ее графику работы, ведь сам пропадал то на съемках, то на выматывающих консультациях с юристами по поводу развода, который все сопровождал их отношения. Гребаная Дженнифер Гарнер и ее обидки состояли с ней в отношениях точно так же, как ее формально, но не юридически бывший муж. Это порядком заебывало. Как и Бен, который едва ли не требовал, чтобы она посвящала ему все свои вечера, когда он был в городе. Его львиная опека переросла все нормальные рамки и перестала быть милой слишком давно, чтобы у Патриции всегда хватало сил удерживать себя от очередного конфликта, по-детски отзеркаливая обиды.Разве она когда-то жаловалась, что его не было рядом? Разве она вмешивалась в его съемочный график? А может, сдружилась с его бывшей и следила за тем, чтобы их дети не пробыли в его компании лишней минуты? Нет, черт подери, нет! Озлобленность, раздражение и обида копились глубоко внутри, вылезая боком самым неожиданным образом. Пару дней назад, когда Робин звонила ей с претензиями на Криса (а Крис, в свою очередь, жаловался на плотный график и винил себя в том, что опять все испортил) и рассказывала о том, какую очередную романтическую дичь тот устроил ей на четырнадцатое февраля, Патриция почувствовала неприятное давящее чувство где-то внутри, смесь обиды и зависти.

Да, она никогда не была фанаткой плюшевых задниц и шоколадок, но, слушая подругу, ей так непреодолимо захотелось оказаться на ее месте. Чтобы вместо обычного звонка с пожеланиями доброй ночи на пороге появился ее мужчина и устроил ей какой-то глупый спонтанный сюрприз. В ее жизни была острая нехватка спонтанности.Патти глубоко вдохнула и с выдохом опустилась на стол. Час был поздний, час был…— …выбираться из этого офиса, — вкрадчивый мужской шепот пробился сквозь мученический стон. — Ну же, Пи, — он пытался оторвать ее от стола, который под тяжестью дневных забот был слаще подушки, и сжимал ее плечи, — сегодня вечером нам предстоит нечто особенное!— Сбегать через задний ход собственного дома? — с ленцой протянула она, открывая губы для поцелуя. Если бы она была не настолько уставшей, то в голосе можно было различить нотки заинтересованности. Его объятия были такими соблазнительно мягкими, что им невозможно было не поддаться, забыв о сожалениях и волшебных перспективах сна на столе. Хотя спать на столе… переспать…

Она улыбнулась. Да, вот это и была та самая спонтанность, которая все еще позволяла ей почувствовать себя живой. Даже в полумраке помещения он уловил ее тень. Он слишком хорошо ее знал.— Заманчиво, — выдохнул он, — очень заманчиво, — его руки плавно скользнули по ее бедрам, — но нет. Сегодня я хочу пригласить тебя на особенный ужин.— Джей! — воскликнула Патриция, широко раскрыв глаза. Она очнулась разом и от усталости, и от магии его голоса, дыхания, которое приятным теплом разливалось по ее телу. Такой уровень спонтанности был много больше того, который она способна была переварить. — Ты же!..— Тише, Конфетка, — его руки опять сомкнулись кольцом объятий вокруг Патти, пытаясь вернуть безмятежность момента, — никто, кроме парня внизу, не узнает наш маленький секрет, — Джаред тщетно пытался скрыть сожаление, мелькнувшее в его голосе. — Доверься мне, тебе понравится.Глупые сюрпризы и спонтанные неожиданности? Получите распишитесь, мисс Бэйтман. Она улыбнулась собственным мыслям и вышла следом за Джаредом, который как всегда спешил воплотить свои загадочные планы в жизнь. Ей чертовски нравилось видеть его таким, по-мальчишески суетливым и увлеченным. Она и сама чувствовала в себе вдохновение, прилив энергии, желание творить (в том самом смысле, который Бен не одобрял и терпеливо ждал, когда она перерастет).— Ты сегодня опять уволила всех своих сотрудников? — спросил он, вставляя ключ в зажигание. Тихий гул мотора и их внутренняя дежурная шутка. Патти расслабилась на сидении, прикрыв глаза, все было так хорошо и правильно, если бы не одно существенное ?но?. Все было совершенно однозначно неправильно, но она не могла найти в себе сил это исправить.— Меня окружают идиоты, — не удержалась она от киноцитаты, и оба они рассмеялись. — Скай, визжа на весь офис о невероятной удаче, сбежала с обеда бить татуху какому-то крутому художнику с Восточного побережья, — Патти произнесла это ?художник? с завидной долей скептицизма, Джаред бросил на нее быстрый взгляд и усмехнулся, будто это была еще одна их общая тайна. В каком-то смысле так оно и было. Ей и не приходило в голову разговаривать с Беном о том, как ей не хватает простой кисти и красок, как ей не хватает возможности творить не от сезона к сезону, а просто по велению души и вдохновения. — Робин опять жаловалась на то, что мир уделяет ее драгоценному Крису Мартину слишком много внимания, а ее брат говнюк, кажется, забыл о моем существовании.Всю дорогу она не смолкала, будто они не виделись неделями, хотя прошло всего три дня. Всплывали все новые забавные детали и мелочи, о которых, казалось, она давно позабыла. Патриции нравилось, как она могла болтать с Джеем обо всем, он был отличным слушателем, в меру любопытным и сочувствующим. Глупо было даже думать об этом, но она в некотором роде была благодарна их разрыву на фоне скандала с Уоллис. Это было чертовски больно, и никто из них не хотел бы пережить нечто подобное снова, но то, как они сходились после той встречи накануне открытия ее первого магазина, не спеша, шаг за шагом, прислушиваясь к собственным ощущениям и друг другу, позволило открыть то, что лежало под всеми сумасбродствами, что они творили. Позволило понять, что скрывалось под их общими ребяческими выходками, жадным вульгарным сексом и наплевательским отношением к окружающему миру. Если бы они нашли в себе это тогда, последние три года были бы совершенно другими.Патти не любила новостроек по последнему слову техники. Стекло, железобетон и умные примочки — все это отдавало мертвечиной, забальзамированной и готовой к погружению в первоклассном гробу, но все в ту же землю. Возможно, это было отголоском консервативного воспитания, но она любила, когда двери открывает человек, домоуправ приносит счета, а почту — парень в униформе любой из служб доставки. Именно поэтому она настояла на том, чтобы оставить за собой ту самую сенаторскую квартиру, когда они с Беном решили съехаться. Дом, к которому подъехал Джей, был полной противоположностью — он был пирамидой, возведенной в честь технократичных богов, но ведь не встречаться с лишними свидетелями и было изначальным планом?

С деланным любопытством она рассматривала монохромный холл и такой же безликий лифт, зато вот корзина в руках Джареда вызывала у нее неподдельное любопытство не в последнюю очередь из-за того, что от нее чертовски хорошо пахло, а она была чертовски голодна. Забыв обо всех правилах приличия и оставив восхищения квартирой до времен, когда она утолит голод, Патриция бесстыдно набросилась на еду под сдавленные смешки Джея.— И ты даже не спросишь, как прошел мой день? — спросил он, изображая обиду.— Прости, Джей, — пробубнила она, пережевывая булочку, — так как же?— Это был дохера насыщенный день, скажу я тебе, — сообщил он, жестикулируя, как парень из местного латиноамериканского гетто, только вместо ствола в руке была вилка. Патти, едва не подавившись соком, рассмеялась. Джаред умел рассказывать истории покруче Робин Уильямс, а уж у нее их был миллион на каждый случай. — Сперва я договорился с Марко об ужине, который ты так беззастенчиво и совершенно неизящно точишь, будто ни разу не Патриция Абигайль Бэйтман с родственниками, приплывшими в эту страну на Мэйфлауэре. Шеннон бы влюбился. Кстати, об этом засранце, который все планы перепоганил, притащив домой какую-то очередную безымянную бабу. Пришлось в экстренном режиме искать запасной плацдарм для нашего скромного романтического ужина.— И сия скромная обитель, — она обвела взглядом оранжерею на крыше ?умного? здания, — принадлежит какому-то скромному садоводу-любителю.— Нет, здесь живет Марко Лумис.— Тащить еду шефа из его ресторана, чтобы подогреть ее в микроволновке дома шефа, — Патти подавилась смешком, — да вы тот еще извращенец, мистер Лето.— Вот так старайся ради женщины. В лепешку разбейся, а ей все смешно, — проворчал он, подставляя щеку для поцелуя. — Обидно, между прочим.— Я знаю, чем тебя утешить, Пирожок, — прошептала Патти, обнимая его за плечи. — Мы едем на Коачеллу. Я и мой друг-гей Дик.— Это только что было предложение присоединиться к вашей милой компании? — проворчал он.— Не строй из себя говнюка, тебе не идет, — почти не соврала она, потому что даже когда он пытался строить из себя обиженную королеву-девственницу Елизавету, его все равно хотелось отыметь грязно и брутально прямо на полу оранжереи. Но вместо этого, подавив зевок, она не без сожаления попросила отвезти ее домой.— Как же я это ненавижу, — прошептал он, паркуясь у заднего хода. Между ними повисла тягучая неприятная тишина. Они оба не любили момент расставания.— Поцелуй меня, — попросила Патриция, прикусив губу. — Пожелай спокойной ночи.— Разве не ты час назад разводила панику и говорила, что мы все умрем, если нас скомпрометирует появление вместе? — поинтересовался Джей, наклоняясь к Патти, чтобы оставить на ее губах самое сладкое пожелание спокойной ночи вместе с сожалением, что они проведут ее порознь.Прощальное сообщение догнало Патрицию, когда она уже почти уснула. Его фотография. Она знала, что на следующее утро, которое она проведет вместе с Беном, ее мысли будут заняты чертовым засранцем Джаредом Лето.— Доброе утро, — его губы мягко коснулись ее щеки. Патти сладко потянулась и открыла глаза солнечному воскресенью.

Бен сидел рядом на кровати, наблюдая за тем, как она просыпалась, и улыбался. Патти улыбнулась в ответ. Это утро могло быть идеальным… если бы на его месте она не хотела видеть другого мужчину. В такие моменты, когда Аффлек вновь казался ей тем мужчиной, который отгородил ее ото всех бед, спас, когда все шло ко дну, она чувствовала себя ничтожеством, предательницей, самым ужасным в мире человеком. В такие утра, как это, она обманывала себя в том, что для них еще все возможно, что она сама портит то, что еще возможно вернуть, то, что еще не ушло.— Привет, — прошептала она, отвечая на поцелуй.

— Я так скучал по этому, — его шепот растворялся в поцелуях. На губах, шее, плечах. Патти чувствовала его голод, ощущала, как нависшее над ней тело давит ее грузом вины, но не могла ничего с собой поделать. Только она закрывала глаза, как оживали отрывки из ее вчерашнего сна. Яркие вспышки воспоминаний, которые заставляли ее тело подаваться ласкам и приглушенно стонать. Как самая последняя шлюха, которых она презирала, она не могла избавиться от навязчивого ощущения, что это идеальное утро она проводит не с тем мужчиной. Однажды утром ты опять будешь просыпаться в моих объятиях, обещал ей Джаред. И сейчас это обещание сбывалось самым извращенным способом из всех возможных.— И я тоже… — соврала она, стягивая рубашку с мужчины. Ей тоже нужна была разрядка. Бен пытался одним утренним сексом стереть недели разлуки. Она вытрахивала из себя чувство вины.

На кухне витал аромат кофе, и кофе тоже отдавал чувством вины. В такие утра, как это, когда все вновь казалось идеальной сказкой, она ненавидела себя больше всего. Из головы вылетали все обиды, доводы рассудка и чувства, кроме отвратительного чувства долга, болезненного и разрушительного. Она должна была всегда быть рядом, поддерживать его в этом гребаном бракоразводном процессе, который растянулся на годы, стоять рядом в борьбе со всеми его чертовыми внутренними демонами. Должна была быть терпимой, как завещало ее ебаное католическое воспитание. И долг этот подтачивал ее изо дня в день, обрушиваясь с новой силой в те моменты, когда от него нельзя было отгородиться стеной из упреков. Патриция Бэйтман, любой психоаналитик Лос-Анджелеса озолотился бы на твоем умении справляться с проблемами!— Ты уже смотрела проспекты, которые передал Джек? — вся его нежность осталась на смятых простынях, настало время для Разговора. И новых упреков. Патти устала от того, как он продолжает упорядочивать ее жизнь, когда она в этом уже не нуждается. Она устала от того, что его жизнь ни в чем подобном не нуждается, а любое ее замечание в лучшем случае пропускается мимо ушей. Сейчас ей хотелось сделать то же самое. Как и каждый раз, когда речь заходила об Оливере и Джеке.— Зачем? — ощетинилась Патриция. — Ты ведь не считаешь, что я отдам своего сына в этот претенциозный пансион с католицизмом головного мозга?—Я считаю, что эта школа может открыть твоему сыну больше дверей в будущем. Разве тебя не заботит, какие перспективы светят Оливеру после окончания школы?— Меня намного больше заботит, чтобы он был счастлив, — отрезала она. — Ему нравится Фриско, а меня вполне устраивает его образование. И в далеком перспективном будущем я вполне в состоянии оплатить ему любой из университетов Лиги Плюща и долбаный Оксфорд, если он решит, что местное образование ему не по душе.— Ты просто не даешь ему выбора, — в тон Патриции ответил Бен.

Начиналась очередная ссора из разряда тех, которые она больше всего ненавидела. Все мужчины вокруг считали себя экспертами в воспитании детей, а ее мнение волновало их так же мало, как ее новая сумочка. Складывалось впечатление, что она была лишь гребаной прослойкой, буфером в до одури странных отношениях Бена и Джека. У Оливера однозначно было слишком много папаш.— А Джек, значит, милостиво его предоставляет?!. — сорвалась на крик она.— Они с Олли были там на экскурсии. Мальчику понравилось.Патриция рассмеялась, не выдержав. Это был нервный нехороший смех. Один неверный шаг — и их ссора растянется на дни, пока кто-то из них не уедет на съемки или в деловую поездку.— Да эта гребаная школа испугала Оливера до усрачки! И если Оливер не сказал об этом отцу, то только потому, что еще больше, чем пансионата, он боится разочаровать его. И если со всех сторон его продолжат стращать светлым будущим и блестящими перспективами, то мелкий и школу может не закончить, сбежав от такой взрослой жизни куда подальше. Можешь поверить моему личному опыту, чрезмерное усердие и родительский контроль ничем хорошим закончиться не могут.— Не могу сказать, что у твоих родителей не получилось ничего хорошего, — Бен вовремя решил сменить тему и улыбнулся, обнимая Патрицию.— Расскажи лучше, как ты съездил, — прежние обиды успели возобновить защитную стену, она ответила ему той же монетой, впрочем, не ожидая в ответ той же откровенности.— Все нормально, — ожидаемо коротко отрезал он.

Одни ее отношения, в которых все было нормально, закончились весьма быстро и плачевно. ?Все нормально? стало сигналом начала конца, потому что обычно, когда люди произносят эту фразу, норма остается так далеко, что вряд ли увидишь ее след, оглянувшись назад.