Виток Шестой (1/1)

В раннее субботнее утро, по дороге в Германию, я мучительно придумывал, с чего мне начать разговор с дедом. Я знал, что живёт он один, ни детей, ни тем более внуков у него нет, во всяком случае, официально. Но даже несмотря на это вариант просто взять и с порога заявить: ?Здравствуйте, дедушка, я ваш внук, сын вашей дочери Эстер?, как мы обсуждали с Робертом, не годился. Вдруг господин фон Шульц скажет: ?Не знаю никакой Эстер, и нет у меня никаких внуков?.И вообще, чем ближе я подъезжал к Айхендорфу, тем больше сомневался в правильности своей поездки, хотя ещё вчера был железно убеждён, что ехать надо именно так, без всякого предупреждения.Впрочем, что сделано, то сделано. Раз уж я поехал, то не возвращаться же обратно. В конце концов, я через неделю улетаю в Америку почти на год, и оставить этот вопрос висеть в воздухе... Да я же там изведусь, в этой Америке, размышляя о том, что из себя представляет мой дед, и фантазируя на тему наших возможных с ним отношений!Уже въезжая в посёлок, я решил так – покажу ему фотографию Эстер и посмотрю на его реакцию. И дальше буду вести разговор в зависимости от того, что он ответит.Дом я нашёл быстро, подробная карта, скачанная из интернета, не подвела. Остановившись у калитки, я сквозь невысокую и негустую ограду увидел небольшой, типично немецкий домик, каких за сегодняшнюю дорогу повидал, наверное, не меньше сотни. Моя машина не мешала проезду, поэтому я оставил её на месте, сам вышел и подошёл к калитке. Она была заперта, рядом торчала кнопка звонка. Я нажал, в доме едва слышно раздалась звуковая трель, но выходить оттуда и интересоваться, зачем я припёрся и стою перед калиткой, никто не торопился. Я обругал себя последними словами.

И что теперь? Где Клаус фон Шульц? Хорошо, если вышел ненадолго, а если уехал? Отдыхать, лечиться, к друзьям-родственникам в гости? Нет, всё-таки прав был Роберт, прежде чем ехать, надо было позвонить. Просто поинтересоваться, можно ли навестить господина Шульца и задать ему несколько вопросов. Хотя бы даже сегодня утром. Сослаться на то, что разговор не телефонный, и приехать.А плохо ещё и то, что я по-немецки двух слов связать не могу, чтобы порасспрашивать соседей. Разве что по-английски, в котором Иванка меня крепко натаскал, когда мы пришли к твёрдому решению, что едем в Америку оба. Впрочем, соседей тоже что-то не видать, хоть и выходной день на дворе.Нажав ещё раз кнопку звонка и снова не получив никакого ответа, я вернулся в машину. Ну что ж, буду торчать здесь до упора, пока не появится хозяин дома или какие-нибудь прохожие. Есть и в туалет мне пока не хотелось, я подкрепился и справил все свои нужды ещё на границе, в кафешке возле таможенно-пропускного пункта, а минералки у меня с собой была почти полная бутылка. Часа два могу просидеть с комфортом, а за это время, надеюсь, хоть кто-нибудь да появится на улице.Просидеть мне пришлось всего десять минут. Из соседнего переулочка вышел мужчина с пакетами, явно продуктовыми, в руках. Он шёл быстро и уверенно и издалека выглядел моложе, чем оказался при ближайшем рассмотрении. Моё сердце замерло на секунду, а потом забилось часто-часто.Это был мой дед. Я его узнал сразу, потому что он не сильно изменился по сравнению с фотографиями, переданными мне Петером. Краем сознания я ещё успел подумать, что через сорок лет, если доживу, буду выглядеть так же, как и он.А потом я перестал думать о всякой ерунде и начал выбираться из машины. Дед, увидев меня, остановился. Он не испугался и даже не особо любопытствовал, скорее, просто удивился, что у его дома стоит незнакомая машина с иностранными номерами. Я вылез и подошёл к нему:- Здравствуйте! Вы Клаус фон Шульц?Я говорил по-чешски, надеясь на то, что он ещё не забыл этот язык. Впрочем, другой язык я сейчас вообще вряд ли бы вспомнил. Я волновался до почти головокружения и нехватки дыхания, но отступать был не намерен. Если я ему не нужен – извинюсь и поеду обратно. Ничего, жил тридцать лет без деда, и дальше без него проживу.Клаус фон Шульц, видимо, и в самом деле не забыл ещё чешский язык, потому что кивнул и сказал почти без акцента:- Да, я Клаус фон Шульц. А вы кто?Ну что ж, вот и наступил решающий момент. Сейчас я узнаю, есть у меня ещё один родственник, или родня по материнской линии так и ограничится двумя двоюродными дедушками. Нет, в том, что по крови Клаус фон Шульц является моим дедом, отцом моей матери, я не сомневался. Я сомневался, захочет ли он признать это родство.Не говоря ни слова, я вытащил из кармана фотографию Эстер. Протянул ему:- Вы знаете, кто эта... девушка?Не знать он не мог, ведь у него была третья фотография, которую ему тридцать лет назад отдали Янек и Флорек.

Взяв карточку в руки, он долго смотрел на неё.- Откуда она у вас?- Вы знаете её? – я проигнорировал его вопрос, повторил свой.- Молодой человек, - он протянул мне снимок обратно, - если это шутка, то она слишком жестокая. Это моя дочь, которая умерла тридцать два года назад. Не знаю, где вы взяли эту фотографию...Я перебил его:- Мне её дали Янек и Флорек, братья Урсулы, - и, так как он смотрел на меня непонимающе, добавил. – Я сын Эстер, вашей дочери. Я ваш внук.Его подбородок задрожал от гнева:- Как вы смеете так... кощунствовать! Моя дочь умерла, да, при родах, но ребёнок тоже умер. Я не знаю, откуда вы знаете эту историю...Я снова перебил его:- От своего отца, от братьев Урсулы, из старых писем и фотографий. Из детективного расследования, которое затеял мой отец, когда узнал, что я жив. Ведь вы же не видели меня мёртвым, правда?- Как же он узнал, что вы живы? – Клаус фон Шульц всё ещё не верил мне, но зерно сомнения мне в него посеять удалось. Я вздохнул:- Это очень долгая история. Давайте сядем в мою машину, и я вам всё расскажу. И покажу подтверждающие документы.Он покачал головой:- Тогда уж пойдёмте в дом. Красть у меня нечего, убивать вам меня незачем. И вообще...Он полез в карман, видимо, за ключом. Я перехватил из его руки сумки:- Позвольте я вам помогу.Он ничего не ответил, открыл калитку, зашёл сам, пропустил меня, захлопнул калитку и направился к входной двери в дом. Просто толкнул её, она оказалась незаперта. На мой незаданный вопрос ответил:- Я никогда дверь не запираю. Соседи знают, а чужие... – он усмехнулся, - сами не рады будут, если зайдут.Я прошёл в гостиную и понял, почему дед не боится оставлять дверь незапертой.Навстречу нам поднялась крупная породистая красивая немецкая овчарка. Она молча посмотрела на меня, потом на хозяина. Тот снова усмехнулся:- Видите, какая у меня охрана? Советую не делать резких движений или издавать громкие звуки. – Потом обратился к собаке, сказал ей что-то по-немецки. Перевёл для меня. – Я сказал, что вы гость. Рекс привык к тому, что ко мне часто гости приходят.

Клаус фон Шульц уселся в кресло, сделав рукой жест, приглашающий меня расположиться в точно таком же кресле, стоящем напротив:- Присаживайтесь. Я вас слушаю.Я сел, оглядел маленькую, по-спартански обставленную гостиную, в которой царил идеальный, я бы сказал, армейский порядок. Все вещи на своих местах, ничего лишнего, безукоризненная чистота. Я почувствовал, что дед нравится мне всё больше и больше. Осталось дело за малым – самому понравиться ему.Мысленно сосредоточившись и попытавшись взять себя в руки, я вытащил кучу документов и справок и начал свой рассказ.* * *Дед слушал меня молча, пока я не дошёл до письма Каролины. Услышав же, что она задумала, он, словно подкинутый пружиной, выскочил из кресла и заорал:- Сука, тварь, да её убить мало за такое!..Рекс, лежащий у его ног, тоже подскочил, коротко взрыкнув и с беспокойством глядя на хозяина. Вскочил и я:- Успокойтесь, господин фон Шульц! Вам вредно волноваться.- Да откуда ты знаешь, что мне вредно, а что полезно!.. – И, словно бы наткнувшись на невидимую стену, замолчал. Нас отделяло всего два-три шага...Дед протянул ко мне руки:- Дано, внучек...Я бросился к нему, схватил в объятия, прижал к себе:- Дед...Мой голос срывался, все слова мгновенно выветрились из головы, и я нёс какую-то бессмыслицу:- Дед, это ты... Ты здесь, я тебя нашёл...А он, крепко вцепившись в меня, повторял:- Дано, внучек...Потом отстранился, полез в карман за платком.Вот ведь чёрт! И у меня глаза были на мокром месте, и мне тоже понадобился платок. А пока мы на пару вытирали слёзы и сморкались, я вспомнил, что и мой отец, Франтишек, тоже не сдержал слёз при встрече со мной.Дед ещё раз обнял меня:- Я ведь сразу поверил, что ты мой внук. Только боялся ошибиться и разочароваться.- Почему? – я сам тут же заметил неопределённость своего вопроса и уточнил, разбив его на две части:- Почему поверил и почему боялся?Он всё ещё не выпускал меня из своих объятий:- Поверил, потому что похож ты на меня и на неё. А боялся... Вдруг это ошибка.- Не ошибка, дедуль. – Я помог сесть ему в кресло. – Садись, устраивайся поудобнее, рассказ у меня долгий.Дед уселся, положил руку на голову пса:- Рекс, познакомься, это друг.Разумеется, он сказал это по-немецки, но тут же перевёл для меня. Потом добавил, обращаясь ко мне:- Скажи ему: ?Gib mir die Pfote?. Это значит: ?Дай лапу?.Я протянул руку и повторил незнакомые слова. Рекс посмотрел на хозяина, тот кивнул, и умница пёс положил свою лапу мне на ладонь. Я пожал её и совершенно машинально другой рукой погладил его по голове. Рекс сначала дёрнулся, как бы сбрасывая мою руку, но, бросив молниеносный взгляд на хозяина, от которого не последовало никаких команд, ткнулся мне в ладонь мокрым холодным носом и быстро её лизнул. Дед аж крякнул:- Ничего себе! Никогда никому руки не лизал, кроме меня. Ты первый.Я улыбнулся:- Он тоже понял, что я свой.* * *За время моего рассказа мы с дедом успели выпить по три или даже по четыре чашки чая. Я чай не особо любил, но сейчас глотал без разбора всё, что он наливал мне в чашку. Чего-то даже ел, какие-то конфеты из вазочки. А может быть, это было печенье.Спохватились мы оба только тогда, когда начало темнеть. Да и то потому, что Рекс деликатно намекнул, что пора бы хозяину его покормить.Дед поднялся:- Дано, ты такой путь проделал, а я тебя тут голодом морю, кишки водой заливать заставляю. Сейчас обедать будем.- Скорее уж ужинать, - поправил его я, тоже поднимаясь из кресла.Ужин мы готовили вместе. Оторвавшись от разговоров, я с некоторой долей стыда вспомнил, что обещал позвонить Петеру и Роберту и доложиться, как прошла встреча с дедом. Но на радостях совершенно забыл.- Дедуль, - покаянно обратился я к нему. – Мне пару звонков сделать надо. Петер просил сообщить, всё ли в порядке. Не ошибся ли он, и ты – это действительно ты. Вдруг это просто совпадение. Ну и вообще, просил позвонить, а то он волнуется, как мы тут с тобой встретились. Он за меня переживает.- Звони, конечно, - кивнул дед, вынимая из пакета куски мяса. – Ты свинину ешь? Или лучше курицу? А может, рыбу?- Дед, готовь, что есть, я сейчас всё съем, - улыбнулся я, набирая Петера.Поговорили мы недолго, в телеграфном стиле. Я сказал, что всё хорошо, что Клаус фон Шульц в самом деле мой родной дед (предложение провести генетическую экспертизу он с негодованием отверг), и что мы с ним стали уже лучшими друзьями. Петер искренне сказал мне: ?Я рад за тебя?, на что я ответил: ?А уж как я-то рад!?, и на этом мы разговор закончили.Потом я позвонил Роберту, пояснив деду, что о своих поисках рассказал ещё одному другу, потому что он много раз был в Германии и мог помочь мне советом. Наш разговор с Бобом почти дословно совпал с разговором с Петером, и дед даже похихикал над этим:- Включил бы функцию конференции, и два раза повторять не пришлось бы.- Да ладно, - улыбнулся я. – Такую радостную весть я и двадцать раз повторить готов.* * *Во время приготовления еды я сначала не обратил внимания на то, как дед орудовал кухонными принадлежностями, просто уловил, что он что-то делает не так. И только спустя пару минут сообразил – он резал мясо ЛЕВОЙ РУКОЙ!- Дед, ты левша? – я ошалело смотрел на него.Он пожал плечами:- Ну да. А что?- Да ничего, - я всё так же поражённо пялился на него. – Просто я тоже левша.- Ну и какие ещё после этого генетические экспертизы нужны? – усмехнулся он.* * *За едой мы продолжали рассказывать друг другу разные истории из своей биографии. Говорил в основном дед. Рассказывал, как он познакомился с Урсулой, как влюбился в неё с первого взгляда, хотя уже был женат. Рассказывал, как ему нравилась Прага, но что с тех пор, как он узнал о смерти Урсулы, он не был там ни разу. Я поддерживал этот разговор, но в голове у меня назойливо крутилась мысль, что я просто обязан рассказать деду о своей нетрадиционной сексуальной ориентации. И после нашего позднего обеда – или раннего ужина – который мы, не особо церемонясь, съели там же на кухне, я понял, что дальше признание откладывать нельзя.За встречу мы выпили по бокалу очень хорошего французского вина, почти десятилетней выдержки. Дед похвастался:- Это я купил, когда по замкам Луары путешествовал. Вышел в отставку и решил поездить по миру. По Европе покатался, на машине, в Северной Африке побывал, в Азии. Ну, про Бразилию понятно, за двадцать лет я её почти всю исколесил. Вот до Северной Америки не добрался.- Так приезжай! – с энтузиазмом откликнулся я. О том, что я через неделю уезжаю в Америку почти на год, я ему уже рассказал. Дед расстроился: ?Ну вот, только нашли друг друга, а ты так надолго уезжаешь. И так далеко?. В качестве утешения я сказал ему то же самое, что говорил Франтишеку: ?Интернет везде есть, будем друг другу письма писать, фотографии слать. Не переживай, раз мы нашли друг друга, то теперь уже не потеряем?. Он вздохнул: ?Да мало ли что за год произойдёт. Я старый...?. Договорить ему я не дал, нарочито-грубовато заявил: ?А мне плевать, что ты старый. Будешь сидеть тут и ждать, пока я вернусь?. Дед рассмеялся: ?Ладно, подожду, так уж и быть?.И вот теперь у меня возникла идея – а почему бы ему не приехать ко мне в Америку? Точнее, к нам с Иванкой.Так, стоп! Прежде чем что-то планировать, надо рассказать деду правду. Кто знает, как он относится к однополой любви, точнее, к самой возможности таких отношений, особенно насчёт меня. Может, он ярый гомофоб, и сейчас укажет мне на дверь, несмотря на то, что очень рад моему появлению в его жизни.Я вздохнул и начал своё признание почти теми же словами, какие говорил Франтишеку:- Дед, извини, я очень не люблю врать. Поэтому сейчас скажу тебе правду, хотя это, может быть, оттолкнёт тебя от меня. Я... в общем, у меня нетрадиционная сексуальная ориентация. Я гей.Я с замиранием сердца смотрел на его лицо, но, к моему удивлению, на этом лице не дрогнул ни один мускул. Клаус фон Шульц лишь вздохнул:- Жалко. Но не думай, что от твоего признания я тебя люто возненавижу и выставлю за порог с воплем: ?Чтоб ноги твоей здесь не было!?. Я много чего в жизни повидал, и знаю, что хороший человек или плохой – не зависит от того, с кем он спит.- Дед, как же мне с тобой повезло, - только и смог вымолвить я.Это ведь какое счастье, когда тебя не отвергают, не отталкивают только из-за того, что ты не такой, как все! Мне, хвала Всевышнему, не довелось испытать на собственной шкуре, каково это – быть отверженным, изгнанным из родного дома родными же людьми. Но мне хватило и рассказов студийных пацанов о том, как реагировали их родители на признания своих сыновей. В такие минуты я радовался, что я сирота, и что никогда не испытаю боль от предательства со стороны самых близких и родных людей.Но только теперь, когда у меня появился свой родной и близкий человек, я почувствовал – не понял умом, а именно почувствовал сердцем! – каково было тем парням, чью нетрадиционную ориентацию их семьи так и не приняли. Если бы сейчас дед сказал: ?Мне не нужен внук-пидорас?, мне было бы гораздо хуже, чем если бы я вообще не нашёл его. Самые болезненные удары наносят самые близкие люди...Дед пожал плечами:- У меня лучший друг был гей. Ну спал он с мужиками, и что? Это не мешало нам с ним дружить всю жизнь, с детства. Это как раз он в Прагу ездил, когдая его попросил поискать Урсулу. Но он чешского не знает, поэтому ничего и не смог выяснить. – Дед помолчал. – Умер вот он недавно. Мне его сильно не хватает. – Снова вздохнул, а потом абсолютно тем же движением, что и я, тряхнул головой. – Не будем о грустном. Лучше ещё о себе расскажи. Про свою нынешнюю жизнь. У тебя парень есть?- Есть, - улыбнулся я.* * *Проговорили мы почти до полуночи. Я бы и дальше мог продолжать болтать, но вдруг понял, что дед устал. Он не то что бы потерял интерес к разговору или, скажем, с трудом сдерживал зевоту, но весь его облик давал мне понять, что он сильно утомлён. Ещё бы! Столько новостей на него свалилось. Хорошо ещё, что с сердцем у него всё было в порядке, а то ведь я, олух, припёрся к нему без предупреждения. А он же старый, от моих новостей ему ведь и плохо могло стать. Эх, Дано, Дано, вечно ты так – сначала делаешь, а потом думаешь.Я смотрел на деда и остро сожалел о том, что он не нашёл меня раньше. Как бы мы были счастливы с ним, если бы он растил меня с детства! Ведь он приехал в Прагу всего через два года после смерти Эстер и через год после смерти Урсулы. Я тогда был совсем несмышлёнышем, и дед мог бы взять меня из приюта и воспитывать, если бы знал о моём существовании. Да я даже в приюте чувствовал бы себя намного лучше, если бы знал, что у меня есть отец и дед, если бы они приезжали ко мне, брали меня к себе на каникулы и праздники...Если бы... Как много всего случилось бы, если бы... Но что попусту мечтать о том, чего нельзя изменить?.. Поэтому я точно так же, как и дед (наследственность, что ли?..) тряхнул головой и решительно заявил:- Спать пора. Я ещё три дня тут пробуду, обо всём успеем поговорить.* * *Я думал, что усну мгновенно, как только лягу, но не тут-то было. Сон всё никак не шёл ко мне несмотря на дневную усталость. Я думал о деде, находящемся сейчас в соседней комнате, и сердце щемило от переполняющей меня нежности. Клаус фон Шульц оказался мировым дедом, слившимся в моём сознании с образом никогда не виденной мной матери. Он олицетворял для меня мать, только мужского пола. Всего за несколько часов он стал мне настолько родным, что я уже и не представлял, как я раньше жил без него. Не в том смысле, чтобы он всю жизнь был рядом, а в том, что я вообще не знал о его существовании. Но, к счастью, мы встретились (хоть и поздно, но, как говорится, лучше поздно, чем никогда), и оказались настолько близки друг другу по духу, что теперь никакие силы земные не смогли бы нас разлучить. Ну и что, что мы живём в разных городах и даже странах? Тут всей езды четыре часа, и проблем с получением визы никаких. А если ещё и Чехия вступит в Шенген, что ожидается уже в ближайшее время, то виза не нужна будет вообще. Захочу съездить к деду, позвоню ему, скажу: ?Выезжаю?, и через четыре часа уже буду у него. И с Иванкой.Я улыбнулся при мысли о своём мальчике. Я нисколько не сомневался, что они с дедом понравятся друг другу. Жаль только, что увидятся нескоро. Когда я заговорил о том, чтобы дед приехал к нам в Америку, он лишь махнул рукой и кивнул в сторону Рекса: ?А его я куда дену? С собой, сам понимаешь, взять не могу, а на чужих людей не оставлю. Тоскует он без меня очень, даже если я всего одну ночь дома не ночую. Так что извини, внучек, в Америку не поеду, буду здесь вас ждать?.* * *На следующий день мы проснулись поздно, позавтракали и продолжили наши разговоры. Дед рассказывал о своих более отдалённых предках, потомственных военных в Бог знает каком поколении. Об отце, потерявшем ногу ещё в Первую Мировую, и по этой причине сумевшем избежать службы в рядах нацистов. О своём старшем брате, погибшем в самом начале Второй Мировой. Брат был старше Клауса на двенадцать лет (?Я его почти не помню совсем, - говорил дед. – Так же как и отца. Мне тогда всего шесть лет было?). Брат сначала в гитлерюгенде служил, потом фронт, потом, очень скоро, похоронка. У отца случился инфаркт, через два дня его не стало. Мать прожила почти до конца войны и погибла во время бомбёжки. Десятилетнего Клауса подобрали, отправили в приют, но там он пробыл недолго – разыскали друзья отца. Похлопотали, чтобы мальчика, сироту, сына их старого друга и однополчанина, последнего представителя старинного рода потомственных военных, приняли в военное училище на казённое обеспечение. Клаус был самым младшим в своём классе, ему не хватало целого года для нужного возраста поступления, но после войны на это смотрели сквозь пальцы. Он с отличием закончил училище, потом ускоренный курс в Академии и отбыл служить в Прагу.- Дед, а откуда ты чешский знаешь? – поинтересовался я, когда мы с ним и с Рексом совершали неторопливую прогулку по посёлку. Было воскресенье, народу на улице было немного, но все люди, встречавшиеся нам по дороге, с любопытством рассматривали меня и с неменьшим любопытством расспрашивали деда. Я не понимал, о чём они говорят, но общий смысл улавливал легко. После того как человек отходил, дед кратко пересказывал мне беседу. Вопрос всегда звучал один и тот же, и был адресован в мою сторону: ?Кто это?? Дед тоже давал один и тот же ответ: ?Мой внук. От одной женщины из Чехии. Я не знал о нём, но он нашёл семейные документы и разыскал меня?. Я лишь хохотал, слыша, как дед коротко, ёмко и почти правдиво рассказывал всем историю моего появления здесь. Он тоже довольно улыбался.На мой вопрос он ответил:- У меня няня чешка была. Когда война началась, она ушла от нас, и я чешский почти совсем забыл, но в училище, когда по иностранным языкам распределяли, я выбрал чешский. Всё-таки детские знания где-то отложились. Отец нам с братом специально таких нянь подбирал, ему польку, мне чешку. Чтобы мы язык с самого младенчества изучали. А сам он венгерским владел почти в совершенстве. Ну, это наследие ещё Габсбургов, Австро-Венгрии. – Дед вздохнул. – Если бы отец знал... Язык моего брата и погубил. Когда фашисты в Польшу вторглись, его призвали в качестве переводчика, хотя ему едва-едва восемнадцать исполнилось. Ехал в машине с другими офицерами, напали польские партизаны, всех перестреляли. Отец этого не пережил.Я сочувственно помолчал, потом попытался его утешить:- Так ведь война была. Даже если бы он языка не знал, его бы в любом случае на фронт отправили, он ведь призывного возраста был. Тем более военный по образованию. Значит, фронта точно не избежал бы.- Наверно, - согласился дед и перекрестился. – Неисповедимы пути Господни.- С няней-чешкой всё ясно, - я твёрдо был намерен увести разговор в другую сторону, точнее, вернуть к первоначальному вопросу. – Но ты же много лет в Бразилии провёл, там-то тебе по-чешски не с кем разговаривать было. А ты язык до сих пор помнишь и говоришь почти без акцента.Дед пояснил:- Я когда из Бразилии вернулся, до пенсии ещё больше десяти лет не дослужил. Руководство предложило продолжить службу в чешском аналитическом отделе, потому что по Бразилии специалистов много было, а по Чехии нехватка. – Он вздохнул. – Я не очень хотел туда идти, наоборот, хотел забыть обо всём, связанном с Чехией. Но... У нас, военных, - он усмехнулся, так как уже знал, что я тоже чуть было не стал военным (?Наследственность, внучек!?), - предложения начальства приравниваются к приказам. Опять же язык. Португальский-то я так толком и не выучил, зато чешский вспомнил практически сразу. Проработал в том отделе до самой отставки, а потом из аналитиков в простые переводчики ушёл. Сейчас тоже подрабатываю иногда, в основном через интернет.- Дедуль, - улыбнулся я. – Я уже со счёта сбился, сколько раз мне с тобой повезло.* * *Потом, когда мы вернулись с прогулки домой, я набрался храбрости и сказал то, на что вчера не решился – что я много лет снимался в гей-порно. Дед на это лишь вздохнул:- Жаль, меня рядом с тобой не было. Уж я бы такого не допустил.Я промолчал, подумав про себя, что все мои самые лучшие и верные друзья появились у меня именно в результате съёмок в гей-порно. Ладно, про это ещё успею сказать. Вот вернусь из Америки, познакомлю его со своими друзьями: Лукасом, Йоханом, Себастьяном, Крисом, Эриком, Джулианом. С Иванкой и его друзьями из студии. И дед перестанет сожалеть о том, что я много лет провёл в этой индустрии.А вообще на моём жизненном пути было столько ключевых поворотных моментов, после которых моя жизнь делала резкий зигзаг и начинала двигаться в совершенно другом направлении, что я даже уже перестал этому удивляться. Значит, так мне было на роду написано. При всех кульбитах судьбы я утешал себя старой как мир избитой сентенцией: ?Что Бог ни делает, всё к лучшему?. И не жаловался, а шёл вперед.* * *Ещё мы показывали друг другу фотографии. Детских у меня было немного, по одной в год.В приюте нас каждый год фотографировали, ведь многие мальчишки уходили в мир, к матерям-проституткам или в кадетский корпус, вот братья-монахи и создавали каждому воспитаннику этакие мини-фотоархивы. У меня тоже было двенадцать однотипных снимков, каждый с разницей в год, пока я не ушёл в кадетский корпус. Оттуда снимков было уже побольше – и парадные, в форме, и просто зарисовки из жизни. Не все мальчишки были сиротами, у многих были родственники, а у родственников фотоаппараты. Поэтому и нам, сиротам, кое-что перепадало.Фоток периода жизни с хозяином было ещё больше, хозяин любил снимать меня, особенно голяком. Хотя и вполне нейтральных снимков тоже было много, я выбрал несколько штук поприличнее. Что же касалось последующих лет и съёмок в фильмах, то там карточек было уже просто море, потому что снимали все кому не лень. Из них я тоже отобрал с десяток для показа деду. И очень жалел, что не догадался взять свой фотоархив на встречу с отцом: ведь ему, наверно, тоже было бы интересно посмотреть на меня в разные годы жизни.Дед, перебирая мои детские карточки, вздохнул:- Жалко, что я тебя таким не застал. – Снова вздохнул. – Ты ведь последний из рода фон Шульцев.Я вовремя успел прикусить язык. Мало ли что я там себе напланировал по поводу детей, но пока мои планы не начнут осуществляться, не стоит говорить о них никому, даже деду. Хотя бы ради того, чтобы не сглазить, и чтобы всё получилось. Сказать ведь я всегда успею.* * *А дед показывал мне свои семейные фотографии. Я увидел прадеда и прабабку, старшего брата своего деда, его самого – сначала младенцем на руках матери, потом постарше, пяти-шестилетним. Увидел послевоенные фотографии, когда дед учился в училище и в Академии. Потом пошла бразильская серия, среди снимков уже встречались цветные, и меня восхитила буйная тропическая красота этой далёкой жаркой страны.Там же была фотография Эстер. Дед, взяв её в руки, грустно усмехнулся:- Всего три карточки её было. И все три достались трём самым близким её мужчинам – отцу, мужу и сыну.- Кстати, - вдруг сообразил я. – А как так получилось, что Франтишек ничего о тебе не знал? Ты с ним не встречался?Он вздохнул:- Зачем? Бередить раны мальчишке и себе? Что он мог сказать мне? Как он любил мою дочь? И что я мог сказать ему? Как объяснить, почему я бросил Урсулу?- Ну, ты не бросил, - не слишком уверенно запротестовал я.Дед перебил:- Бросил, бросил, не оправдывай меня. – Снова вздохнул. – Я и сам знаю, что по-свински я с ней поступил. Оставил в положении, мол, выкручивайся сама как знаешь. – Помолчал. – У меня на душе этот камень всю жизнь лежал. И до смерти лежать будет.Я лишь вздохнул в ответ. Что тут возразишь? Возможно, прояви Клаус больше настойчивости, решительности, он бы мог найти другой, более приемлемый выход из сложившейся ситуации. Впрочем...Дед ни разу не произнёс этого вслух, а я ни разу не спросил. Но каким-то шестым чувством догадался, что не всё так просто было в биографии Клауса фон Шульца. Сотрудник атташата почти в любой стране почти всегда является ещё и резидентом внешней разведки. А из этой структуры так просто не уйдёшь. Среди моих клиентов был один сотрудник подобной спецслужбы. Ничего конкретного он никогда не рассказывал, но и вскользь брошенных полунамёков мне было достаточно, чтобы оценить, пусть приблизительно, всю сложность иерархии и взаимоотношений людей, вовлечённых в Систему. А встречающаяся время от времени скупая информация в интернете только подтвердила правильность моих догадок. Поэтому я прекрасно понимал бывшего тестя своего деда, когда тот всеми силами попытался удержать зятя в сфере своего влияния. Клаус фон Шульц слишком много знал, чтобы его можно было просто отпустить на все четыре стороны.* * *Однако ворошить прошлое сейчас, полвека спустя, не имело смысла. Я решил сменить тему и выразил удивление тому факту, что семейный архив деда сохранился во время войны. На что он горделиво похвастался предусмотрительностью своей матери. Она вывезла документы, фотографии и немногие сохранившиеся ценности – главным образом, ювелирные украшения, составившие когда-то её приданое или подаренные мужем в течение их совместной жизни – в эту самую деревушку, где у семьи был небольшой домик, тоже приданое матери. Маленький сундучок, тщательно запакованный, они вместе закопали в углу подвала, замаскировали место, да так хорошо, что Клаус потом с трудом его нашёл. Этот дом оказался единственным жильём осиротевшего мальчика, потому что дом в Мюнхене, где находилась роскошная восьмикомнатная квартира фон Шульцев, был разбомблён (как раз тогда погибла мать Клауса, сам же он в это время был в школе).А Айхендорф в те времена был совсем захолустным посёлком, с едва ли двумя десятками домов, это после войны он разросся и благоустроился. Клаус бывал здесь редко, поселился насовсем только тогда, когда в отставку вышел. Подремонтировал дом, привёл в порядок участок, завёл собаку. Берг, тоже немецкая овчарка и тоже красавец (дед показывал фотографии), прожил двенадцать лет, а когда умер, дед завёл Рекса.- Молодой он у меня, всего три года, - дед любовно погладил пса по голове. – Но умница, ничуть не хуже Берга.- Хорошо, что он у тебя есть, - я тоже погладил Рекса, и было видно, что псу нравятся мои прикосновения.- Да, нам с ним хорошо, - согласился дед. – Мы гуляем, ездим даже куда-нибудь. У меня машина есть, в гараже на соседней улице стоит. Я вообще-то редко ею пользуюсь, летом в основном. Садимся с Рексом и едем на природу. Или в гости к друзьям. – Он вздохнул. – Теперь, правда, всё больше по кладбищам. Уходят они один за одним.- Дедуль, - попросил я. – Не надо об этом. И так мы слишком много о смерти говорим, о тех, кого уже нет с нами.

- Да, ты прав, - снова вздохнул он. Потом взглянул на меня с хитрым прищуром. – Но мы-то с тобой, внучек, ещё поживём.- А то! – ухмыльнулся я.* * *Понедельник я тоже пробыл у деда, а во вторник начал собираться домой. Дед очень не хотел со мной расставаться, всё вздыхал: ?Когда теперь увидимся??. Я тоже вздыхал, но оставаться здесь больше не мог. На завтра у меня была назначена гулянка, а на четверг – сбор вещей. В пятницу же, в двенадцать тридцать, я уже должен был сидеть в самолёте на Нью-Йорк. Поэтому, с болью в сердце расставшись с дедом, после обеда я сел в машину и погнал в Прагу.* * *Суматошную среду я запомнил кусками, но не потому, что от выпитого у меня образовались провалы в памяти. Выпил-то я как раз мало, не было особого желания, да и голова была забита другими вещами. За столом было весело, все шутили и прикалывались, и я решил, что не буду рассказывать друзьям свою эпопею поисков родни. Я ни в коем случае не считал их недостойными узнать правду обо мне, нет. Просто трагические обстоятельства моего появления на свет наверняка разрушили бы атмосферу нашего беспечного и бесшабашного веселья. А мне этого не хотелось. Хватит печального прошлого, пусть остаётся одно лишь радостное будущее.