Глава, где рассказывают правду о прошлом. (1/2)

Гончан никогда не говорил никому, где именно находится его квартира. О ней не знали ни Чансоб, ни даже Хонбин, которому, казалось бы, можно уже рассказать всё. Просто время от времени Гончану было необходимо ненадолго остаться в тишине и одиночестве, чтобы немного порепетировать или просто отдохнуть от головокружительных ночей бара. Конечно, без Хонбина здесь иногда было достаточно скучно, да и объяснить ему, почему вместо выходных вместе, он уезжал непонятно куда, становилось всё тяжелее.Переносная колонка тихо мурлыкала какой-то из последних треков Эда Ширана, пока Гончан колдовал над туркой с кофе. Кофеварку он купил достаточно давно, но она почему-то варила редкостную дрянь, несмотря на все его попытки, так что приходилось пользоваться старыми проверенными методам. Тем более, что Хонбин, вечно ноющий после пробуждения, вынудил его научиться варить кофе.В его планах на сегодня была парочка фильмов, бутылка вина и несколько часов упорного музицирования на флейте, чтобы не потерять навыки.Этому не суждено было сбыться.В такие дни Гончан обычно отключал телефон, время от времени проверяя его на наличие сообщений от Хонбина, но сейчас почему-то не сделал этого, и почувствовал досаду, услышав звук нового сообщения.Досада сменилась удивлением, когда он обнаружил от кого оно.От: СангюнГде ты? Хонбин сказал, что не дома.Кому: СангюнДа, у меня сегодня слегка другие планы. Ты что-то хотел?От: СангюнАдрес. Я приеду.Гончан задумался. Не то что бы ему хотелось раскрывать тайну своей квартиры, но как-то это всё было слишком подозрительно. За всё время их знакомства Сангюн ни разу не писал ему просто так. Он вообще ему не писал, если быть точным, так что его сообщения были как минимум удивительны.

Кому: СангюнЧто-то случилось?От: СангюнНадо поговорить.Поговорить, так поговорить. В отсутствие Чансоба и Хёнхо обращаться Сангюну, кажется, было не к кому. Гончан и Хонбин, вот и все друзья, не считая шайки из бара. Но Сангюн навряд ли смог бы написать кому-то из их гостей с просьбой поговорить, не в тех отношениях они были. Он и с Гончаном-то был не в тех отношениях, когда люди разговаривают друг с другом на темы, отличные от рабочих.У него всё, кажется, совсем плохо было, если он вдруг решил поговорить.В последнее время бар всё чаще закрывался, и всё реже Сангюн общался с посетителями, предпочитая молча выполнять свою работу. Он даже не ругался с Хонбином, который ошалел от такой безнаказанности и стал подкалывать бармена раз в пять чаще. Ещё Сангюн совсем перестал улыбаться и окончательно замкнулся, не оставляя возможности ему помочь.Гончан был уверен, что самое отвратительное время после расставания с Хёнхо уже прошло, и Сангюн начал медленно возвращаться в норму, но он, кажется, ошибался. После того бреда, который расползся по мальчишнику Санхёка как отрава по окрестным колодцам, было странно, что Сангюн вообще ходил на работу. У него на лице было написано, что делал он это скорее по инерции, нежели потому, что действительно хотел что-либо делать.

В какой-то момент Гончан даже написал Чансобу с вопросом о том, на какое максимальное время может закрыться бар. Чансоб ответил, что хоть на месяц, если им так было надо и хотелось, главное, чтобы потом открылись и причины были вескими. Это заставило Гончана задуматься достаточно ли веская у них причина, чтобы не работать.Телефон пискнул ещё раз, оповещая об очередном сообщении.От: СангюнМне больше некуда пойти.Дурак ты, Сангюн. И шутки у тебя дурацкие.Через полтора часа, когда Гончан досмотрел один из выбранных на сегодня фильмов чуть дальше середины, приехал Сангюн.Глядя на него, Гончан формулировал в своей голове всё больше вопросов.

Выглядел Сангюн, мягко говоря, не очень. Обычно одетый как типичный парень с Хондэ, сейчас он вырядился непонятно во что, помятый, с вороньим гнездом вместо волос и даже пробивающейся на лице щетиной. Последнее почему-то выглядело отвратительно-чужеродно на Сангюне, который всегда был гладко и чисто выбрит, независимо от ситуации.- Кофе?Сангюн мотнул головой и открыл рот, чтобы что-то сказать, но Гончан его перебил.- Если надеешься на алкоголь, то нет, - он сделал акцент на слове “нет”. - В последнее время ты слишком много пьёшь.- Не буду тебя умолять, - пожал плечами Сангюн и прошёл в кухню, волоча за собой рюкзак.Его просьба была предельно простой, но Гончан не был уверен, что справится с тем, о чём его просили. Он просто никогда раньше этого не делал и боялся, что серьёзно накосячит.- А ты не хочешь сходить в салон какой-нибудь? Я знаю классного мастера.- У меня тоже есть классный мастер, - Сангюн потряс коробочку с краской для волос. - Но не сейчас. Сейчас это должен сделать кто-то из своих. Я не хочу обращаться к Хонбину, он будет ржать надо мной ещё месяц. А Чансоб вообще неизвестно когда вернётся. Сможешь?Гончан взвесил ножницы на ладони. Он-то, конечно, сможет, но за результат вообще не ручается. За всю свою жизнь Гончан чего только не делал, но вот стричь и красить людей как-то не доводилось. Но это, наверное, просто? Тем более, что у Сангюна было четко видно, где стоило обрезать волосы - корни отросли уже прилично, чтобы резко контрастировать с привычным ярко-красным цветом.С покраской всё казалось более простым. Рисовать в детстве Гончан любил и даже пару раз раскрашивал свои собственные волосы акварелью надеясь, что цвет сохранится у него надолго. Принцип тут должен быть таким же.- А ты не хотел бы дождаться Чансоба и обсудить это с ним? Не то что бы я был против столь резкой перемены в твоей внешности, но тебе действительно идёт эта…- Хватит, - тихо сказал Сангюн. - Правда.- Но это же…- Нет, - он замолчал и провёл рукой по волосам, собирая их в хвост. - Если это не сделаешь ты, то сделаю я сам. И тогда получится супердерьмово. Просто помоги мне.Гончан вздохнул.Где-то в глубине души он понимал, что сейчас испытывает Сангюн. Когда-то давно в один из самых интересных периодов своей жизни он выбелился почти до платинового блонда и щеголял так достаточно долго, пока обстоятельства не вынудили вернуться к привычному натуральному цвету. Точнее не совсем обстоятельства, а те ассоциации, которые проносились в голове каждый раз, когда Гончан смотрел в зеркало. Он вспоминал то, что с ним случилось с того момента, как он покрасился, понимал, что это не вернуть, и был готов выдрать все волосы только, чтобы больше не видеть себя такого.- Хорошо, но я не отвечаю за результат.- Плевать.Сангюн взял ножницы из его руки и нетерпеливо щёлкнул ими. Руки у него мелко дрожали, словно он был на грани срыва, и что-то подсказывало Гончану, что держался Сангюн только на собственном упрямстве.

Их бармен вообще был фееричным в каких-то вещах. Тем ещё придурком, но каким придурком. Всё это время он старательно делал вид, что соткан из сарказма, иронии и шуток ниже пояса даже тогда, когда его поливали грязью с ног до головы или случалось какое-нибудь дерьмо. И ведь у него получалось создать о себе определённое мнение среди завсегдатаев бара.А теперь он сидел перед Гончаном и всё, что с ним хотелось сделать, так это завернуть в плед и напоить какао, чтобы не страдал.Дурацкий, дурацкий Сангюн со своими дурацкими проблемами.Больше всего сейчас Гончану хотелось знать, что же на самом деле случилось с Хёнхо, что он так внезапно исчез и бросил их всех. Ладно их, с Сангюном он так за что? Неужели до его светлой синей головы так и не дошло, насколько сильно Сангюн успел привязаться, и как болезненно для него будет снова быть одному?Нет, не может быть всё так.

Гончан сделал глубокий вдох.- Значит, так. Сначала ты идёшь в душ, потом сушишься, потом я делаю с твоей головой магию, а потом мы с тобой долго и вдумчиво говорим.

Сангюн дёрнул плечом. Разговоры он не любил. Особенно разговоры по душам. Но сейчас Гончан был готов пойти на что угодно, лишь бы этот упрямец уже выговорил весь тот ужас, который творился в его голове. Обычно после такого людям становилось легче.Ну и на самом деле Сангюн выглядел просто ужасно, и Гончану хотелось привести его хоть в какой-то порядок.

- Сделаешь мне пока кофе?- Конечно.В душе Сангюн был совсем недолго, но и этого времени хватило, чтобы сварить ему крепкий кофе и закинуть его вещи в стиральную машинку. Он натянул предложенные Гончаном футболку и штаны и уселся на кухне, вцепившись в кружку как в последнюю надежду на лучшее.Какое-то время они оба молчали, пока Гончан читал инструкцию к краске и пытался понять, что лучше делать первым - красить или стричь, но потом Сангюн вдруг ожил.- Помнишь, ты когда-то сказал, что мог бы быть музыкантом, которым бы восхищался весь мир?Гончан недовольно прищурился. Он не любил поднимать эту тему и вообще старался не вспоминать о своей жизни до того момента, как его на улице нашёл этот полувменяемый бармен. Но раз сегодня был день историй, то, видимо, пора рассказать свою. Тем более, что Сангюну сейчас надо было.

Надо понять, что у других тоже бывал полный пиздец в жизни, который приводил к идиотским последствиям.- Помню.- Не расскажешь?Гончан взял в руки ножницы и подошёл к Сангюну.- Это достаточно длинная история.- Мы же никуда не торопимся?По жизни Гончану повезло с самого начала.

Родиться в семье успешных бизнесменов не каждому дано было, а уж в семье людей, повёрнутых на том, чтобы их ребёнок получил только самое лучшее в жизни и подавно. К чести родителей Гончана, будущее своего сына они спланировали заранее, просчитав все возможные варианты наперёд и продумав его жизнь до малейших деталей. Но это вовсе не означало, что они собирались устанавливать над ним тотальный контроль и жестоко наказывать за отступления от правил, им просто хотелось быть уверенными в том, что их сын станет достойным членом общества.Мать Гончана, унаследовавшая все самые лучшие черты интеллектуальной элиты Кореи определила, что сын будет музыкантом. Они с мужем посвятили свою жизнь сплошной офисной рутине и классическим бизнес-планам, и не хотели, чтобы их сын с головой погряз в семейном бизнесе, предпочитая что-то более утончённое и близкое искусству. Отец согласился с женой в этом и заранее отыскал лучших преподавателей музыки в Корее.Спорили они достаточно долго, выбирая инструмент, которому их сын должен был посвятить свою жизнь, и немало копий было сломано в этих спорах, пока отец не предложил оптимальное решение. Обучать его будут всему, что станет ему интересно. Любому инструменту, в любое время. А лучше всем и сразу, чтобы была возможность реализовать себя сразу в нескольких сферах.

Как вы понимаете, выбора у Гончана особого и не было.С детства его учили играть сразу на нескольких инструментах, обучали нотной грамоте, прививали любовь к инструментальной музыке и крайне не одобряли, если сын вдруг начинал проявлять интерес к чему-либо, к музыке не относящемуся.

Из всего, что было предложено Гончану, больше всего ему полюбились рояль, флейта и скрипка, хотя мальчик прекрасно играл на всём, что ему только давали в руки, включая ударную установку. Родители только радовались такому удачному стечению обстоятельств и поощряли тягу Гончана к музицированию.Благодаря связям и деньгам их семьи Гончану были открыты все дороги, его преподаватели пророчили ему блестящее будущее, но настаивали на том, чтобы он определился с одним инструментом, за которым бы и провёл всю жизнь. Сам Гончан узкоспециализированность не одобрял и не понимал, предпочитая выбирать инструмент под настроение.

Несмотря на то, что родители позволяли ему делать фактически что угодно, при условии, что занятия музыкой он забрасывать не будет, Гончан вырос достаточно спокойным и совершенно не избалованным ребёнком. Компании других детей он предпочитал уединение с книгой или нотными листами, а активным играм полуденный сон или очередную репетицию. Он не считал себя скромным или застенчивым, просто не любил общение и частые контакты с людьми, вместо них обращаясь к музыке и чтению. Родителям такое, разумеется, было только на руку.Несмотря на то, что посторонним, отличным от музыки занятиям, Гончан посвящал жалкие крупицы своего свободного времени, с переходом в среднюю школу родители решили перевести его на домашнее обучение. Разумеется, подобрав ему лучших репетиторов, которых бы не смущало то, что вместо тщательного изучения их предмета, Гончан писал очередную пьесу для виолончели.

Свободного времени вдруг стало в разы больше, чем раньше, и всё его Гончан теперь посвящал исключительно музыке или чтению. Время от времени старые школьные друзья писали ему в попытке узнать, как у него дела, и жив ли он там вообще, звали погулять и повеселиться, но он неизменно отвечал отказом. Не потому что не любил этих людей, нет. Они были ему достаточно близки, и он всё ещё испытывал к ним нежные чувства, но теперь каждый его день был расписан вплоть до минуты, и для встреч там не было места.- То есть тебя с самого детства воспитывали как второго Моцарта?- Типа того.Гончан взял очередную длинную прядку волос Сангюна и, примерившись, отрезал всю красную часть. На полу уже скопилась целая гора ярких обрезанных волос, но ещё столько же предстояло состричь.

- И неужели тебя это не задалбывало?- Как видишь, нет.Сангюн поёрзал на стуле. У него на лбу было написано, что он хотел спросить целую кучу всяких интересных вещей, но то ли не хотел прерывать рассказ, то ли просто не знал, как их сформулировать.- Я продолжу?- Конечно.Чем старше становился Гончан, тем больше родители убеждали его, что ему предстоит стать если не вторым Паганини, то кем-нибудь близким к этому. Напоминали о том, что в их семье неудачников не было, и что свои навыки необходимо оттачивать до совершенства, если он не хотел оказаться одним из многих посредственностей.Гончан слушал, осознавал и вкладывал ещё больше сил в занятия музыкой. К моменту окончания средней школы он окончательно убедился в том, что игра на рояле занимала особое место в его сердце, и сообщил об этом родителям. Отец долго мурыжил его вопросами о том, уверен ли он, мать же сказала, что ей больше нравится скрипка, но если таково желание Гончана, то пусть будет так.Череда концертов окончательно убедила Гончана в том, что он хочет связать свою судьбу с роялем, а потому игре на других инструментах он стал уделять всё меньше времени, пока не забросил окончательно. Родители отнеслись к этому крайне негативно, напомнив о том, что Гончан должен быть лучшим во всём и то, что он определился с основным направлением, не должно затрагивать другие.С каждым успешным концертом они напоминали ему, что на рояле жизнь не заканчивалась, что было ещё множество других инструментов, про которые нельзя было забывать. Мать всё чаще вздыхала о забытой скрипке и невзначай подкидывала Гончану произведения, написанные специально для неё. Отец же прямо заявлял, что не собирается потакать всем желаниям Гончана до последнего и собирается вернуть ему репетиторов всего, чем он занимался ранее.- Я правильно понимаю, - Сангюн отхлебнул кофе. - Ты сказал, что выбрал любовь всей своей жизни, а они заявили, что ты дурак и забываешь, зачем вы все здесь собрались?- Что-то вроде того.- И ты подчинился им?Будучи школьником, напрямую зависящим от родителей, Гончан оказался в безвыходном положении. Его душила постоянная необходимость знать абсолютно всё, но и бросить занятия он не мог. Постоянная игра на скрипке, флейте, гобое, альте, ударных, трубе и целой прорве других инструментов слилась в одну сплошную полосу, среди которой изредка случались просветы в виде фортепианных занятий.

Всё чаще Гончан хотел просто лечь и смотреть в стену, не делая абсолютно ничего. Ему начало казаться, что от него хотели слишком много. Да, он конечно мог бы стать мультиинструменталистом и радовать любого слушателя, но хотел ли он сам этого? Для него музыка всегда была способом рассказать о своих чувствах, повлиять на настроение других людей, поведать какую-либо историю или просто скрасить приятный вечер. Родители же превратили его любовь во что-то совершенно другое.

Для Гончана музыка была воздухом, для его родителей показателем статусности и успехов.Как он ни старался, он не мог убедить их в том, что музыку нужно любить за всё то, что она давала слушателям и музыкантам. Быть благодарным за возможность почувствовать давно забытые эмоции или возможность мысленно перенестись в места, где когда-то бывал. Всё было бесполезно.Концертов становилось всё больше, времени, чтобы отдохнуть всё меньше, а силы были уже почти на исходе. К середине старшей школы Гончан играл по инерции. Видел ноты, нажимал на клавиши или елозил смычком по струнам, а что именно подразумевал автор в плане чувств и эмоций, его вообще не волновало. Грамоты и призы сыпались как из рога изобилия, родители были довольны, что ещё могло понадобиться?

“Мы, наконец, видим, что ты достиг тех высот, на которые мы рассчитывали”, - сказал ему как-то отец после очередной бури оваций, сорванной на концерте. Мать добавила что-то про успехи и карьеру, но Гончан её не слушал. Он устал. Он катастрофически устал и, что самое страшное, он перестал любить музыку.

Механически играл давно знакомые произведения, изредка пытаясь вспомнить что-то из своих старых наработок, но ничего нового написать не мог, даже если бы очень старался. Как он ни пытался, из-под его пера не появилось ничего достойного, а мусорное ведро пополнялось скомканными нотными листами с ужасающей быстротой.Примерно тогда он встретил Совон.- Так, тормози телегу!Сангюн выронил слава богу пустую кружку из рук и ошарашенно обернулся. В его глазах читалось искреннее удивление, которое Гончан видел едва ли не впервые. Обычно их бармен достаточно спокойно на всё реагировал, а сейчас так резко дёрнулся, что чуть не лишился целой пряди волос.- Что-то не так?- У тебя была девушка?Сангюн наклонился за кружкой, не сводя с Гончана настороженного взгляда.- Да.- Прости, я настолько привык к Хонбину, что мне странно слышать про кого-то другого.- Мне тоже сейчас странно это вспоминать, потому что мы вместе, кажется, целую вечность, но тем не менее, девушка у меня была.

С ней Гончан познакомился на одном из концертов, она играла на скрипке и вызвала бурю восторга то ли из-за своего таланта, то ли из-за изумительно подобранного светлого платья с цветочным узором. После выступления Совон подошла к нему и сказала, что уже давно не слышала никого столь прекрасно играющего на рояле и что вообще-то уже очень давно хотела с ним познакомиться.

Они разговорились. Совон призналась, что уже давно следит за успехами Гончана, пару раз была на его концертах как зритель и осталась в восторге. Сама она играла исключительно на скрипке и была приятно удивлена тем, что Гончан в отличие от неё освоил целую прорву инструментов.После концерта они разошлись, обменявшись номерами, но Совон засела в голове у Гончана и никак не хотела оттуда уходить. Он раз за разом вспоминал как красиво разлетались её волосы, когда она поворачивалась во время игры, как удивительно ей шло её платье, как она улыбалась и как смеялась, когда они рассказывали друг другу дурацкие истории, которые случались с ними во время выступлений. Совон была просто прекрасной, и Гончану не хотелось прерывать их общение.Впервые за долгое время он кем-то увлёкся.Собравшись с мыслями и выделив себе несколько свободных часов, он позвал Совон в кино. Он думал, что она в жизни на это не согласится, потому что тоже была занята вечными репетициями, но девушка приняла его предложение. В итоге они провели чудесное первое свидание, в конце которого Совон предложила встретиться ещё раз.За второй встречей последовала третья, за ней ещё одна, и Гончан даже не понял, как так получилось, что они начали встречаться.Ни мать, ни отец не одобрили подобную инициативу сына, сообщив ему, что своё свободное время ему лучше тратить на репетиции и подготовку к концертам, а не на беготню по свиданиям. Гончан их не слушал. Впервые в жизни он играл для кого-то. Когда-то он так же играл для целой толпы слушателей, но сейчас выражать свои эмоции было проще, потому что был кто-то конкретный, для которого эти эмоции предназначались. Совон посещала все его концерты теперь уже не как простой зритель, а как моральная поддержка, всегда готовая улыбнуться из-за кулис.

После ужасающего упадка сил и потери интереса к музыке Гончан был рад, что теперь у него появилась возможность снова полюбить то, чем он занимался. И он был рад знать, что Совон настолько же любила то, что делала.Навыступлениях Совон Гончан тоже бывал. Стоял за кулисами и ободряюще улыбался, когда она в растерянности от оваций смотрела на него, ожидая поддержки. Помогал ей на репетициях, когда она путалась в нотах или не могла сыграть трудные моменты произведений.

Их отношения, изначально возникшие на почве общего увлечения, становились всё прочнее и глубже с каждым днём, и в какой-то момент Гончан уже не мог понять, как он раньше обходился без Совон.Она всегда была рядом, и её слова были настолько нужными и важными, что Гончан окончательно забыл о давлении со стороны родителей и начал полностью полагаться на её мнение.- Знаешь, что-то тут не так, - Сангюн придирчиво осмотрел себя в зеркале и кивнул, одобряя работу Гончана. - В смысле я подозреваю, что эта твоя Совон не такая простая, какой ты её описываешь.- Это будет спойлером, но да. К сожалению, она оказалась вовсе не той, какой старалась быть для меня. Я вообще не уверен, что она старалась для меня. Скорее, это было её желание доказать что-то самой себе.- То есть вы расстались?- Ты опять забегаешь вперёд, но да. Мы, разумеется, расстались.За бесконечной вереницей концертов, репетиций и встреч с Совон Гончан и думать забыл о том, что когда-то потерял вдохновение. Он снова играл с душой, вкладывая всё то, что чувствовал, в каждое произведение и видел, что эти эмоции находят отклик в сердцах слушателей. Он даже снова начал писать что-то своё, изредка показывая эти вещи Совон. С огромным восторгом она читала его ноты, пробовала играть сама и писала полные счастья сообщения о том, как здорово то, что делает Гончан.Но счастье было недолгим.

В концу старшей школы родители стали всё чаще напоминать, что после окончания учёбы Гончана ждёт исключительно музыкальное будущее и концертов будет ещё больше. Их давление снова стало напоминать о себе, вышибая из головы все разумные вещи и оставляя только полное уныние.

В такие моменты Гончан был рад, что у него есть Совон.Она обещала, что не бросит его. Что будет ждать из туров, помогать с написанием новых произведений, будет писать ему так часто, как он попросит, и что всегда будет рядом, что бы ни случилось.

От её поддержки действительно становилось легче. Было здорово знать, что рядом с тобой бесконечно верный и влюблённый в тебя человек, который готов положить жизнь, чтобы сделать тебя счастливым.Но что-то беспокоило Гончана. Ему постоянно казалось, что такое счастье не может продолжаться долго, и что-то обязательно случится. Что-то плохое.

Совон, словно почувствовав, что с ним что-то не так, стала проводить с ним ещё больше времени и дала очень хороший совет. Она попросила выразить все тревоги в музыке. Написать целую вереницу связанных композиций, которые бы раскрывали то, что беспокоит Гончана.И он это сделал.

Ему повезло - между концертами был достаточно большой перерыв, а эмоциональное напряжение достигло той точки, когда необходимо было выразить все скопившиеся внутри чувства, и лучше всего получалось выплёскивать их на нотные листы.

Совон была в восторге. Что-то она даже попробовала сыграть самостоятельно, и получилось настолько здорово, что Гончан остался доволен проделанной работой. Тревога ненадолго отступила.Ненадолго.В связи с подготовкой к своему концерту Совон почти не писала ему с того момента, как Гончан поделился с ней своими наработками. Она постоянно репетировала - этот концерт был первым, где она играла музыку собственного сочинения. К огорчению Гончана, своей музыкой она делиться с ним не спешила, говоря, что он всё услышит вживую.И Гончан услышал.На протяжении всего концерта у него было дикое желание развернуться и уйти. Уйти и не возвращаться. Сломать свою скрипку, выкинуть флейту и сжечь к чертям рояль, стоявший в его комнате. Но он остался. Дождался самого конца и спросил Совон только об одном.“Зачем?”Совон лишь улыбнулась и сказала, что такой музыке пропадать нельзя. Что это должны были услышать все. И что именно эта музыка принесёт ей успех.Она оказалась права.После этого концерта к ней пришла та слава, к которой Совон так стремилась. Её пригласили в первый международный тур, а предложений выступить в Корее было более сотни. За то, чтобы организовать концерт Совон, выстроилась очередь из агентов.Гончан должен был быть рад. Он бы и радовался, искренне радовался, потому что сам когда-то стремился к тому же.Но.Всё, что играла Совон на своём первом сольном концерте, написал он. Всё до последней ноты вышло из-под его пера. Его музыка, его идеи, его концепт. Каждая сыгранная ею композиция была его. То, что он написал в минуты тревоги и волнения. То, что он присылал ей до этого.Совон забрала всё.Он не раз пытался поговорить с ней об этом. Просто понять, что же он сделал не так, ведь она могла просто попросить, и он бы подарил ей целую пьесу, если это было бы нужно. Пытался до тех пор, пока не понял, что Совон просто стремилась стать лучше всех. Стать популярной, стать узнаваемой. Добиться этого идиотского международного тура и сотен приглашений выступить. Ей было важно это, а самостоятельно прийти к подобному успеху она не могла - ей не хватало той части таланта, которая была у Гончана.