Маяк (Ориджинал, РG-13) (1/1)

— Предыдущий смотритель маяка исчез, так и не нашли его, бедолагу. Был человек неделю, и словно сквоз землю провалился. Джим, старый лодочник, тяжело вздохнул и припал на вёсла, сделав очередной гребок. Голос его звучал ровно, низко, словно история, которую он рассказывает, его совершенно не волновала, и говорил он только для того, чтобы развеять тишину. Хэнрик же, в свою очередь, его почти не слушал. Ему было всё равно, что случилось со старым смотрителем, его внимание приковала исполинская фигура маяка, очертания которого начинали пробиваться сквозь густой туман.

— Вот так, как и тебя, вёз я его, старого смотрителя, говорил с ним о том, о сём. А потом он испарился. Сгинул в море, поди. Все так кончают. Вёсла разрезали воду с гулким звуком, заглушая голос Джим. Хенрик слышал - об этом маяке ходило много легенд. Кто-то говорил, что там водятся демоны; кто-то – неупокоенные души моряков, чьи корабли налетели на скалы и пошли ко дну; кто-то же считал, что виной всему сирены и русалки, по ночам собирающиеся на камнях и поющие песни, сводящие с ума мужчин. Правды не знал никто – но люди продолжали пропадать, из-за чего работать на этом маяке желающих не было. Соглашались либо безумцы, либо любители мистики и авантюристы, искренне верящие, что именно им удастся увидеть призрака или русалку. Хэнрик не был ни тем, ни другим. Его сын погиб, а жена ушла к молоденькому констеблю, поэтому в жизни его не осталось ничего, за что стоило бы держаться. Он пил каждый день и соглашался на работу только потому, что нужны были деньги на алкоголь. Из-за отсутствия желающих платили на маяке солидно – ни призраки, ни морские бабы не были поводом отказываться. Хэнрик быстро согласился, и сейчас следил за постепенно вырастающей глыбой маяка. Когда Джим затащил лодку на берег, огромная тень накрыла Хэнрика. Маяк словно уходил в небо, теряясь в серых облаках, настолько он был велик и внушителен. Глядя снизу-вверх на его обросшие моллюском и отшлифованные ветром стены, Хэнрик чувствовал себя ещё более ничтожным, чем обычно. Песчинка, маленькая капля в море, камушек на пляже из гравия. Он втянул солёный холодный воздух и поёжился. Холодный, пронизывающий до костей ветер забирался под плотную куртку и рыбацкий свитер, кусаясь и царапаясь как дикий зверь. Хэнрик растёр пальцы, втащил на берег из лодки сундук и поспешил к маяку. — Я через семь дней приплыву, — скрипел Джим, пробираясь по пляжу к выше, к пристройкам, — проверю, не случилось с тобой что, потому что больше тут не задерживаются. И на кой тебе понадобилось всё это. Было видно, что Джима эти ужасы заботят особенно сильно, он по-своему сочувствует смотрителям, но Хэнрику по-прежнему было плевать. Не имеет значение где пить и пускать свою жизнь под откос, если за это ещё и будут платить.

Поняв, что ответа он не дождётся, Джим сплюнул на камни и открыл дверь в пристройку. Зажёг керосиновую лампу, поставил сумку на хлипкий стол, который сразу же отдался протяжным скрипом, и направился обратно. — Храни Господь твою душу, старик, надеюсь, ещё свидимся. Он похлопал Херика по плечу и направился к лодке. Хэнрик равнодушно провожал его удаляющуюся спину, пока фигура Джима не превратилась в маленькую чёрную точку в море и не растворилась в тумане. Лишь после этого он грохнул сундук прямо посреди пыльной прихожей, небрежно накинул куртку на покосившуюся вешалку без одного крючка, и достал из сундука главное, то, без чего не может существовать уже несколько лет – спирт. Хэнрик поставил бутылку с мутной жидкостью и осмотрелся в поисках стакана или хотя бы кружки. Он исследует пристройку и маяк после. Сейчас, когда он остался в одиночестве, наедине с собой, с собственными тяжёлыми и смоляными мыслями, Хэнрику хотелось только одного – напиться до беспамятства, чтобы переждать эти чёртовы семь дней. Что он будет делать после, он не знал. И думать об этом не хотел.

Хэнрик выудил из рассохшегося серванта алюминиевую кружку, наполнил спиртом до краёв и осушил в несколько глотков.*** Так прошло три дня. Утром Хэнрик просыпался с чугунной головой и чудовищной слабостью во всём теле, проверял линзы в маяке и целостность мешков, которые отвечали за её движение, и пил. Иногда приходилось делать что-то за пределами пристройки, и тогда к вечеру у Хэнрика оставались силы только на то, чтобы включить фонарь, запустить его и завалиться спать. Дни слились для него в один неспешный поток, по которому он плыл, потеряв счёт времени. Хэнрик был предоставлен самому себе, и варился в котле собственных переживаний и мыслей каждый день, шаг за шагом методично разрушая свою жизнь. До тех пор, пока не наступил четвёртый день. Хэнрик лежал, в алкогольном дурмане и с ноющими конечностями, когда до его слуха донеслось пение. Нежный, мягкий звук, грани слышимости, но это точно было пение. Хэнрик прикрыл глаза, задержал дыхание, прислушиваясь. Голос, чистый и лёгкий, звучал на острове, за пределами пристройки, но Хэнрик мог поклясться, что никого, кроме него и треклятых чаек здесь нет. За все три дня он не встретил ни одно живое существо, однако этот голос принадлежал человеку. Стоило этой мысли зародиться в голове, как по спине пробежал холодок. Тело потяжелело, словно на грудь положили многотонную плиту – даже вздохнуть было больно. Хэнрик с трудом проглотил вязкую слюну, вдруг вспомнив рассказы о русалках. Он всё ещё считал их бредом, однако сейчас, лёжа в кромешной темноте, на острове посреди бушующего океана, он явственно слышал человеческий голос и не мог найти ни единого объяснения происходящему.

Быть может, здесь кто-то живёт? Но тогда были бы следы человека, невозможно жить, не оставив после себя хотя бы следов на траве. Тем более, на острове кроме маяка, пристройки и разваливающегося сарая больше нет построек, не мог же этот человек жить под землёй, за три дня Хэнрик бы точно встретил его. Тогда, не виновен ли во всё алкоголь? Неожиданная догадка обожгла сознание, Хэнрик вновь вздрогнул, уцепившись за эту мысль как за спасательный круг. Всё верно, он просто пьян. Каждый вечер он напивался и засыпал, и похоже, его сознание настолько помутилось, что начало создавать то, чего не существует. Никто не поёт на безлюдном острове. Этот голос, эта сладкая песнь только у Хэнрика в голове.

Решив так, Хэнрик почувствовал, как огромная плита свалилась с его груди. Всё верно, это просто бред. Завтра днём он обойдёт остров и закономерно никого не найдёт, потому что никого и нет. С этими мыслями Хэнрик закрыл глаза. Но песня не утихала. До рассвета ему так и не удалось заснуть.*** На следующий день Хэнрик, как и планировал, осмотрел остров, но так и не нашёл никаких следов. Трава около построек не примята, лодки на пляже оставались перевёрнутыми, а все замки висели на своих местах. Всё больше убеждаясь в том, что он допился до галлюцинаций, Хэнрик успокоился, однако ему всё ещё не удавалось избавиться от нехорошего предчувствия. Что-то было не так. Всё на своих местах, но одновременно он ощущал, как меняется вокруг него что-то, а он упорно не видит что именно. Поэтому Хэнрик принял волевое решение не пить сегодня вообще. Если всё будет в порядке, то значит дело в алкоголе. Если пение повторится – он будет искать его источник. Что бы это не значило и как бы страшно ему не было. Однако всё повторилось. Хэнрик мог поклясться, что в его организме и капли алкоголя нет, но голос звучал снова, причём на этот раз не один. Прошлой ночью он слышал только песню, сегодня же – несколько голосов. Они что-то говорили, – совершенно неразборчиво, но это точно был диалог! – иногда смеялись, и от этих звуков волосы вставали дыбом. Хэнрик лежал, парализованный от ужаса, от осознания, что он здесь не один, что эти существа – он понятия не имел, люди ли это или ещё кто-то, – выходят по ночам. Днём на острове нет ни души, только чайки да рыбы, но стоит тьме накрыть остров, как всё вокруг оживает, как появляется нечто, звучащее как человек, но при этом прячущееся где-то при свете дня. И чёрт знает, как оно настроено. Кто знает, когда оно – они, их здесь много! – поймёт, что тоже не единственный обитатель здесь. От одной мысли об этом у Хэнрика замирало сердце. На лбу выступила испарина, пот скатился по виску и гулко упал на подушку. Он боялся пошевелиться, но глаза закрывать боялся сильнее. Обманываться алкогольным дурманом было так удобно, но сейчас, когда он трезв, Хэнрик пытался придумать для себя хоть какую-нибудь версию. Он всё ещё упорно не хотел признавать существование русалок, но и других вариантов у него не было.

Кроме одного. Когда Хэнрик подумал об этом, в груди всё покрылось инеем. Подняться на маяк и в свете линзы осмотреть океан. От одной мысли, что в разгар этого дьявольского шабаша он выйдет из пристройки, из единственного места, которое запиралось пусть на ржавый, но всё-таки замок, немели пальцы. Но Хэнрик схватился за неё как за возможность успокоить собственные расшатанные нервы. Неведение пугало сильнее, чем риск быть сожранным заживо, хоть Хэнрик и убеждал себя в том, что эти существа вряд ли нападут на него сразу стаей. Он силой заставил себя выползли из кровати и на негнущихся ногах вышел из пристройки.

Ночной штиль сразу же обдал его холодным морским воздухом, голоса стали громче и чётче, Хэнрик теперь мог с уверенностью сказать, что звучат они с пляжа. Он огляделся по сторонам, набрал в лёгкие побольше воздуха и сорвался с места, побежав к маяку. За ним никто не гнался, голоса не стали звучать иначе, ближе или дальше, но Хэнрик бежал, бежал так быстро, как только мог, потому что ему казалось, что в тенях притаились чудовища. Он схватился за ручку двери маяка, сжал её так сильно, словно она могла спасти его от творящегося кошмара, но, когда потянулся к ключам, едва не лишился чувств. На камнях, на огромных валунах у самой кромки воды, в опасной близости от маяка, сидела фигура. В лунном свете влажно блестели широкие плечи, изгиб спины и руки, сложенные в замок на длинном, рыбьем хвосте. Фигура, определённо мужская, была повернута к Хэнрику спиной, смотрела куда-то вдаль, и Хэнрик, уже схватившийся за ключи, был готов рвануть в маяк, как вдруг связка выскользнула из влажных рук и рухнула в траву. Раздался оглушительно громкий звон, Хэнрику показалось, что сердце его перестало биться. Хвостатое чудовище резко повернулось. Его лицо – человеческое, обычное человеческое лицо! – вдруг исказилось испугом, загорелись огромные, животно-жёлтые глаза и уставились на Хэнрика. Ему казалось, что прошла целая вечность, они смотрели друг на друга неотрывно, словно ни один не мог поверить в существование другого. Хэнрик боялся пошевелиться, боялся даже моргнуть, потому что всё казалось настолько нереальным, что взмахни лишь раз ресницами - и всё развеется, исчезнет. Или же наоборот, поглотит его, ни оставив и следа. Почувствовав, что начинает задыхаться Хэнрик рвано вздохнул, и рука, всё ещё плотно сжимающая ручку двери маяка, соскользнула с тихим скрипом. Звук этот был еда уловимый, однако чудовище словно пришло в чувства. Оно дёрнулось, захлопало глазами и ловко соскользнуло в воду, взмахнув хвостом.

Хэнрик не знал, сколько времени простоял так, глядя на камни, где некогда сидела русалка. Русалка. Хэнрик дёрнул дверь, влетел по лестнице и закрылся в комнате с лампой. Её свет отпугнёт любую нечисть, а русалки или кто это вообще был, не смогут подняться так высоко. Находясь на грани истерики, с бешено колотящимся сердцем и сжавшись на полу под линзой, Хэнрик твёрдо решил покинуть остров. К чёрту деньги, к чёрту маяк. Он вдруг понял, что происходит со всеми смотрителями, и стать очередной жертвой морских тварей не желал. Днём они спят, прячутся под толщей воды, и вот тогда Хэнрик уплывёт.

С этими мыслями он просидел до утра, так и не сомкнув глаз, слушая, как за стенами маяка продолжают раздаваться голоса и плескаться вода. На утро, как только первые лучи солнца смогли пробиться сквозь плотные облака, он выбрался из маяка и побежал к лодкам. Идея самостоятельно уплыть была безумной, шанс заблудиться в тумане крайне высок, но оставаться здесь и ждать проклятого Джима Хэнрик считал ещё большим безумием. Он вытолкал лодку на воду, запрыгнул в неё и оттолкнулся от берега. Лучше уж сгинуть в море, чем быть сожранным заживо.

Покидая остров, Хэнрик старался не оборачиваться, однако, повинуясь какому-то внезапному порыву, он бросил последний взгляд на маяк. Там, уже почти затерявшись в тумане, на камне сидела фигура. Она словно провожала Хэнрика, и он поспешно отвернулся, почувствовав, как вновь задрожали руки. Хэнрик сделал мощный гребок, и больше не оборачивался ни разу.

*** В назначенный срок, спустя семь дней, старый лодочник Джим вернулся на остров, однако Хэнрика там уже не было. Всё, что он оставил после себя, была настежь распахнутая дверь пристройки, беспорядок и десяток пустых бутылок. Джим, тяжело и очень тоскливо вздохнув, покинул остров, в очередной раз сожалея о том, что маяк поглотил ещё одну несчастную душу.