Виток Четвёртый (1/1)

Весь следующий день я себе места не находил от нетерпения. Еле дождался приличных пяти часов вечера, чтобы позвонить пани Хелене. Она сказала мне: ?Конечно, подъезжайте, я как раз ужин заканчиваю готовить?. Я помчался, не теряя времени даром. Ещё утром я захватил с собой отданную мне Петером переснятую фотографию Эстер, чтобы не быть голословным, рассказывая свою историю. Втайне же я надеялся, что они согласятся обменять свой подлинник на мою копию.Братья Урсулы, крупные пожилые мужчины (по моим прикидкам им было к шестидесяти), были очень похожи между собой, а разница всего в один год не позволяла определить, кто из них старший, а кто младший. Пани Хелена сама представила мне их:- Это Янек, мой муж, он старший брат, а это Флорек, младший.Я поздоровался с мужчинами за руку, и пани Хелена тут же усадила нас всех троих за стол:- Сначала ужин, а разговоры потом.Я не возражал, потому что есть хотел зверски, видимо, на нервной почве. Блюда, приготовленные моей домработницей, всегда приводили меня в восхищение, а сегодня она превзошла самоё себя, устроив для нас этот торжественный ужин. Я уписывал вкусности за обе щеки, Янек и Флорек тоже от меня не отставали, и пани Хелена была наверху блаженства. Мы немного выпили за знакомство (я предусмотрительно приехал не на своей машине, а на такси), по бокалу великолепного испанского ?Амонтильядо?, которое выбрал из своей обширной коллекции – приходить знакомиться к новым родственникам с пустыми руками мне показалось неприличным.Однако не за едой и питьём я сюда пришёл. Меня продолжал томить иной голод – информационный. Пани Хелена, понимая это, встала и обратилась ко мне со слегка смущённым выражением лица:

- Я рассказала Янеку и Флореку вашу историю, пан Дано, уж извините, не удержалась.Я вздохнул с облегчением:- Да что вы, пани Хелена, наоборот, очень хорошо, что рассказали. История-то долгая, на неё много времени пришлось бы потратить. А я, честно сказать, не хотел бы её лишний раз вспоминать.Мне и в самом деле не хотелось заново переживать те эмоции, которые вызывали у меня обстоятельства моего появления на свет. Поэтому я был искренне признателен пани Хелене за то, что она избавила меня от погружения в неприятное прошлое.

- Да, - вздохнул Янек. – История и впрямь не из лёгких. – Он улыбнулся своей жене. – Хеленка сначала крепилась, не хотела говорить, пусть, мол, Дано сам расскажет. Ну а потом не сдержалась, конечно.- И правильно сделала, как видишь, - довольная, что её не осудили за излишнюю разговорчивость, женщина начала собирать со стола посуду, а мы, трое мужчин, переместились на диван и два кресла, возле которых стоял журнальный столик.На этот столик Янек и положил старый кожаный альбом и не менее старую картонную коробку.- Здесь наши семейные фотографии и документы. Хранятся у меня, как у старшего, но Флорек всегда может их взять, если они ему понадобятся. Только... – он замялся, посмотрел на младшего брата, после чего они оба синхронно посмотрели на дверь, куда с кучей посуды вышла пани Хелена.- Хеленка не знает, - понизив голос, начал Янек.- Это без неё было, - так же негромко добавил Флорек.- Она тогда как раз в роддоме была...- Мы про тот случай и сами-то почти забыли...- А ей и подавно не рассказывали...- Решили, что незачем...- Дело-то прошлое...- Так, подождите, - прервал я их. Этот дуэт на два голоса, практически неразличимых по тембру, совершенно сбил меня с толку. – Я что-то не понял – вы о чём?- Да, о чём это вы? – возникла в дверях пани Хелена.Янек вздохнул:- Прости, мы тогда подумали, что не стоит тебе этого знать.- Чего ?этого?? - она уселась на диван рядом с мужем. – Что-то ещё об Урсуле выяснили?- Скорее, не о ней, - Янек снова вздохнул. – О муже её несостоявшемся, отце Эстер.- Что?! – я подался к нему навстречу, едва не вывалившись из кресла.Отец Эстер! Он объявился! Ведь это же... это же мой родной дед!- Где он? Что вы о нём узнали?Я переводил взгляд с одного брата на другого, боясь поверить своим ушам, боясь ошибиться. Неужели произойдёт ещё одно чудо, и я узнаю что-то о человеке, о котором даже и не надеялся раздобыть хоть какую-то информацию?Пани Хелена тоже взволновалась:- Как? Отец Эстер объявился? Когда?- Давно уже, - наконец заговорил Флорек. – Лет тридцать назад.- Да, как раз тридцать, - подтвердил Янек. – Ты тогда в роддоме была, Илонку рожала.Илонка была младшая дочь пани Хелены, та самая, которая сейчас ждала второго ребёнка. Она была моложе меня на два года, но по недавно установленному кровному родству приходилась мне двоюродной тётей.Впрочем, мысль о степени нашего родства с Илонкой меня занимала мало. Гораздо больше меня интересовал дед, и о нём я хотел узнать в первую очередь.* * *- Он немец, - рассказывал Янек, - из Западной Германии, служил здесь при посольстве...- Военный он был, - добавлял Флорек. – Атташе, или как там эта служба называется...- Атташат, - вспомнил я ?умное? слово. И удивился про себя: ведь сам я тоже попытался пойти по этой стезе, стать офицером. Что это – совпадение? перст Судьбы? генетическая предрасположенность?..Флорек обрадовался:- Да, да, именно так. Молодой ещё был совсем, не то двадцать два, не то двадцать три ему было, когда они с Урсулой познакомились.- Зовут Клаус, фамилию мы не запомнили, - Янек виновато посмотрел на меня. – Мы сегодня, когда вас в гости ждали, попытались припомнить всё, что о нём знали. Даже на бумагу записали. Вот.Он открыл коробку, стоящую перед ним на журнальном столике.* * *Из коллективно собранных рассказов братьев Урсулы, из фотографий и старых писем вырисовалась следующая картина.Отец Янека и Флорека, Бартек, ещё до войны работал помощником адвоката. Другим помощником был его друг, с которым они вместе учились и вообще дружили много лет. А у адвоката была дочь, Анна. Оба друга в неё влюбились. Отец предоставил ей свободу выбора, потому что к обоим своим помощникам относился хорошо. Анна выбрала другого, не отца Янека и Флорека. Вышла за него замуж, и почти тут же началась война. Её муж ушёл на фронт и погиб. А она родила дочь, Урсулу. Война разметала их всех, отец Анны умер во время войны, сама она мыкалась по чужим людям, с трудом зарабатывая на пропитание себе и дочери. И только в конце сороковых, совершенно случайно, судьба столкнула её с Бартеком, вторым помощником её ныне уже покойного отца. Бартек, несмотря на прошедшие годы, продолжал её любить. Он к тому времени уже сам стал адвокатом, а военное лихолетье переждал в нейтральной Швейцарии. Жил скромно, но не бедствовал, по окончании войны вернулся в Прагу, за бесценок купил квартиру, в ней же устроил адвокатскую контору. И предложил Анне выйти за него замуж. Любила она его или же сделала это ради дочери, так и осталось тайной. Но она согласилась и родила ему двоих сыновей, этих самых Янека и Флорека. К сожалению, они рано потеряли свою мать. Умерла она, судя по медицинскому заключению, от крупозного воспаления лёгких, очень быстро, всего за сутки. Трое детей остались сиротами, и если у младших мальчиков был ещё отец, то старшая девочка осталась совсем одна. Бартек терпел её в доме постольку поскольку, из-за жены, но теперь, отгоревав после смерти любимой женщины, понял, что её дочь ему не нужна. К тому же она была напоминанием о его сопернике, человеке, которого Анна предпочла ему.Однако Урсула была заботливой сестрой и, невзирая на собственное горе, продолжала заниматься младшими братишками. А они были ещё настолько малы – три и четыре года, что смерть матери прошла для них безболезненно и почти незаметно. Урсула была рядом, а больше им ничего было не надо. Бартек поразмыслил и решил оставить всё как есть. Для стирки, уборки и готовки он нанял подёнщицу, а, зная о том, как Урсула любит братьев, в её лице получил бесплатную няньку для своих сыновей. Соседи, знающие о том, что она ему не родная дочь, не уставали восхищаться его благородством – как же, сироту воспитывает. Бартек же рассуждал так – ещё пять-шесть лет, девчонка заневестится, выйдет замуж и уйдёт из его дома.И так бы оно всё и было, если бы Урсула не встретила Клауса. Они влюбились друг в друга с первого взгляда, хотя Клаус был иностранец, гражданин враждебного государства, сотрудник военного атташата и вообще женатый человек. Но сердцу не прикажешь, и вскоре их любовь уже невозможно было скрыть. О чём думала она, связываясь с иностранцем, неизвестно, но в восемнадцать лет девочки вообще редко думают, особенно когда в полный голос говорит сердце. Клаус принял решение развестись с женой, а если ему будут чинить препятствия, всё-таки он военный, то он просто подаст в отставку. Клаус заверил Урсулу, что это вопрос нескольких дней, что он утрясёт все свои проблемы и придёт знакомиться к её отчиму в качестве будущего зятя.* * *Но благими намерениями, как известно, вымощена дорога в ад. Когда Клаус попытался сказать своей жене, что он намерен с ней развестись, она устроила грандиозный скандал. Орала на всю дипмиссию, что никогда не даст ему развода, что скорее убьёт, чем отпустит к какой-то шлюхе. Клаус стерпел бы даже ?шлюху? в адрес любимой женщины – ради вожделенной свободы – но жена от оскорблений перешла к действиям, набросилась на него с кулаками. Клаус отшвырнул её, да так неудачно, что при падении она разбила нос и получила сотрясение мозга.Её отец, главный военный атташе ФРГ в Чехословакии, жил от них через стену. Примчался на крики, увидел свою дочь в крови, велел взять Клауса под стражу и депортировать в ФРГ в течение суток. А там, сказал, ждёт тебя, зятёк, трибунал. Получишь не меньше пятёрки. Клаус пришёл в ужас. Он лишён свободы и даже не имеет возможности дать о себе весточку Урсуле. Мало того, что на карьере поставлен крест, так ещё и пять лет за решёткой! В словах тестя сомневаться не приходилось, Клаус знал его достаточно, чтобы быть уверенным, что тот свою угрозу выполнит.Но тут неожиданно за него вступилась его жена. Она заявила отцу, что не хочет иметь в мужьях заключённого, и потребовала, чтобы её с мужем отправили в какую-нибудь другую страну, где Клаус не будет знать языка, где его не будут выпускать одного с территории посольства, и где она сама проследит за тем, чтобы он не бегал на сторону. Атташе имел достаточно власти для того чтобы и скандал замять, и срочный перевод зятя и дочери на другой континент устроить. У Клауса был выбор – пять лет тюрьмы или продолжение службы в Бразилии. Он выбрал второе. Как он сказал в единственном разговоре с Янеком и Флореком, он надеялся подать о себе весточку Урсуле, а для этого ему нужно было оставаться на свободе. К тому же и Урсула, несмотря на свою любовь, могла не захотеть иметь мужа-уголовника.

Однако свобода у Клауса была весьма условной. До отъезда из Праги с территории посольства его не выпускали, а телефоном он воспользоваться не мог по причине того, что просто не знал номера Урсулы. Аппарат в квартире адвоката был всего один, находился в кабинете хозяина и для девушки был недоступен. Да и что Клаус мог сказать по телефону, даже если бы имел такую возможность? Извини, дорогая, выкручивайся сама? Может быть, мог бы спасти положение разговор с её отчимом, но только в том случае, если бы Клаус был свободен от семейных уз. А он от них был несвободен, и в реальном обозримом будущем освободиться не мог. Что было делать? Он выбрал меньшее из зол, надеясь, что каким-нибудь образом ему удастся получить у жены развод. В конце концов, власть была не у неё, а у её отца, а ведь он тоже человек. Может заболеть, умереть, его могут отправить в отставку. Да мало ли что может произойти, а он в это время будет сидеть за решёткой и не иметь возможности что-либо предпринять.Перед отлётом в Бразилию Клаусу удалось повидаться со своим другом и обратиться с просьбой о помощи. Он написал длинные письма Урсуле и её отчиму, в которых всё подробно объяснял, и попросил друга переслать эти письма, а при первой же возможности съездить в Прагу.Однако ответов на письма не пришло. И доехать до Праги друг Клауса смог только через год. А за этот год произошло два события – исчезла Урсула и умер Бартек. Квартиру опечатали, Янека и Флорека отправили в детский дом, и другу Клауса ничего выяснить не удалось. Он ведь не знал чешского, хотя и попытался кое-как объясниться с соседями. Но они ничем не смогли ему помочь. Урсула исчезла в одночасье, а Бартек, кроме заявления о том, что она уехала к родственникам матери, больше ничего соседям не сказал.* * *И долгих двадцать лет Клаус не имел никаких вестей о своей любимой. Он жил и работал в Бразилии, ни разу не покинув южноамериканского континента. В Германии у него не осталось никого, никаких родственников, к кому он мог бы поехать и под этим предлогом попросить отпуск. Впрочем, даже наведайся он в Германию, в Прагу его точно не пустили бы – разгар ?холодной войны?, напряжённые отношения между двумя политическими системами, тотальный контроль за сотрудниками Министерства Иностранных Дел... Поэтому Клаус особо и не рвался на родину. Плыл по течению, жил как живётся. С женой они в браке состояли формально, хотя она и пыталась наладить прежние отношения. Но Клаус уже не мог воспринимать её ни как жену, ни как женщину вообще.Он никогда не любил её, и женился на ней по расчёту, будучи подчинённым её отца. Намеревался с помощью этого брака сделать карьеру, тем более что у тестя, кроме единственной дочери, других детей не было. Перед Клаусом открывались радужные перспективы, он был одним из лучших выпускников своего курса, откомандирован служить в цивилизованную европейскую страну, а не в какой-нибудь забытый Богом африканский уголок.И всё оборвалось в один момент. Карьера, любовь, радужные перспективы... Всё лопнуло, как мыльный пузырь. Осталась жизнь на другом конце света с нелюбимой женщиной.Вернуться в Германию Клаус смог только после смерти тестя. Жена уехала на похороны, он позвонил ей и сказал, что она может не возвращаться, потому что он подаёт в отставку с поста помощника атташе и начинает бракоразводный процесс. Жена поняла, что партию она в конце концов проиграла, и не стала сопротивляться.Клаус вернулся домой как только смог. Передал дела человеку, присланному ему на смену, собрал вещи и навсегда покинул Бразилию. Через неделю после возвращения взял у знакомого врача, лечившего когда-то всю его семью, справку о том, что ему необходим курс лечения в Карловых Варах, и отправился в Чехословакию. На следующий же день приехал в Прагу, пришёл в дом, где когда-то жила Урсула, встретился с её братьями и только тогда узнал, что у него родилась дочь, что она умерла при родах, и что его любимой женщины тоже нет в живых.Этот удар он воспринял очень тяжело, Янек и Флорек даже думали, что ему плохо с сердцем будет. Но всё обошлось, Клаус выпил предложенной братьями воды, посидел, отдохнул, а потом сказал, что хочет посетить могилы Урсулы и Эстер. Братья поехать с ним не могли, просто рассказали, как туда добраться. Отдали ему фотографию Эстер, третью из трёх – первая была у Франтишека, а вторую я сейчас держал в руках. Клаус уехал, и больше они его не видели.* * *- Спасибо.Я держал в руках фотографию Эстер и точно знал, что обратно им я её не верну. Да они и не претендовали:- Конечно, Дано, берите, это ведь ваша мать.Флорек вытащил из альбома ещё две одинаковые фотографии. Семейный портрет: Бартек и Анна сидят в креслах, держа на руках сыновей, а за ними стоит девочка-подросток – Урсула.- Возьмите и эту. Их много было, одну мы Клаусу тоже отдали. А теперь вот вам. Ничего, нам и одной на двоих хватит.- Спасибо, - повторил я, беря ещё один старый снимок.Справки, письма, фотографии... Мой семейный архив был невелик, он ещё только начал создаваться, дойдя до меня через годы и даже десятилетия. Я переставал быть сиротой без рода и племени. И был почти счастлив, несмотря на то, что многих из моих близких уже не было в живых. Но ведь они БЫЛИ – и это главное.* * *Когда я рос и воспитывался в приюте, среди нас, мальчишек было чёткое деление – подкидыши-сироты и дети проституток. Потому что у некоторых ребят были матери, девицы лёгкого поведения. Случайная беременность, пропущенные сроки аборта, или наоборот, ребёнок был специально оставлен ради обслуживания тех клиентов, которым нравилось заниматься сексом с беременными. Такие женщины, родив ребёнка, зачастую сами приносили его в приют, передавали братьям-воспитателям с рук на руки и потом не бросали своих детей, навещали по выходным и праздникам. А когда мальчишки подрастали до школьного возраста, почти всегда забирали их домой. Если, конечно, оставались живы и не спивались.Мы, круглые сироты, завидовали таким пацанам – какие-никакие, а у них всё-таки были матери. Но так как их матери были проститутками, то мы ещё и дразнили этих пацанов: ?Блядские дети!? На этой почве происходило бесчисленное количество драк, в которых я оттачивал своё бойцовское мастерство. Впрочем, с возрастом такие выяснения отношений сходили на нет. И потому, что мы взрослели и умнели, и потому, что ?блядские дети?-ровесники постепенно исчезали из приюта, уходя жить к своим матерям. А в разборки ?мальков? мы, старшие, уже не вмешивались.Святые отцы никогда не отказывались приютить младенца, даже если знали его происхождение: ?Все мы дети Божьи?. И столь же безропотно возвращали мальчишек матерям, если те изъявляли желание забрать их обратно. Малышей всегда было много, но до совершеннолетия воспитывалась едва ли треть от первоначального количества. Сирот-подкидышей иногда усыновляли бездетные семьи, хотя это случалось редко, потому что приёмные родители опасались неизвестной наследственности. В шесть-семь лет уходили партии ?блядских детей?, в двенадцать – тех, кто решал поступить в кадетский корпус. А в восемнадцать оставшиеся воспитанники делали выбор – либо уходили в мир, либо принимали постриг. И тут уже могло быть по-всякому, всё зависело от характера и индивидуальных черт человека. Я не дожил в монастыре до совершеннолетия, поэтому не мог предположить, как поступил бы сам, но вряд ли я остался бы там навсегда. Я слишком любил жизнь.* * *Очнувшись от детских воспоминаний, я поблагодарил своих новых родственников за полученную информацию, мы договорились, что будем встречаться время от времени, и братья постараются рассказать мне что-нибудь ещё об Урсуле, об Анне, их общей матери, ещё о каких-нибудь родственниках, дальних, умерших... Короче, всё, что смогут вспомнить. Потому что мне была дорога каждая деталь, каждая на первый взгляд незначительная мелочь.* * *

Домой я возвращался с гудящей головой и железным решением попытаться разыскать деда. Янек и Флорек сообщили не так уж и мало: Клаус, немец из тогдашней ФРГ, сотрудник атташата, возраст на период тех событий 22-23 года. Из семьи потомственных военных, сам тоже закончил военную академию, ускоренный курс. В совершенстве владел чешским. Был срочно отозван домой без объяснения причин. Последующие двадцать лет служил при атташате ФРГ в Бразилии. Через двадцать лет уволился с поста помощника атташе, вернулся в Германию, почти сразу по возвращении вновь посетил Чехословакию для прохождения курса лечения в Карловых Варах.Может быть, Петеру хватит этих данных для поисков, ведь у его жены обширные связи в разных учреждениях и архивах. Вдруг они найдут какие-то следы, хоть что-то. Клаусу сейчас должно быть всего лишь 72-73 года, он ещё вполне может быть жив. Завтра же с утра позвоню Петеру и попрошу его заняться этим делом.* * *Как ни странно, Клауса фон Шульца, сотрудника атташата ФРГ, давно вышедшего в отставку, Петер нашёл почти молниеносно, в течение рабочего дня. Когда я позвонил ему и вывалил свои новости о внезапно обретённых родственниках, мой старый друг сначала даже дар речи потерял:- Они у тебя почкованием размножаются, что ли?Я отмахнулся:- Отстань со своими шуточками. Скажи лучше, этих сведений достаточно, чтобы попытаться найти моего деда?- Вполне, - заверил меня Петер. – Мариула уже начала просматривать базы данных. Как только что-то выясню, сразу тебе сообщу. – Не сдержавшись, усмехнулся. – Надо же! Военный...- Ага, я и сам удивился такому совпадению, - подтвердил я. Вздохнул. – Только бы он был жив...Петер вздохнул в ответ:- Будем надеяться на лучшее.* * *Ближе к вечеру он мне перезвонил:- Нашёл. Жив. Подъезжай.

Не медля ни минуты, я рванул в агентство. Петер вручил мне несколько ксерокопированных листов:- Смотри, это его послужной список из архивов посольства, на немецком и на чешском, это краткая биография. Это копия первого листа личного дела. Сведения аналогичны биографии, но здесь есть фотография. Давнишняя и не слишком качественная, однако это лучше, чем ничего. Это всё из наших архивов. В немецкой базе данных есть его адрес, вот он. Ещё я послал запрос в Германию, одному своему коллеге. Если он сможет, завтра пришлёт снимки посвежее.Я схватился за раздобытые Петером бумаги, в первую очередь за лист с фотографией.Изображение действительно было так себе – молодой офицер, старательно пытающийся выглядеть старше, чем он есть на самом деле. Сходство со мной и Эстер угадывалось вполне отчётливо. Я посмотрел на Петера, и он кивнул:- Да, похожи.Я положил листы на стол, пытаясь справиться с волнением. Ещё одна ниточка из прошлого протянулась ко мне. Ещё один мой предок, причём прямой, оказался жив.Дед! Я даже и не мечтал о том, что он когда-нибудь сможет отыскаться, что могут отыскаться хоть какие-нибудь его следы. Ведь Урсула унесла в могилу имя отца своей дочери. И только счастливая случайность – да что там случайность, целая цепочка случайностей, каких-то абсолютно нереальных, фантастических совпадений! – вывела меня на моих родственников, о существовании которых я и не подозревал. Равно как и они о существовании меня.Но раз уж я нашёл деда, я должен с ним увидеться. Где он там живёт? Я потянулся к листочку с адресом. Так, Бавария, населенный пункт с типично немецким названием Айхендорф. Наверно, совсем небольшой городок или даже посёлок. Впрочем, какая разница. Из приложенной распечатки карты следовало, что этот самый Айхендорф находится недалеко от Мюнхена, как раз по дороге в Прагу. Прикинув масштаб карты, я решил, что на машине туда можно доехать часа за три, максимум четыре.Крис уже махнул рукой на то, что я всё время куда-то отлучаюсь: ?Дано, не переживай. Ты и так через несколько дней уезжаешь, поэтому ходи на работу когда сможешь?. В результате проблем со свободным временем у меня не было. Проблема была с визой.Виза США в моём паспорте уже стояла, и я беспокоился, дадут ли мне другую, на более ранний срок. А встретиться с дедом я хотел немедленно, не откладывая это дело почти на год, когда я вернусь из Америки. Ведь за год столько всего может произойти. Всё-таки семьдесят три года не шутка.Я вновь повернулся к Петеру:- Не сможешь мне визу сделать в Германию?- Хочешь поехать? – уточнил он очевидный факт и, не дожидаясь моего ответа, развёл руками. – Увы, нет. Связей в посольствах и турагентствах я не имею. Поищи в интернете, наверняка есть такие, которые делают визу в течение суток. Это, конечно, стоит денег, но...- Да плевал я на деньги, - буркнул я с досадой и только сейчас спохватился. – Да, кстати, я тебе что-то должен? За розыски Клауса фон Шульца?- Пустяки, - махнул он рукой. – Несколько звонков, несколько листков по факсу. Не бери в голову.- Не, ну я так не могу, - заупрямился я. – Ты же всё-таки работал...- Ага, перетрудился, - усмехнулся он. – Несколько кнопок на телефоне нажал. Прекращай ерундой маяться. Разыщешь деда, разопьём мы с тобой на радостях бутылку коньяка, вот и будем в расчёте. – Он снова усмехнулся и понизил голос. – Хорошо, Мариула не слышит. Она бы мне задала трёпку за то, что я с клиентами выпивать собираюсь.- В ежовых рукавицах тебя держит? – подначил я его.- Бывает, - улыбнулся он. Добавил серьёзно. – Но вообще-то она права, с клиентами нельзя завязывать личные отношения.- Да, но только наши с тобой отношения уже семнадцать лет завязаны, - возразил я. – И так завязаны, что никакими силами не развяжешь.- Это точно, - вздохнул он.