Часть 3 (1/1)

*** Снаружи начинало моросить. Блики дорожных фонарей покрывались мелкими каплями и расползались причудливым узором калейдоскопа. Мáшита прикрыл глаза, позволяя запотевшему стеклу приятно холодить лоб. Его пальцы бездумно обернулись вокруг зажигалки. Серебристый корпус в кармане тренчкота удерживал его в реальности. Напоминал ему, как напоминала и загрубевшая кожа там, где подушечка пальца привыкла жать на колёсико — дурацкий тик, который он перенял, как мальчишка-школьник. — Не прислоняйтесь. — В голосе Яшики послышались нотки беспокойства. — Схватите переохлаждение. Переохлаждение. Кого это сейчас волновало? Если они не уничтожат дух, метка убьёт их обоих. После того, что Мáшита видел и слышал в холле, это уже не казалось чем-то нелепым. Может, сказывалась усталость, а может, абсурдность происходящего пересекла все мыслимые границы, и вслед за ней пришло притупляющее чувства безразличие. Слишком много странного случилось в эту ночь. Говорящие куклы, словно сошедшие с готических гравюр, потомственные медиумы, статьи в оккультных журналах… И только подчёркнуто вежливая речь Мэри заставила его вскинуть бровь: в Токио так не разговаривали вот уже лет семьдесят. Отчего-то именно сейчас вспомнилось, с каким участием фарфоровая игрушка глядела на его запястье. Трудно было представить, что кукла могла понимать, каково было существам из плоти и крови: выточенная резцом керамика не знала ни боли, ни ужаса неотвратимого конца. Впрочем, логика и здравый смысл принадлежали миру людей; мир сверхъестественного не подчинялся его законам. Вне его рамок, возможно, даже кукла не была лишена эмпатии. Украдкой Мáшита перевёл взгляд на Яшики. Лицо того казалось пустым и по-прежнему усталым, ни капли не взбодрённым порцией кофе. С момента их отъезда он не проронил ни слова про метку или дух, словно не желая переводить разговор в русло оккультного. Ремень безопасности свободно болтался у его плеча — Яшики не потрудился зафиксировать пряжку. За такую езду полагалось не менее пятидесяти тысяч иен штрафа, автоматически пронеслось у Мáшиты в голове. С этой чертовщиной он даже не потрудился спросить, были ли у Яшики права и страховка. На долю секунды он чётко представил, как тот засыпает за рулём, а громада металла и пластика вылетает с дороги и, сталкиваясь с бетоном и ограждениями, сминается консервной банкой. Возникший образ не вызвал ни страха, ни отторжения. С запоздалым удивлением Мáшита осознал, что какой-то его части сделалось всё равно — убьёт ли его дорожный столб или же пульсирующая кусачей болью метка на запястье. Конечно, это было маловероятно. Автомобиль мужчина вёл аккуратно, вероятно, потому, что впервые сидел за рулём габаритного фургона. В его напряжённой позе читались тревога и какая-то непоколебимая решимость, которую Мáшита не мог себе объяснить. За пять лет службы в полиции его максимализм давно угас, а энтузиазм уступил место холодной циничности. Он не имел привычки тешить себя иллюзиями. Хеппи-энды случались в кино; в реальной жизни найти справедливость и наказать зло было куда труднее. Справедливость была прерогативой силы, а силе было наплевать, на что надеялись те, кто копошились под её ногами. — Что-то не так? — спросил Яшики, заметив его взгляд. Мáшита промолчал. Штрафы и отсутствие прав было последним, о чём им стоило заботиться. И всё же открытое пренебрежение Яшики собственной безопасностью казалось ему донельзя безответственным. Чувство внутреннего долга не могло позволить ему закрыть на это глаза: — Пристегнись. Обращение на ?ты? заставило мужчину в очках едва заметно скривиться, но спорить он не стал. Раздалось шуршание, щёлкнула застёжка. — Спасибо. — Всегда готов, — Мáшита отсалютовал. Вышло чуть насмешливее, чем он намеревался; он вообще не собирался ничего отвечать, а когда слова вырвались, то прозвучали как завуалированная издёвка. В участке это сходило за шутку, за безобидную подъёбку в духе ?самā кампу?, которыми коллеги кидались друг в друга в конце дня, но… [1] — Ага. — Кивок, снова этот растерянный вид. Мáшите в очередной раз захотелось закатить глаза. Скрывать свои чувства Яшики совсем не умел. Он был открытой книгой, которую мог прочесть любой, и задеть его не составляло труда. Не то чтобы Мáшита намеревался — в конце концов, каждый раз он чувствовал себя немного людоедом, глядя на проблеск чего-то уязвимого в чужих глазах — просто так получалось. С самого начала нечто внутри него было безвозвратно испорчено — некий изъян, дефект в его сути; окружающие не воспринимали его иначе, а он не стремился что-либо изменить. Да и к чему? В конечном счёте люди всегда понимали других превратно. Яшики, наверное, было куда проще с самим собой. Его переживания колыхались где-то на поверхности, простые и понятные невооружённому глазу. Все его проблемы исходили от чрезмерной открытости; проблемы же Мáшиты заключались в том, что его эмоции были зарыты слишком глубоко. Настолько, что иногда он сам начинал сомневаться в их существовании. Пальцы бывшего детектива снова сжались на металлическом предмете в кармане. Его жизнь летела под откос вот уже который год подряд. *** — Пропажи людей? В школе? — Сайто негромко рассмеялся и отхлебнул глоток кофе — чёрного золота, как он любил шутить. Ирония в словах старшего инспектора была чересчур явной. Нового старшего инспектора, зачем-то напомнил себе Мáшита. Мужчина перед ним ни капли не походил на человека, которого некогда боготворил весь отдел: вместо тонких очков — кустистые брови, вместо добродушных подколок — заблаговременный снобизм, вопрошавший о бумагах по форме, а не о том, что подсказывало его подопечным полицейское чутьё. В участке было шумно. Отовсюду доносились телефонные звонки и отголоски переговоров, но отчего-то Мáшите показалось, что за спиной раздались смешки. Стенки бумажного стаканчика прогнулись под его пальцами. К издёвкам коллег он давно привык, но каждый раз хребет всё равно покалывало, стоило поймать на себе любопытствующие взгляды. В такие моменты хотелось со злостью смести громоздкий монитор прочь и почувствовать, как в офисе воцаряется звенящая тишина — одна лишь мысль об этом приносила минутное облегчение. Но делать и хотеть — две разные вещи. Неминуемые последствия всякий раз остужали его пыл. — Людей, связанных со школой, — ответил он, игнорируя стремительно догорающую в зубах сигарету. С недавних пор его внештатное расследование обросло дурной славой и стало трактоваться в участке не иначе как идея фикс. ?…Перегорел на работе?. ?Так и не смог смириться?. ?Гоняется за призраками?. И праздным перешёптываниям не было ни конца ни края. Он стал ловить себя на том, что сделался куда вспыльчивее, чем обычно. Возможно, сказывалась бессонница, а, возможно, отсутствие существенного прогресса в расследовании подтачивало ему нервы. Ни первое, ни второе не улучшало его и без того скверного нрава. — О, прошу прощения, — инспектор Сайто торопливо согласился и пошло подмигнул ему, как старшекласснице на уокинг-стрит [2]. — Да, Мáшита, — вздохнул он. — Я понимаю. Бывают случаи, когда полиция бессильна. Жёны сбегают к любовникам, дети уходят из дома. Таких дел много. Не все из них криминал. Только кажется, что все они связаны между собой, а на самом деле… — Сайто безразлично помахал рукой. —…Просто жизнь. Но да. Есть у нас в Токио такие места, где люди пропадают напропалую. Этот парк у горы Такао? Наш собственный Лес Самоубийц, будь он неладен. Клерки, банкиры, прогоревшие игроки… Все туда стекаются, чтобы кончить жизнь самоубийством. Сколько бы патрулей ни посылали, всё без толку. Когда-то в окрестностях обитала одна секта, так и те приняли яд… ?Рабочие пчёлы?… Нет, ?Улей?? Мáшита мысленно скривился. Этот человек. Он не мог не знать. У него совсем не было такта? Банального уважения к чужой?.. ?Трагедии? слишком пафосно вертелось на языке. Сжатый зубами фильтр — вот и всё, что выдало его внутреннее негодование. Он сделал короткую затяжку — так было проще занять свой рот и скрыть ту мерзкую дрянь, что вот-вот была готова просочиться наружу. Терпкий дым змеёй сворачивался в лёгких, своими чешуйками обдирая ему горло. На языке остался блёклый привкус пепла; в последнее время он очень много курил. Мысли в голове метались по кругу, отчаянно пытаясь найти хоть что-нибудь, хоть какую-то зацепку, которая могла бы пролить свет на то, что творилось в городе — но тщетно. Случаев загадочных исчезновений становилось всё больше. Дело его напарника… нет, его ментора, так и не раскрыли, признав того погибшим. Формальность, не более, поставившая жирную точку в его файле, но так и не принёсшая облегчения его семье. Мáшита не был на похоронах. Не смог отыскать в себе силы увидеть пустой гроб, увидеть лица сестры и племянника Фукуды — о них тот рассказывал с такой теплотой, что любые слова казались дежурными и неуместными. В полицию он пришёл в надежде хоть как-то исправить несправедливость в этом мире, но за последние несколько месяцев всё, что Мáшита мог вычленить из мучившей его головной боли — это горький привкус очередного тупи?ка. Каждое дело обрастало новыми, всё более нелепыми деталями, превращаясь в идеальный прикорм для бульварной прессы и новомодных оккультных журналов, которые пачками плодились в сети. Бесследно пропавшая пару лет назад учительница начальных классов стала лишь верхушкой айсберга. Месяц спустя после её исчезновения без вести пропал и сотрудник школьной клининговой службы Такано Сейдзи. Тогда это не вызвало особых подозрений — одинокий пожилой мужчина часто уезжал в летний домик у озера. Лишь только когда служба опеки забила тревогу, полиция проверила его жилище. Труп обнаружили в закрытом зимнем саду; неестественную степень разложения и покрывавшие внутренние органы цветы и лишайник списали на высокую влажность. Никто не придал значения тому, что в своей оранжерее Такано выращивал суккуленты, предпочитавшие засушливый микроклимат. Чем больше Мáшита копался в архивах, тем больше понимал: единственное, что связывало хотя бы часть этих случаев, это начальная школа Х и — если удавалось обнаружить труп, — заражение останков растительной органикой. Дело этого учебного заведения когда-то вызвало шумиху. Чудовищный пожар начался в классе естествознания на втором этаже и вскоре перекинулся на всё здание. Многие учащиеся пострадали от угарного газа. Причиной возгорания назвали ненадлежащее хранение химреагентов и некачественное оборудование лаборатории. После расследования члены школьного совета получили сроки за халатность, впрочем, директора вскоре оправдали, и тот отделался административным наказанием. Стечение обстоятельств и человеческий фактор — этим пестрили колонки тогдашних газет. К счастью, массовой гибели учеников удалось избежать, и жертв пожара было не так много. Только одно тело так и не было обнаружено — тело приёмного сына директора. И всё же… Что-то в этой трагедии настораживало. Чутьё подсказывало ему, что пропажи работников школы и их родственников можно было свести к одному источнику — к одной точке, с которой всё началось — к одиннадцатилетнему мальчишке, чьи останки так и не были найдены. Оно же заставило его спуститься в архив вещдоков этим утром и достать материалы по делу школы и нескольким другим делам: отчёты, распечатки, сводки телефонных звонков, газетные вырезки. Именно эта кипа архивных бумаг на его столе послужила причиной столь малоприятной беседы со старшим инспектором. — Мой вам совет, детектив, — продолжил Сайто, присаживаясь на край столешницы. — Не растрачивайте себя на заведомо безнадёжные дела. Подумайте об этом, когда в следующий раз вам вздумается… — он подцепил одну из хаотично разложенных по столу папок и принялся небрежно переворачивать страницы, отмеченные цветными стикерами, — …Собирать заметки из таблоидов. Минута, когда он, периодически криво хмыкая, листал документы, тянулась целую вечность. Мáшита прочистил горло, и только тогда, будто вынырнув из крайне интересного чтива, старший инспектор захлопнул папку. — Вот что, — в его голосе внезапно послышались фамильярные нотки. — Сегодня у тебя круглая дата: год в моём отделе. Давай-ка отметим это в баре. Заодно и обсудим зацепки в твоём прожекте, а? Что скажешь, Сатору? Обращение по имени ударило по ушам не хуже мокрой тряпки, перебивая собой смысл сказанного. Мáшита с трудом сохранил нейтральное выражение лица. Слышать собственное имя из уст старшего инспектора казалось чересчур неправильным. Он никому не позволял себя так называть. Его напарник был не в счёт, да и тому потребовались недюжинные упрямство и напористость, чтобы добиться своего. Теперь его не стало и… Нет. Внутри от этой мысли всё переворачивалось. Фукуда пропал без вести — это всё, что ему нужно знать. Всё, что требовалось, чтобы продолжать надеяться разыскать хоть что-нибудь. Ещё более неправильным ощущался дружеский жест Сайто. Мáшита не мог уловить, что именно внутри него протестовало: его собственная замкнутость или же труднообъяснимая неприязнь, которую он испытывал к новому начальнику. Сайто не был Фукудой. Мáшита по-прежнему не мог смотреть на него, не сравнивая ни с кем и ни с чем. На мгновение он почувствовал досаду на самого себя: позволять предвзятости примешиваться к суждениям было ребячеством, но этот минутный укол совести довольно быстро прошёл. Сейчас его голову занимали совсем другие мысли. Разумеется, приглашение в бар прозвучало не просто так — его проверяли. Нынешний старший инспектор имел репутацию человека, не знавшего слова ?нет? и не терпящего нарушений субординации. Его самоуверенность и прагматичность давали ему харизму, но вместе с тем и донельзя раздутое чувство собственной важности. Впрочем, непростой характер уравновешивался выдающимися полицейскими заслугами. Поговаривали, что у Сайто были связи в мэрии, хотя в это верилось с трудом. Зато в его стремлении вышколить весь отдел под себя Мáшита не сомневался. В этом смысле у него просто не было выбора. Старший инспектор продолжал потягивать кофе, ожидая услышать от него ответ. Его глаза скользнули по лежавшей на столе папке с газетными вырезками, будто желая просветить её рентгеном, а затем перетекли на самого детектива, отчего-то слишком долго задерживаясь на горле, где под кадыком затягивался аккуратно завязанный галстук. Кожу под этим взглядом запекло. Мáшите внезапно захотелось потереть шею, лишь бы сбить неприятный горячий зуд. — Почему бы и нет, — наконец бросил он. — Вот и чудненько. — Ладонь Сайто гулко хлопнула по столешнице. Он широко ухмыльнулся. — Это всё равно был приказ.*** Колёса с негромким шуршанием застыли у ограждения, и фургон по инерции качнулся вперёд, вырывая его из непривычной задумчивости. Голова ощущалась ватной, как будто всю поездку он проспал неглубоким сном. Казалось, что прошло несколько часов, но неоновые цифры на приборной панели уверяли в обратном. Думать было тяжело. Ему нечасто доводилось летать на самолёте, но отчего-то он был уверен, что джетлаг ощущался именно так: рассинхронизацией внутренних биоритмов, странным диссонансом между разумом и телом [3]. До рассвета оставалось ещё каких-то полтора часа. Полтора часа до их гибели. Словно услышав его мысли, метка на запястье разлилась жгучей болью, как если бы к коже приложили раскалённый металл. Тело тут же наполнилось болезненным ознобом. Иллюзорный ожог не хуже стрелки часов напоминал, как мало времени им отведено. Паниковать было нельзя — сильные переживания могли ускорить действие проклятия. Нужно было оставаться хладнокровным… — Вы в порядке? — послышался голос Яшики. Мáшита мельком взглянул в его сторону. Мужчина выглядел уставшим и подавленным; лицо его казалось затравленным тяжёлыми мыслями, но никак не физической болью. Было непохоже, чтобы метка наградила его фантомным укусом. — Да. Ты?.. — Пожалуй, — Яшики замялся и добавил: — Наверное… Неуверенность в голосе выдавала его с потрохами. Врать он не умел, как и не умел натягивать хорошую мину при плохой игре. И всё равно казалось, что рубленая реплика приободрила его. Нервным движением он поправил очки и, покопавшись в сумке, извлёк оттуда фонарик. — Пойдём? — робко предложил он. Заброшенная и пережившая пожар школа выглядела ещё жутче, чем пару часов назад. Разбитый кафель и бетонное крошево теперь перемежались с колючими путами, плотным ковром увивавшими стены и пол. На фоне гари и дождевых подтёков головки роз смотрелись дико, придавая ещё крепкому зданию вид заросших руин. Где-то внутри работал генератор: красные отсветы сигнализации расцвечивали капли дождя на треснутых окнах, отчего казалось, что по стеклу бежала кровь. С каждым шагом раскуроченная плитка хрустела под ногами, как вываренные кости. Конечно, это было игрой воображения: жертв пожара было немного, но всё равно навязчивый образ никак не шёл из головы. — Когда вы были здесь, — внезапно нарушил молчание Яшики, — вы не смотрели в зеркало в восточном крыле школы? — Нет. Зачем? С полминуты Яшики шёл молча, уставившись куда-то себе под ноги. Наконец он ответил: — Просто, дух в зеркале сказал, что ищет ?красное?. Мáшита повернулся к нему, обдавая его худое лицо жидким светом фонарика. — И что это значит? — Понятия не имею, — пожал плечами тот. Сзади луннная дорожка облепила его фигуру, и на мгновение бывшему детективу показалось, что Яшики сделался ещё выше и худощавее. Внезапно что-то тускло блеснуло у подоконника за его спиной. Нечто серебристое и тонкое проглядывало сквозь завесу листьев и колючих стеблей. — Эй… — Мáшита остановил своего спутника, указывая в сторону дырявого окна. Порыв ветра ударил в стекло, и тонкая прозрачная перегородка с дребезгом заходила из стороны в сторону, как если бы хотела их предостеречь. — Что там?.. — переспорил Яшики, вглядываясь в темноту. — В прошлый раз здесь ничего… Внезапно он запнулся и протянул ладонь к обвивавшей оконный откос лозе. За зеленью что-то явно скрывалось. Шипы не позволяли просунуть сквозь них даже мизинец, и, сдавшись, Яшики полез в сумку, выуживая оттуда перочинный нож. Аккуратно поддев лезвием металлическое кольцо, он потянул на себя застрявший предмет. В свете фонарика показалась связка ключей. Судя по брелоку, она принадлежала школьному сторожу. Мáшита цокнул языком: — Должно быть, валялись на полу. Когда мелкий гадёныш устроил здесь гербарий, побеги протащили брелок до самого окна. Теперь мы сможем… Он умолк на полуслове. Вертевшаяся на языке ещё секунду назад мысль внезапно рассосалась, не оставив после себя и следа. От затылка и до кончиков пальцев по телу разлился зловещий холодок, заставивший его застыть. Он не помнил. Он не помнил, что хотел сказать. — Что-то не так? —…Ничего. Просто потерял нить мысли. — Собственный голос прозвучал на удивление ровно, и ничто в его ответе не выдавало зашевелившегося на самом дне страха. — Нужно осмотреть оставшиеся помещения. Он отвернулся и отошёл от двери, пропуская Яшики со связкой ключей вперёд. Щёлкнул замок, запертый класс отворился. Внутри просторной комнаты было так же сыро, как и в коридоре. Вывороченные половицы казались серыми от толстого слоя пыли и бетонного осадка, из парт уцелело лишь две — одна из них была опрокинута рядом с подоконником. По всей видимости, во время пожара её использовали, чтобы разбить окно. Стена над доской выглядела так, словно по ней палили картечью. Бывший детектив затруднялся представить, чем можно было оставить такие глубокие выбоины. — Смотрите. — Фонарик Яшики выхватил горку белого порошка у дальней парты. — Это?.. — Это не кокаин, — механически ответил Мáшита, но, заинтересованный находкой, его спутник уже поравнялся с партой и присел на корточки, погружая указательный палец в белое вещество. — Соль. — С задумчивым видом мужчина растёр белёсый порошок между пальцами. Взгляд его перетёк на выцветшие листы бумаги на стенде у доски. Свет фонарика выхватил написанные детской рукой заголовки и схематичные каракули. — Похоже, это часть какой-то презентации. — Яшики посветил на один из плакатов. — Вроде классного доклада. ?Экс…перименты…по…выведе…нию…сорняков?? — С большим трудом он прочитал полувыцветший заголовок и, сощурив глаза, принялся разбирать написанные корявым детским почерком строки. — ?Я неделю испытывал разные способы воздействия на сорняки. Лучше всего себя показали мисо суп и морская вода. Соль губит растения! От неё они засыхают. Чтобы быстрее вытравить сорняки, лучше сначала растворить кухонную соль в воде…?. Хмм, тут ещё один, — заметил он. — ?Зонт, который выдержит тайфун. Обычный зонтик сломается при сильном ветре. Моё решение — укрепить купол пластмассой! Возьмите кусок плотного пластика и прикрепите его булавками к зонту. Так вы защититесь от веток и летящего мелкого сора!? Мáшита фыркнул: — Что ещё можно было ожидать, дети так думают. В отличие от него, наивный доклад ни капли не позабавил Яшики. Вместо улыбки на его лицо наползла тень озабоченности, а потом он и вовсе потянулся к стенду, срывая пожелтевшую бумагу. — Это порча муниципального имущества. — Замечание вырвалось у бывшего детектива само собой, словно при нём до сих пор был форменный значок и табельное оружие, и он мог выписать кому-то штраф. Но его слова пролетели мимо чужих ушей. Будто не расслышав его, Яшики направился к холмику из соли в центре класса. Из сумки он извлёк пустую бутылку с почерневшим колпачком и безо всяких колебаний принялся загребать белёсый порошок внутрь. Наполнив её на треть, он плотно завинтил крышку и вновь начал копаться в сумке, попутно гремя остовом зонта и будто бы совершенно не замечая чужого пристального взгляда. — Нравится коллекционировать мусор? — Голос Мáшиты сочился ехидством. — Нет. Но вдруг пригодится. — Ладно, делай что хочешь, — Мáшита примирительно развёл руками и отвернулся, обводя помещение взглядом. У доски виднелись шкафчики. Вероятно, когда-то там хранились учебные пособия или материалы для творчества — трудно было определить, чем раньше был этот класс. Сейчас же створок почти не осталось: большинство из них были сорваны с петель и разбросаны по изгвазданному сажей и пылью полу. Он без особого энтузиазма принялся оглядывать полки. С каждой минутой эта затея казалась ему всё большим абсурдом. Голова начала заполняться странным, звенящим шумом, и думать становилось труднее, словно вся его рациональность, весь его внутренний механизм проржавел и работал едва-едва. Что конкретно они могли найти в пострадавшем от пожара классе? Источник затаённой злобы духа? Это было нелепо. Если где-то и стоило искать, то только там, в подвальной комнате, среди обглоданных лианами останков. Совершенно неожиданно вдруг в глубине одной из покосившихся ячеек его рука нащупала нечто цилиндрическое и продолговатое. Лунный свет едва-едва разбавлял мрак, но глаза не обманывали его. Это была сигнальная ракета. Что такая вещь делала в классе для детей, Мáшита затруднялся ответить. Пальцами он провёл по тёмно-красному боку — заряд был сухим, не тронутым сыростью и пробивавшимся сквозь разбитые стёкла сезонным дождём. — Яшики, — негромко позвал он. За спиной послышались шаги; мужчина подошёл ближе. — Вот, этим мы сможем задать ему жару. Растения боятся огня, верно? Повертев ракету в руках, Яшики молча изучил полустёртые буквы на оболочке, а затем приложил палец к губам и покачал головой: — Как бы там ни было, эта штука годится лишь для ближнего боя, а дух атакует с дистанции. Нам нужно как-то остановить шипы… Он умолк. Внимание его привлёк стоявший неподалёку от доски аквариум. Рядом с ним ютились горшки с засохшими цветами — вероятно, когда-то здесь располагался школьный уголок природы. Стенки аквариума помутнели от времени, подёрнулись тиной и желтоватым налётом. — Там что-то есть, — пробормотал он, обращаясь не то к себе, не то к своему спутнику, поглядывавшему на него с неприкрытым подозрением. Сделав пару шагов в сторону стеклянной коробки, он запустил руку внутрь. В воздухе тут же разлилась гнилостная вонь — ни с чем не сравнимый запах застоявшейся воды и разлагающихся растений. Вонь была настолько сильной, что мужчина тут же отпрянул, утыкаясь носом в рукав. — Как странно, — морщась процедил он. — Откуда здесь столько воды? Школа ведь давно пустует. Об этом было смешно спрашивать. Мáшита открыл рот, чтобы ответить, но не смог произнести ни слова. Очевидное объяснение внезапно ускользнуло от него, оставляя за собой пустоту и неопределённость, и под длинным рукавом его ладонь инстинктивно обернулись вокруг кляксы на запястье. Мужчина в очках, задумчиво прижимавший палец к губам, казалось, сохранял ясность ума, в то время как ему приходилось прилагать немалые усилия, чтобы не терять ход мыслей. Сейчас он мог только молча наблюдать, как рука Яшики погрузила бутылку в мутную жидкость, а его губы принялись что-то невнятно бубнить — что-то про ?очистить? и ?морскую?. Забулькал воздух, и пластик начал наполняться водой, а порошок в ней — стремительно зеленеть. Вони не убавилось, но, смешавшись с солью, мерзкая жидкость теперь остро пахла йодом. Всколыхнувшееся в особняке чувство омерзения паучьими лапками вновь промаршировало по затылку Мáшиты, вырывая его из странного оцепенения. — Эй, — окликнул он, — Ты сам с собой разговариваешь. — А? — Яшики встрепенулся. От его забытья не осталось и следа, и сейчас он выглядел как прежде, немного растерянным, но серьёзным. — Я просто… — он запнулся. — Неважно. Нам стоит поторопиться. — Здесь делать нечего. Надо искать в подвале. Должно быть что-то, что мы упустили. Яшики напрягся. Эта крошечная заминка ускользнула бы от кого угодно, но не от бывшего копа. Перспектива вернуться на место убийства отнюдь не наполняла его вынужденного спутника энтузиазмом — и это было понятно. Впрочем, чужие страхи Мáшиту не волновали. Его волновала метка и только она, и если для того, чтобы избавиться от уродливой кляксы, им вновь придётся спуститься в набитую трупами комнату, то он без раздумий махнёт в ржавый люк. Развернувшись, он направился к выходу и, замерев уже в дверном проёме, коротко бросил через плечо: — Ты идёшь?***