Виток Первый (1/1)

Звонок в дверь раздался около девяти вечера. Я удивился, потому что гостей не ждал, тем более поздних. Подошёл к двери, глянул в домофон. Мужчина на экранчике домофона был мне абсолютно незнаком.- Вы кто?- Частный детектив, - ответил он и показал какое-то удостоверение, которое я, разумеется, не рассмотрел на маленьком экранчике. – Вы Дано Сулик?- Да.- У меня к вам несколько вопросов. – Видя моё колебание, он тут же добавил. – Если вам сейчас некогда, я могу прийти в любое другое время, когда вам будет удобно. Дело не очень срочное.- А что за дело? – во мне проснулось естественное человеческое любопытство.- Не через дверь же разговаривать, - усмехнулся он. – Поверьте, впустив меня, вы ничем не рискуете. Я один, без оружия, и пришёл к вам в ваших же интересах.Мужчина производил приятное впечатление, моя интуиция подсказывала мне, что его и в самом деле не стоит опасаться, несмотря на то, что сейчас я был дома один.* * *А был я дома один потому, что Иванка находился, если можно так выразиться, на другом конце света, в Америке. Мой мальчик уже почти месяц жил там и работал по контракту, который совершенно неожиданно предложила ему одна очень крупная и престижная фирма. Сначала парень не хотел ехать: ?Как я там без тебя буду целый год??, но я уговорил его, заявив, что такие предложения на дороге не валяются, и второго подобного шанса ему уже может не представиться. А вот расставаться с ним на столь долгий срок я не собирался.Крис, у которого я работал слесарем по ремонту машин, был не только владельцем автомастерской, но и почти профессиональным гонщиком. Занятие это было достаточно опасным, поэтому Крис прошёл полный курс обучения вождению в экстремальных условиях. И когда я однажды увидел на полигоне, что он вытворяет, мгновенно захотел сам научиться управлять машиной так же, как и он. Я тоже закончил курсы экстремального вождения, после чего получил неожиданное и весьма лестное предложение от руководства курсов – стать у них инструктором и обучать новичков этому самому экстремальному вождению.Радости моей не было предела. Экстрим – вот чего мне не хватало по жизни. Я это понял почти сразу же после того, как перестал сниматься. Выбросы адреналина, которыми изобиловал съёмочный процесс, резко прекратились, и я чувствовал, что начинаю закисать в однообразной и рутинной повседневности. Конечно, у меня был мой мальчик, и с ним мне не было скучно никогда. Но ведь нельзя же все двадцать четыре часа в сутки проводить в постели! У нас были разнообразные интересы, которые только добавляли полноты и удовольствия нашей совместной жизни. Ведь это так здорово – рассказывать любимому о том, что тебе интересно, и видеть ответный интерес в его глазах.Правда, по поводу экстремального вождения у нас с Иванкой случился почти скандал. Он едва ли не со слезами на глазах упрашивал меня не идти на эти курсы: ?Данка, это опасно! А если с тобой что-то случится??. И мне стоило немалого труда переубедить его, объяснить, что чем большее количество водителей будет иметь навык поведения в нестандартных условиях, тем более безопасным будет движение на дорогах. Я даже притащил парня на полигон и на наглядных примерах доказал ему ошибочность его позиции. Иванка, посидев рядом со мной, пока я выписывал головокружительные трюки, проникся важностью исполняемой мной миссии и по окончании поездки признался: ?Да, ты прав. Я теперь за тебя меньше переживать буду, когда ты за рулем?. Я с облегчением вздохнул.С Крисом я легко договорился, что три раза в неделю он будет отпускать меня на пару часов для работы по моей новой профессии.И вот сейчас, когда перед Иванкой замаячила весьма заманчивая возможность поработать в Америке, я и выложил свой козырь:- Я поеду с тобой. В Америке тоже есть много курсов экстремального вождения. А я ещё и на разных моделях машин могу работать, особенно европейских. Их в Америке не так уж много, но всё-таки хватает. Я уже порылся в интернете, нашёл несколько фирм, но там по-английски, я не очень разобрал. Надо нам вместе посмотреть, ты английским лучше владеешь.После недолгой переписки и предоставления подробного резюме от моих нынешних работодателей, с максимально положительными характеристиками, сразу несколько фирм изъявили желание взять меня на работу. Хотя бы на испытательный срок, но и это было неплохо. Иванкин контракт был заключён всего на год, дольше он там оставаться не собирался (?Лучше уйти раньше, но самому, чем меня попросят?), а уж год я как-нибудь прокантуюсь.Правда, получилось, что выезжали мы не одновременно. Иванкин контракт был, что называется, ?на мази?, а мне вот уже почти три недели пришлось бегать по разным инстанциям и оформлять кучу всяких бумаг. Но дело постепенно двигалось, и через двенадцать дней я тоже должен был вылететь в Америку.И тут этот неожиданный вечерний визит...* * *Я отпер дверь, пропуская позднего гостя. Он ещё раз показал мне своё удостоверение, но я не стал в него особо вглядываться – какая разница, в какой конторе он работает. Пригласил его в гостиную, указал на кресло, сам сел в кресло напротив и выжидательно уставился на пришедшего.Частный детектив не торопился начинать разговор, пристально, на мой взгляд, даже чересчур, рассматривая меня. Пауза уже становилась неприличной, когда он наконец заговорил, медленно, как бы в задумчивости:- Да, изменился. Если бы я тебя на улице встретил, не узнал бы.- Мы знакомы? – удивился я.Он кивнул и усмехнулся:- Не узнаёшь? Конечно, семнадцать лет большой срок.Я впился в него взглядом, и вдруг... Но нет, этого не может быть. Он же умер! Отец Доминик говорил мне...Чёрт!..- Петер? – не веря своим глазам, выдохнул я.

Кивком головы он подтвердил мою догадку:- Петер...* * *Петер!!!Лавина воспоминаний обрушилась на меня.Петер был моим самым первым любовником, ещё там, в кадетском корпусе. Наша с ним связь продолжалась больше трёх лет, пока её не оборвала дико абсурдная случайность, ставшая для нас обоих роковой.Мы были в увольнительной, гуляли по Праге. Начался дождь, мы спрятались в каком-то кабачке. Там сдавались внаём комнаты, и Петер снял одну. У него было с собой вино, много, мы пили его без меры, после чего трахались, тоже без меры. А потом уснули и не успели вовремя вернуться из наших увольнений. Военный патруль, отправленный начальником кадетского корпуса на мои розыски, обнаружил нас в столь недвусмысленных позах – спящими, голыми, крепко обнимающимися – что замять эту историю оказалось абсолютно невозможно.Петера судили, я же, будучи несовершеннолетним, был освобождён от какой бы то ни было ответственности, проходил по делу как потерпевший, и даже не присутствовал при вынесении приговора.Тогда я так и не узнал о решении военного трибунала, хотя понимал, что преступление Петера расценивается как особо тяжкое – однополый секс с несовершеннолетним, с преднамеренным предварительным спаиванием этого самого несовершеннолетнего... Гражданские-то суды и то дают за такое по максимуму, а уж трибунал... Я почти не сомневался, что моего бывшего любовника поставят к стенке.Более того, это косвенно подтвердил и отец Доминик, тогдашний настоятель монастыря, в котором я воспитывался. Отец Доминик был моим крёстным отцом. Переживая за меня, он из всех сил пытался помочь мне вновь обрести душевное равновесие, потому что состояние опустошённости и нервного напряжения, в котором я тогда пребывал, выматывало меня как тяжёлая затяжная болезнь.Ни в кадетском корпусе, ни в приюте я оставаться не мог, и отец Доминик устроил меня работать. Много общался со мной, просил приходить в монастырь в любое время, если у меня возникнет в этом необходимость: ?Дано, монастырь – это твой дом, его двери открыты для тебя. Здесь тебе всегда рады, и всегда помогут?. Я приходил, часто, потому что мне действительно было плохо тогда. А монастырские стены давали привычную с детства защиту, ограждая от бед и опасностей большого мира.

Отец Доминик присутствовал на всех заседаниях суда, но о ходе процесса ничего мне не говорил. И лишь спустя какое-то время, на мой робкий вопрос о судьбе Петера, он, вздохнув, перекрестился: ?Молись за его грешную душу?.

* * *И вот сейчас, увидев живьём ?призрака? из потустороннего мира, я невольно отшатнулся. Ещё бы! Ведь я считал его давно умершим!!!Однако мой рациональный мозг тут же указал мне на маленькую неточность, на которую тогда, семнадцать лет назад, я не обратил внимания. Отец Доминик сказал: ?Молись за его грешную душу?, и стандартность формулировки натолкнула меня на стандартное же восприятие происшедшего. Потому что молятся за грешные души, как правило, людей, уже представших перед Всевышним.И вот теперь оказалось, что это не так.Мой новый-старый знакомец снова усмехнулся:- Судя по твоей реакции, ты думал, что я умер?Я покивал и наконец-то перевёл дух:- Ага. Отец Доминик сказал, чтобы я молился за твою грешную душу. Как мне было иначе понять его слова?- Не ты один так думал. Все думали, что я умер. – Помолчал. – Я и сам думал, что я умер.- Но как же?.. – Куча вопросов была готова сорваться у меня с языка, но я никак не мог подобрать для них подходящих слов. Я в самом деле был почти в шоке. Ещё бы! Семнадцать лет считать человека мёртвым, и вдруг встретить его живым! Кто угодно на моём месте впал бы в прострацию.Петер, видя моё замешательство, улыбнулся:- Да не переживай ты. Я жив, здоров, если интересно, расскажу.- Конечно, интересно! – я подался вперед так резко, что чуть не вывалился из кресла.Он расхохотался:- А ты, смотрю, всё такой же, порывистый и нетерпеливый. Ладно, слушай.Он откинулся на спинку кресла, вздохнул, видимо, собираясь с мыслями, и начал рассказ.* * *- По совокупности содеянного мне всерьёз вышка грозила. Я и сам был уверен, что меня к стенке поставят. Тогда мне это было почти всё равно, думал только о том, что, мало того, что сам вляпался, так ещё и тебя втянул. Но отец Доминик сказал, что ты по делу как потерпевший идёшь, что тебя даже на слушание дела вызывать не будут. Пояснил, что ты избрал единственно верную защиту: ?Был пьян, ничего не помню?. Это меня немного успокаивало, в том смысле, что я хотя бы тебя из-под удара вывел.Адвокат у меня был гениальный, от высшей меры меня отмазал, хотя тяжко ему пришлось. После вынесения приговора его все так поздравляли! Ну это понятно, для адвокатов всегда большой плюс подзащитного от смертной казни спасти. Впаяли мне пятнадцать строгого режима. Я аж ушам своим не поверил. Такое облегчение на душе сразу стало! Подумал, ну пятнадцать, выйду, всего тридцать пять будет. Поживу ещё. А когда эйфория в зале слегка улеглась, адвокат наклонился ко мне и негромко так сказал: ?Спасти-то я тебя спас, только вряд ли ты в тюрьме хотя бы одну ночь переживёшь?. Я так и остолбенел: ?Почему??. Он головой качает: ?Не любят на зоне насильников. Особенно если жертва несовершеннолетняя. Тем более мальчишка. Ночью горло перережут по-тихому, и никаких концов не найдёшь?. Тут я, конечно, снова пал духом. Однако шанс на жизнь, хоть и маленький, до конца решил использовать.В тюрьме посадили меня в общую камеру, человек на пятьдесят. Я сел на своё койкоместо, сижу, молчу. Со мной тоже никто не заговаривает. Посидел я так с час, понаблюдал, вычислил, кто здесь главный, пахан по-местному, собрался с духом и к нему пошёл. Они на меня все уставились, и тишина вокруг такая повисла, что у меня аж сердце замерло. Но другого-то выхода не было.Я встал напротив пахана, сам он на нарах сидит, снизу вверх на меня смотрит. Тут же шестёрки его рядом, наготове, если что. А что ?если что?, я всё равно с пустыми руками. Он спрашивает: ?Что надо??. Я в ответ: ?Знаешь, по какой статье я тут сижу??. Он отвечает: ?Ну, знаю?. Тогда я воздуха побольше в грудь набрал и на одном дыхании выпалил: ?Мне сказали, что с такой статьёй мне всё равно не жить. Поэтому просьба у меня – когда ночью меня резать будете, зарежьте побыстрее, чтоб долго не мучиться?. Пахан, конечно, оторопел от моих слов, хотя виду постарался не показать. Махнул своим шестёркам, чтобы ушли, мне на противоположные нары указал – садись, мол. Я сел. Он говорит: ?Ну, рассказывай?. Я рассказал, всё как есть. Он слушал, не перебивал. Потом помолчал и спрашивает: ?Ты мальчишку-то в самом деле любил??. Я киваю: ?В самом деле?...* * *- Что? – я аж подскочил. – Ты меня любил? В самом деле? Или?..- Не ?или?, - он вздохнул. – Столько лет прошло, а как вспомню тебя таким, каким в последний раз видел... Мелкий, тощий, ну цыплёнок просто. А дороже всех на свете мне был. Как тогда тебя трахнул в первый раз, так и влип. Хотя до этого и с девчонками шуры-муры крутил, и нравилось. Думал, с мальчишками это так, детские забавы. Вырасту, стану настоящей любовью заниматься, с женщинами. Только вот настоящая любовь с тобой приключилась. С единственным. Других парней больше никогда не хотел.- Блииин... – я был в полном замешательстве. Нет, я помнил, что Петер был ко мне неравнодушен, выделял меня из толпы других пацанов. Но я считал, что это из-за секса, из-за того, что я всегда был готов трахаться и всегда делал это с удовольствием. А оказалось вот что...- Значит, ты меня любил... – Я вопросительно смотрел на него. – А почему тогда не сказал?Он пожал плечами:- Ты-то меня не любил. Я это видел. – Он усмехнулся. – А вот услышать в ответ ?нет? не хотел. Поэтому и молчал.- Понятно, - кивнул я, всё ещё ошарашенный этой новостью.И задумался на мгновение: если бы Петер сказал тогда, что он меня любит, ответил бы я ему взаимностью? Вряд ли. У нас с Петером была разница в возрасте пять лет, и роли в наших отношениях распределились бы однозначно – он старший, я младший. Но уже тогда, подсознательно, я понимал, что такое распределение меня бы не устроило. Я уже начинал ощущать себя старшим, ведущим, а не ведомым.Кстати, думаю, именно поэтому мы так счастливы с Иванкой. Мой мальчик с удовольствием признаёт моё старшинство, подчиняется мне (но только не в постели, там у нас абсолютно равные права. Мы оба с радостью выполняем желания друг друга, потому что доставлять любимому удовольствие – это счастье едва ли не большее, чем получать удовольствие самому), и гармония в наших отношениях воцарилась сразу, с первой же нашей встречи.Петер продолжил:- На зоне меня только эта любовь и поддерживала, особенно в первые год-два. Потом-то пообвык, приноровился к тюремной жизни. О тебе постарался забыть, потому что... Ну, ты понимаешь. Работал как проклятый, всё свободное время в спортзале проводил. Если кто пытался меня на секс развести, я тому молча с разворота в морду давал. То есть, когда вначале пытались, потом-то уже не трогали.А через два года я решил, что надо мне о профессии задуматься. Военная карьера для меня уже была закрыта, я подумал и поступил на юридический. Шесть лет заочного обучения, экзамены принимать педагоги на зону приезжали – я не один там такой был. Закончил с отличием, диплом и нагрудный знак мне сам начальник колонии на общем собрании вручил. Сказал, что рапорт подаст на досрочное за примерное поведение. И в самом деле подал, три года мне скостили, только двенадцать отсидел.Вышел, устроился работать охранником в частное охранное агентство, по рекомендации того же начальника колонии. Потом, тоже по рекомендации, в контору частных детективов подался, благо образование юридическое. Там с одной женщиной познакомился, она хотела свою компанию организовать, и ей компаньон был нужен. Мы с ней поговорили, я ей всё о себе рассказал, но она меня уже немного знала, поэтому сказала, что темные страницы моей биографии её волнуют мало. Мы год поработали, а потом решили пожениться, чтобы вопросов не возникало. Одно дело, когда агентство держат компаньоны, мужчина и женщина, и совсем другое, когда эти мужчина и женщина – муж и жена. К такому агентству гораздо больше доверия.Мы не берёмся за крупные дела, в основном по мелочи: мужу за женой проследить, жене за мужем. Где-то какие-то справки навести, архивы поднять, у моей жены обширные связи в этой области. Репутация у нашего агентства положительная, устойчивая. Так и живём.Петер умолк. Я тоже молчал, переваривая его рассказ. А ещё и потому, что не знал, что ему сказать. Сочувствую? Да вроде бы нечему, сейчас, по крайней мере. Что я рад его видеть? Ну, так это я уже сказал. А что ещё...Однако мой изворотливый мозг и тут нашёл подходящую лазейку. Коньяк, конечно же. Самое лучшее решение в любой ситуации. Скрыть неловкость, подчеркнуть радость, просто свернуть разговор в другую сторону – коньяк, да и вообще алкоголь, помогает в подобных случаях лучше всего. Я, улыбаясь, поднялся из кресла:- Так надо выпить за встречу. Семнадцать лет не шутка...Однако Петер движением руки меня остановил:- Не сейчас. Я не пью на работе.- А ты сейчас на работе? – удивился я и тут же вспомнил. – Ах, ну да, ты же по делу пришёл.- По делу, - кивнул он. Помолчал, глядя куда-то в сторону, вздохнул. – Только вот не знаю, с чего начать.- С начала, - усмехнулся я. Потом посерьёзнел. – Долгая история?- Долгая, - подтвердил он. – Очень.Снова, как и в начале нашей встречи, Петер откинулся на спинку кресла. Опять помолчал, видимо, собираясь с мыслями.- К нам в агентство позавчера один клиент обратился. В полиции ему не помогли, в других сыскных агентствах тоже. Он их все подряд прочёсывал – в одном откажут, в следующее идёт. Так и до нас добрался. Я бы, кстати, тоже не взялся за это дело, когда выслушал его, но... Но он вытащил фотографию, и я понял, что я тебя нашёл.- В каком смысле? – я недоумённо уставился на него.Петер молча полез во внутренний карман пиджака, вынул лист бумаги. Это была не сама фотография, а качественно переснятая копия. Лицо очень молодой девушки, совсем юной. И безумно знакомое...Я с минуту пялился на фотографию, силясь вспомнить, где я видел это лицо. И вдруг до меня дошло – в зеркале...Видимо, на моём лице была такая гамма чувств, что Петер понял меня без слов, стоило мне только оторвать взгляд от фотографии и посмотреть на него.- Она умерла. При родах. Человек, принёсший мне эту фотографию, был отцом их неродившегося ребёнка. Вернее, ребёнок-то родился, но... Никто не знал, куда он делся, и жив ли он. Клиент рассказал нам с женой такую дикую историю, что мы даже не сразу в неё поверили. Подумали сначала, что он не в своём уме. Но фотография решила всё. И это тоже случайность, что он её показал. Потому что чем может помочь следствию фотография человека, умершего тридцать два года назад? Он просто носил её с собой и вынул с кучей других документов. А я увидел. И сразу же узнал. Ведь я-то помнил тебя именно таким, такого возраста. А потом он назвал дату, и я уже почти перестал сомневаться, что это ты. Тот самый младенец, про которого неизвестно, родился ли он, жив ли, а если жив, то где находится.Я рванулся из кресла, подскочил к Петеру, схватил за грудки:- Долго ты мне ещё тут нервы мотать будешь? Быстро говори!- Быстро не получится, - он неожиданно легко отбросил мои руки. – Сядь, успокойся. Я для того и пришёл, сам, к тебе домой, чтобы рассказать всё. Но я же предупредил, что это долгая история. Так что наберись терпения.Я вернулся к своему креслу, плюхнулся в него. Уставился на Петера:- Ну?..* * *

- В одном небольшом посёлке, в двух часах езды от Праги, жили-были мальчик Франтишек и девочка Каролинка. Они были ровесниками и соседями, вместе играли, вместе росли, вместе в школу пошли. Сидели за одной партой, дома уроки сообща делали... В общем, никто не сомневался, и они сами в том числе, что, когда подойдёт время, они поженятся. Не сомневались они так аж до семнадцати лет, пока оба не закончили школу. Каролинка с осени собиралась идти работать на свиноводческую ферму, на которой работали почти все жители их посёлка, а мальчик Франтишек решил стать механизатором, для чего ему надо было отучиться два года в техникуме соответствующей специализации. Он съездил в Прагу, поступил, а когда вернулся обратно, встретил на единственной улочке посёлка девушку. Он её, конечно, узнал. Но и не узнал в то же время.Девушка была его ровесницей, звали её Эстер. Несколько вычурное имя для сельской глубинки, но что поделать, так её назвала мать, Урсула. Откуда взялась сама Урсула, не знал никто. Однажды она появилась в посёлке, поселилась в домике одинокой старухи, у которой вся родня в войну погибла. Урсула вроде как дальней родственницей этой старухе приходилась – то ли внучатой племянницей, то ли троюродной внучкой. Впрочем, степень их родства для этой истории значения не имеет. Старуха обрадовалась, что не одна теперь жить будет, и приняла новую родственницу с радостью. Это случилось осенью, а весной Урсула родила дочку, которую и назвала Эстер. Деревенские кумушки, конечно, посудачили: ?Ах, без мужа родила!?, но быстро угомонились. Урсула была молчаливой, неконфликтной, трудолюбивой, ни от какой работы не отказывалась. И дочка у неё росла тихая и спокойная.И никто в посёлке не догадывался, что Урсула потихоньку спивается. Молодая, красивая, одинокая, местные мужчины на неё заглядывались, и не только заглядывались, но и захаживали, сам понимаешь, с какими намерениями. А какие же посиделки без выпивки? Вот Урсула и подсела, сама не заметив, как. В общем, когда старая бабка умерла, а девочке пора было в школу идти, выяснилось, что Урсула уже законченная алкоголичка. Внешне она нормально выглядела, вот никто и не догадывался. Местные власти за голову схватились, но уже поздно было. Подумали, обратились в соответствующие органы опеки несовершеннолетних, те приехали, осмотрели избушку-развалюшку и приняли решение отдать девочку в интернат. Учиться и жить она будет там, а домой только на каникулы приезжать. Самые радикально настроенные члены комиссии требовали лишить Урсулу материнских прав, но местное правление посёлка решило, что это слишком.Так прошло десять лет, Эстер, так же как и Франтишек с Каролинкой, закончила школу и вернулась домой. А куда ей ещё было деваться? Директор фермы сказал: ?Приходи, возьму тебя скотницей?. А потом вздохнул и добавил: ?Замуж бы тебе надо поскорее. С такой матерью и до беды недалеко?. Эстер промолчала, она, как и мать, молчаливая была. К тому же в посёлке она редко бывала, только на каникулах, с местными детьми не очень дружила, особняком держалась. Жалели её местные кумушки, однако детишек своих предостерегали: ?Не водитесь с пьяницевой дочкой?.* * *И вот увидел Франтишек невероятно похорошевшую за последний год Эстер – и влюбился. И ладно бы только он, так ведь и Эстер тоже в него влюбилась. И так они любили друг друга, что плоды этой любви уже очень скоро стали всем заметны. Что тут началось! Монтекки и Капулетти просто отдыхают по сравнению с тем, какие страсти разгорелись в посёлке. Родители Франтишека орали: ?Нам не нужна невестка-пьянчужка!?. То, что сама ?невестка? капли в рот не берёт, никого не волновало. Родители Каролинки тоже орали: ?Он нашу дочь опозорил, погулял-погулял, а теперь бросил!?. Франтишек орал на всех, в свидетельницы Каролинку тащил: ?Не было у нас с ней ничего!?. Та нехотя призналась, что да, ничего не было.В конце концов поутихли склоки, родители Франтишека смирились с его выбором, повздыхали: ?Ну что ж поделать, раз ребёнок будет. Ребёнок-то ни в чём не виноват?. Попросили сына только до совершеннолетия подождать, чтобы проблем с мэрией не было. И Франтишеку и Эстер восемнадцать весной исполнялось, и они решили, что поженятся, как только ребёнок родится. Жили они пока по отдельности, Франтишек учился, в Прагу часто ездил на занятия, а в январе у него должна была быть первая сессия. Он разрывался между работой, учебой, семьёй и любимой женщиной. А любовь у них была в самом деле сумасшедшая. Когда их вдвоём видели, даже самые злые языки умолкали. И все в глубине души им завидовали – их счастью, их умению защитить это счастье...И только один человек не завидовал, а наоборот, исходил злобой и ненавистью – Каролинка. Уж она-то никак не могла радоваться за молодых...* * *И задумала Каролина девочке Эстер отомстить. А на что способна разъярённая и оскорблённая в своих чувствах женщина – об этом лучше, наверное, даже не знать. Свою месть Каролинка решила осуществить тогда, когда Франтишека в посёлке не будет, когда он на сессию в Прагу уедет. Он должен был отсутствовать целых две недели, хотя столько Каролинке и не нужно было. Достаточно будет одного удара, но такого, что Эстер мало не покажется.Каролинка знала, что Франтишек иногда пишет Эстер письма. А у неё самой, ещё со школы, сохранилось много тетрадок с его почерком. И она придумала написать письмо, якобы от Франтишека к ней, Каролинке. Долго обдумывала текст письма, решила, что надо написать так, как будто бы это письмо уже не первое. И сочинила что-то наподобие: ?Привет, Каролинка! В общежитии на выходные комната будет свободна, так что приезжай, как мы и договаривались?. Что-то ещё было в том письме, что-то о том, что он устал разрываться на все стороны, и что только с ней, с Каролинкой, и может отдохнуть от проблем, которые на него свалились из-за появления Эстер.Каролинка была девочка не то что бы очень умная, скорее хитрая. Текст письма она сочиняла тщательно, стараясь копировать не только почерк Франтишека, но и его манеру речи, которую она знала очень хорошо.И вот, сфабриковав эту фальшивку, одним ранним, но уже тёмным январским вечером, захватив с собой ?письмо?, она заявилась в гости к Эстер. Та сначала напряглась, испугалась даже, но Каролинка ей заявила прямо с порога: ?Я, конечно, не очень рада, что ты у меня парня увела, но мы всё-таки соседи, надо жить по-соседски, худой мир лучше доброй ссоры?.Эстер, разумеется, обрадовалась. Несмотря на всепоглощающую любовь она, конечно же, страдала от того, что в посёлке её не считают за свою, что она здесь изгой. И то, что Каролинка первая сделала шаг навстречу, вселило в неё надежду, что уж теперь-то всё будет хорошо. Она усадила гостью за стол, заварила чай, достала конфеты, варенье. Щебетала от радости без умолку, даже появление нетрезвой матери не испортило её настроения. Урсула постояла с минуту в дверях: ?Чаёвничаете, девочки? Хорошо, не буду вам мешать?, ушла к себе и больше не выходила.Каролинка с трудом высидела полчаса, натужно улыбаясь и поддакивая, а в душе поливая свою собеседницу отборной руганью и призывая на её голову все кары небесные. Через полчаса встала, поблагодарила за угощение, сказала, что ей завтра вставать рано, так как она в Прагу собралась, и откланялась. Эстер проводила её до двери, а когда вернулась обратно, то увидела, что под стулом гостьи лежит какая-то бумажка. С трудом нагнувшись – всё-таки семимесячная беременность уже сильно мешала двигаться – она подняла этот листочек. И прочитала письмо от якобы Франтишека.* * *Петер умолк, и я только сейчас заметил, что за всё время его рассказа не произнёс ни звука. Я не то что молчал – я даже дышать, видимо, забывал время от времени, потому что чувствовал, как колотится сердце и звенит в ушах.Я снова перевёл взгляд на фотографию.Мама... Я ни разу в жизни не произнёс это слово, обращаясь к кому-то, к реальной женщине. Глядя на улице на домашних детей, держащихся за руку матери или отца, я отчаянно им завидовал. Их любят, они любимы... Нет, в монастыре нас, конечно, тоже любили и не обижали, но это было совсем не то, когда ты у мамы единственный, ну или хотя бы несколько братьев и сестёр.Я вглядывался в лицо молодой девушки, которая очень недолгое время спустя произвела меня на свет.Мама, как мне не хватало тебя все эти годы! Я тосковал о тебе в пять лет, в семь, десять, даже в пятнадцать. Ты была бы мне опорой, защитой и поддержкой. Рядом с тобой мне было бы так легко идти по жизни, если бы... Если бы не людская злоба и ненависть. Когда одна девушка, руководствуясь своими низменными чувствами и побуждениями, подстроила гадость другой девушке, лишив ту жизни, а её ребёнка, то есть меня, счастливого и беззаботного детства.Чувствуя, как спазм охватывает горло, и начинает щипать глаза от непрошенных слёз, я зажмурился и закрыл лицо руками. Петер, конечно, знал обо мне всё, он сам воспитывался в похожем приюте, потому что тоже был сиротой, но тем не менее я не хотел, чтобы он был свидетелем моей слабости.Петер и сам это понял. Я услышал, как он поднялся из кресла:- Где у тебя курить можно?- Нигде, - хрипло бормотнул я. Потом, не отрывая рук от лица, добавил. – А, всё равно, кури где хочешь.- Я на кухню пойду, - ответил он.Мне на самом деле было всё равно, где он будет курить. Мне нужна была передышка, несколько минут, чтобы прийти в себя, унять волнение, отдышаться. И подготовиться к тому, что я услышу дальше. Петер уже подошёл в своём рассказе к самому моменту моего рождения, а следовательно, и смерти моей матери. Он ведь ещё в самом начале сказал, что она умерла при родах.Через пару минут я понял, что у меня уже не дрожит хотя бы голос. Я поднялся, прошёл в гостевой туалет на первом этаже, тщательно умылся ледяной водой. Промыл глаза, откашлялся, отсморкался, насухо вытерся полотенцем. Глянул на себя в зеркало – да, глаза ещё, конечно, поблёскивают, но слёзы вроде бы не изъявляют желания вновь вырваться из-под контроля. Ещё раз глубоко вздохнув, я вернулся в гостиную.Петер уже был там, снова сидел в своём кресле. Я тоже сел в своё. Пока я умывался и приводил себя в порядок, мне в голову пришёл один вопрос. И с него-то я и начал:- Откуда ты знаешь это всё в таких подробностях? Эстер успела рассказать Франтишеку?- Нет, не успела, - покачал он головой. – Она умерла в тот же вечер. – Он внимательно посмотрел на меня. – Мой рассказ, как ты понимаешь, ещё далеко не закончен. Ты готов слушать дальше?- Готов, - кивнул я.* * *- Каролинка, задумав подлость, не подумала о её последствиях, в первую очередь, для себя. И сообразила это только тогда, когда вечером, дома, уже ложилась спать. Ведь Эстер обязательно покажет письмо Франтишеку, а тот, разумеется, заявит, что этого письма не писал. Даже если Эстер и Франтишек поссорятся, ей-то, Каролинке, всё равно не светит заполучить парня обратно. Он-то точно будет знать, чьих рук это дело.Каролинка подскочила с кровати как ошпаренная. Да, темно, да, поздно, но нужно немедленно бежать к Эстер и отнять у неё письмо. Пусть потом рассказывает Франтишеку всё что угодно, доказательств-то у неё не будет.Каролинка тихонько, чтобы не разбудить домашних, оделась, бесшумно выскользнула за дверь и во весь опор помчалась к дому Эстер и Урсулы, стоящему на самом краю посёлка. Начиналась метель, но девчонка её не замечала. В доме, на её счастье, горел свет. Ну и замечательно, подумала она, не придётся никого будить. Она тихо постучала, потом постучала погромче, потом уже забарабанила в дверь кулаком. Однако никто не торопился впустить её в дом. Отчаявшись, она начала трясти дверь, и тут вдруг дверь открылась – она была незапертой. Каролинка быстро вошла в дом, осмотрела комнаты, в одной из них увидела крепко спящую Урсулу, распространяющую вокруг себя алкогольные пары. Но Эстер в доме не было. Каролинка в отчаянии схватилась за голову. А что если Эстер прямо сейчас, на ночь глядя, рванула в Прагу, к Франтишеку, выяснять отношения? Адрес общежития она знала, Франтишек и в самом деле писал ей письма, чем она с гордостью похвасталась, когда поила свою гостью чаем. Каролинка была готова волосы на себе рвать, кляня собственную глупую непредусмотрительность. Надо было задержаться, постоять у окошка, подглядеть, убедиться в том, что Эстер прочла письмо. А после этого за ним вернуться с милой улыбочкой: ?Ах, я тут, наверное, одну бумажку забыла?. Как события повернулись бы дальше, она не думала, да и бессмысленно сейчас уже было думать. Сейчас её заботили совсем другие проблемы – найти Эстер, отнять письмо...Она вышла во двор, огляделась вокруг. Ведь если дверь в доме была незаперта, возможно, Эстер отошла ненадолго, и скоро вернется. Каролинка, несмотря на метель, решила подождать. Присела было на крылечко, но вдруг сквозь пелену снега увидела какой-то огонёк, причём совсем рядом. Она пошла туда и обнаружила небольшой сарайчик, что-то наподобие хлева или свинарника. Она тут же припомнила, что Эстер, по примеру многих жителей их посёлка, взяла несколько свиней на откорм. Работать на самой ферме ей уже было трудно, а когда свиньи в сарайчике возле дома, то управляться с ними значительно легче. Опять же Урсула могла помочь, когда трезвая была, хоть такое и нечасто случалось. Кормили свиней тем, что Франтишек ещё осенью заготовил, да вдобавок директор фермы иногда кормов подбрасывал, хоть это и было против правил. Но большинство поселковых девчонку жалели, поэтому директора не осуждали.Дверь в свинарник была приоткрыта, и Каролинка мысленно выругалась: ?Вот дура! Холода напустит, свиней застудит?. Она была, в общем-то, простой крестьянкой, поэтому забота о хозяйстве и домашних животных была у неё, что называется, в крови.Войдя в свинарник, она увидела при тусклом свете лампочки только лишь пять или шесть откормленных боровов. Они повизгивали в возбуждении, но Каролинка приписала их недовольство холоду, проникшему с улицы. Она собралась было выйти и погасить свет, всё из той же привычки к рациональному ведению хозяйства, как вдруг увидела что-то, лежащее в дальнем полутемном углу. Свёрток, явно не похожий на свинью. Она подошла поближе и увидела, что это Эстер.То, что Эстер мертва, Каролинка поняла сразу, хотя с покойниками сталкивалась редко. Но это с людскими покойниками. А вот мёртвых животных она видела чаще, и зрелище смерти не было для неё чем-то из ряда вон выходящим.Но то, что она увидела у ног Эстер, повергло её в ступор.* * *Младенец. Новорожденный, весь в крови и слизи, с тянущейся к материнскому лону пуповиной.Каролинка едва не заорала от ужаса и рванулась вон из сарайчика, наружу. Она помчалась к калитке, споткнулась обо что-то, упала, кажется, ушиблась, но это было где-то там, на задворках сознания. В голове у неё билась только одна мысль: ?Я убила Эстер!?. Не поднимаясь, она колотила кулаками по земле, по всему, что попадало под руку, по себе. Скулила, кусала губы, задыхалась от ужаса и от мысли, что теперь всё пропало. Её обвинят в убийстве, хоть и неумышленном, арестуют, будут судить. Позор, на весь свет позор... И Франтишек, который никогда ей этого не простит.От этой мысли Каролинка взвыла чуть ли не в голос. Франтишек! Из-за него она совершила этот ужасный, непоправимый поступок – и напрасно! Что делать, что делать?..Но тут в её трезвомыслящую крестьянскую голову пришла одна простая идея. Эстер умерла, с этим уже ничего не поделать. Но кто узнает, что причиной этой смерти была она, Каролинка? Улика против неё – только письмо, а если его найти и уничтожить, то никто и не подумает, что Каролинка имеет к этому прискорбному событию хоть какое-то отношение. Даже если Эстер успела рассказать о письме своей матери, вряд ли к словам пьяницы будут внимательно прислушиваться. Значит, надо пойти обратно, в сарай, и попытаться найти письмо там. В доме она его не увидела, следовательно, оно наверняка у Эстер, может быть, в каком-нибудь кармане.От мысли, что ей снова придётся зайти в свинарник и снова увидеть мёртвую Эстер – хуже того, копаться в её карманах! – девушку замутило. Но вместе с тем она отчётливо понимала, что иного выхода у неё нет.Она медленно поднялась с земли, подошла к сарайчику. Глубоко вздохнула и решительно шагнула внутрь.Ей повезло – письмо оказалось в первом же кармане, в который она залезла. Убедившись, что письмо именно это, что оно целое, что от него не оторван ни один, даже самый маленький кусочек, Каролинка спрятала его во внутренний карман своего полушубка. Она вернётся домой и сожжёт его. Только в этом случае она может быть уверена, что письмо никогда не попадёт ни в чьи чужие руки.Она уже собралась уйти, как вдруг увидела, даже не столько увидела, сколько догадалась, что отвратительное, бело-красное, лежащее у ног Эстер (Каролинка даже не могла назвать это ?существом?), шевельнулось. Девчонка снова чуть не заорала от ужаса, но тут же сообразила, что ребёнок, появившийся на свет в таких экстремальных условиях, оказался живым. Он беспорядочно затрепыхал ручками и ножками, сморщил личико, хотя и не издал ни звука.Каролинка снова впала в ступор. Что делать ТЕПЕРЬ? С мёртвой Эстер всё понятно, утром её найдёт Урсула, и дальше события будут развиваться сами собой.* * *Но ребёнок... Живой, новорожденный... Если Каролинка сейчас уйдёт и оставит его здесь, он, конечно же, умрёт. И тогда на её совести будут уже две смерти. Конечно, она не любила Эстер, даже ненавидела её, но убить ребёнка... Не впрямую убить, просто бездействием... Этого Каролинка сделать не могла. То ли материнский инстинкт, заложенный в каждой женщине, сработал, то ли привычка выхаживать любое живое существо – всё та же крестьянская закваска... В общем, не могла она сейчас уйти и оставить всё как есть.Но что же делать? Самое простое решение – это войти в дом, разбудить Урсулу, сказать ей, что случилось. Она, конечно, тоже не очень годится младенцу в няньки, но всё же она мать Эстер, и кому как не ей разбираться с умершей дочерью и новорожденным внуком.Только вот как объяснит своё появление здесь она, Каролинка? Урсула вспомнит, наверняка вспомнит, вечером она была ещё не сильно пьяна, что Каролинка приходила в гости к Эстер. А спустя несколько часов Каролинка снова появляется и объявляет, что её дочь умерла. Нет, нельзя, это может повлечь за собой нездоровые слухи и подозрения.Следующей мыслью Каролинки была та, что ребёнка можно просто отнести в дом и оставить там. Дома тепло, за ночь он не умрёт, утром проснётся Урсула и сделает что-нибудь. Может, ребёнок кричать будет, и она проснётся раньше. А уж как младенец попал в дом, пусть для всех так и останется загадкой.Каролинка решительно шагнула к младенцу. Да, именно так она и поступит. Надо только перерезать пуповину... Она огляделась вокруг, заметила на столике сечку, которой, по-видимому, рубили корм свиньям.Наблюдать за опоросом и принимать поросят Каролинке приходилось с детства. Мать, тётки и прочая родня постоянно таскали её на свиноферму, справедливо полагая, что ничего запретного в рождении новой жизни нет. Поэтому она привычным движением отсекла пуповину, за неимением подручных средств перевязала её узлом и взяла ребёнка на руки. Теперь его следовало помыть, а потом, наверное, завернуть во что-нибудь. Поросят на ферме, конечно, никто не заворачивал, ну так ведь то поросята. Мыть мальчика – а она уже увидела, что это мальчик – придётся в доме. Урсула спит беспробудно, раз уж не услышала, как она барабанила в дверь, а сама Каролинка постарается вести себя потише. Вот разве что ребёнок закричит. Ну тогда она просто сбежит, если услышит шум из комнаты Урсулы.Нести ребёнка по улице придётся голым, потому что завернуть его не во что. Свою одежду она побоялась испачкать, а о том, чтобы что-то снять с Эстер, ей и подумать было страшно. Ничего, здесь недалеко, она быстро добежит.Младенец вёл себя образцово – не кричал, не пищал, только покряхтывал иногда еле слышно. В чайнике на плите оставалось немного теплой воды, Каролинка кое-как помыла ребёнка над тазиком, обтёрла кухонным полотенцем. Потом осторожно прокралась в комнату Эстер, завернула мальчика в покрывало, снятое с кровати. Положила его на эту же кровать и тихо выбралась из дома. Прикрыв за собой дверь, она без сил опустилась на крыльцо.Боже мой, неужели этот кошмар наконец закончился? Она ещё раз ощупала внутренний карман – письмо на месте. Сейчас она вернётся домой, сожжёт его, а пепел развеет по ветру. И никогда, ни одной живой душе не расскажет о событиях сегодняшнего дня. Франтишек, конечно, будет страдать из-за смерти Эстер. Но рано или поздно он её забудет. А Каролинка всё время будет рядом, будет ему сочувствовать, помогать. Скажет что-нибудь наподобие: ?Да, я не любила её и хотела вас разлучить. Но смерти ей я не желала?. И главное, что это будет истинная правда.

Каролинка уже собралась подняться и идти домой, ведь завтра ей рано вставать на работу. Ни в какую Прагу она не ехала, это она специально сказала Эстер, чтобы усилить эффект от своего письма. Однако новая мысль пришла ей в голову, и Каролинка поняла, что её проблемы не только не закончились, а как раз сейчас и начались.Ведь ребёнок был сыном не только Эстер, но и Франтишека. И, конечно же, он захочет взять его себе. Просто потому, что это его сын. И сын Эстер, единственная память о ней. И если Каролинка всё-таки намерена добиться того, чтобы Франтишек на ней женился, то в довесок к мужу она получит ещё и пасынка. Сможет ли она выдержать это? А главное, захочет ли? Зачем ей этот ребёнок, как вечное напоминание о её подлом поступке, о её преступлении?..* * *Петер снова сделал паузу. И вовремя, потому что я чувствовал, что почти задыхаюсь. Задыхаюсь от гнева, от ненависти к этой женщине, лишившей мою мать жизни, а меня – родителей и нормального детства. Не имеет никакого значения, что она не планировала именно такой расклад. Но она желала зла – и сотворила его.- Откуда ты знаешь, что всё было именно так? – глухо спросил я, не глядя на Петера.- Каролина рассказала.- Кому? – удивился я. – Тебе?- Нет, своему мужу, Франтишеку. Она умерла месяц назад, а перед смертью рассказала. И рассказала, куда дела ребёнка.- Отвезла в приют? – догадался я.Но Петер отрицательно покачал головой:- Не совсем. Это тоже долгая история. Если ты не против, я ещё пойду перекурю. И дай мне попить чего-нибудь. Устал так много говорить. Но я решил, что тебе надо по порядку всё рассказывать, чтобы потом меньше вопросов возникало.Мы переместились на кухню. Петер закурил, мне же очень хотелось выпить. Хотелось как-то вправить мозги, осмыслить то, что я сейчас услышал. Но я сдержался. Такие вещи лучше узнавать на трезвую голову. Нажраться я ещё успею.Я налил по стакану сока себе и Петеру. Он кивком поблагодарил, выпил стакан чуть ли не залпом.- Ещё налить?- Да, налей. Пусть стоит, потом ещё попью.Я не торопил Петера с продолжением рассказа. Мне надо было очухаться, прийти в себя, уложить в голове уже полученные сведения, упорядочить их. Да и Петеру тоже надо было дать передышку. Поэтому, пока он курил, я не нарушал тишины, а после предложил:- Давай тут останемся, чего туда-сюда бегать. Тебе ведь всё равно, где рассказывать.- Всё равно, - согласился Петер. Затушил окурок под струёй воды, бросил в мусорное ведро, присел к столу. Глотнул сока, посмотрел на меня:- Продолжать?Я молча кивнул.* * *

- Каролинка рассуждала примитивно, но здраво. Нет человека – нет проблемы. От ребёнка следовало избавиться. Причём так, чтобы никто не нашёл никаких следов. Раз уж она не решилась его убить, надо было отвезти его куда-нибудь подальше, куда точно не дойдут известия о событиях в их посёлке. Такое место пришло ей в голову только одно – Прага. Большой город, огромное количество людей, никто ничего ни о ком не знает. Она отвезёт ребёнка в Прагу и там подкинет куда-нибудь. Проще всего будет, пожалуй, оставить его прямо на вокзале.Счёт времени Каролинка уже потеряла, но понимала, что действовать надо немедленно. Теперь она уже была рада, что Урсула не проснулась. А вдруг проснулась? Вдруг младенец раскричался и разбудил свежеиспечённую бабушку? Отсюда, снаружи, за воем ветра ничего не слышно.Каролинка снова вошла в дом. Там всё было тихо. И Урсула и ребёнок спали. Девушка поплотнее завернула мальчика в покрывало и вышла наружу. Метель и снегопад были на её стороне, но тем не менее она постоянно оглядывалась, пока шла к станции. К счастью, ей никто не встретился.Поезд на Прагу пришёл по расписанию, она села в пустой вагон. Денег на билет у неё не было, но она надеялась, что в такой поздний час контролёры уже не ходят. И действительно, за всю дорогу в вагон, где она ехала, так никто и не вошёл.Все два часа пути она напряжённо размышляла о том, как бы сделать так, чтобы полиция не начала разыскивать родителей ребёнка. Не обязательно его подкинули за ненадобностью, могли ведь и законного-желанного похитить с недобрыми намерениями.- А у неё добрые были? – не сдержался я.* * *Всё во мне кипело, пока я слушал рассказ Петера.Почему, почему некоторые люди считают себя вправе распоряжаться судьбой и жизнью других людей? Почему своё счастье надо обязательно строить на несчастье ближнего? Каролина знала, как будет страдать Франтишек – и всё-таки обрекла его на эти страдания. Ради себя, ради достижения своих шкурных интересов!Петер невесело усмехнулся:- Она-то как раз была убеждена, что добрые. Она ведь не хотела убивать младенца, хотела только избавиться от него.Я лишь махнул рукой. Что теперь говорить? Ничего уже не исправишь.Петер пояснил, оправдывая не то ситуацию, не то Каролину:- Она спасала себя, своё доброе имя. И обеспечивала своё будущее. А для этого все средства хороши.- Ты тоже так считаешь?! – взвился было я. Но тут же вспомнил, как Петер изо всех сил выгораживал меня на том судьбоносном для нас обоих процессе. Уж кого-кого, а его в отстаивании шкурных интересов обвинить было никак нельзя.- Я – нет, - очень серьёзно ответил мой друг, прекрасно поняв мои внутренние метания. – Но я не Каролина. И не забудь ещё, что она на тот момент уже несколько часов была в состоянии стресса. Я даже удивлён слегка, что она действовала так разумно.- ?Разумно?! – успокаиваясь, но всё еще возмущённо фыркнул я. – Расчётливо и хладнокровно!Петер не стал со мной спорить:- Пусть так. Но она выбирала меньшее из зол. Для себя, конечно.Я снова махнул рукой:- Валяй дальше.* * *- Вышла Каролинка не на Центральном вокзале, а в Холешовице. И тут же пожалела об этом, потому что на вокзале народу почти не было. А женщина с ребёнком, да ещё так поздно, непременно должна была привлечь к себе внимание. Каролинка быстро прошлась по вокзалу из конца в конец, прикидывая, где бы удобнее оставить малыша. Но оставить его там, где были люди, было невозможно, они бы увидели, что женщина положила ребёнка и ушла. А оставить мальчика там, где никого не было... Неизвестно, через сколько времени его бы обнаружили.К тому же, ей надо было срочно написать записку и подложить её в свёрток с ребёнком. За время дороги она придумала короткую, но всё объясняющую фразу.- Записку? – удивился я. – Но при мне не было никакой записки.- Не было, - подтвердил Петер.

- Но как же... – начал было я, но он меня остановил:- Не торопись, я до этого ещё дойду. Пока дальше слушай.

Ни чем писать, ни на чём, у Каролинки, разумеется, не было. В вагоне старая газета валялась, она от неё клок оторвала. А вместо карандаша или ручки надумала угольком воспользоваться, благо их на путях всегда много валяется.Каролинка присела в дальнем углу зала ожидания, нацарапала на полях газеты: ?Я не могу воспитывать ребёнка, позаботьтесь о нём?, сунула бумажку в складку покрывала, снова вернулась к центральному входу и только сейчас заметила вывеску полицейского пункта охраны порядка. В первую секунду она чуть было не шарахнулась подальше от этой вывески, потому что страх совершённого ещё преследовал её, и ей казалось, что все догадываются о том, что она натворила. Но почти тут же она сообразила, что к полицейскому участку ребёнка будет подкинуть лучше всего. Как? Да просто оставить на пороге. Она оглянулась. В коридоре никого не было, и она уже шагнула было к участку, но тут дверь распахнулась, и оттуда вышел человек в форме. Какое у него было звание, Каролинка не знала, потому что в полицейских званиях не разбиралась. Единственный знакомый полицейский был участковый инспектор в их районе, в ведомстве которого находилось десятка два таких посёлков, как её. Серьёзные преступления в глубинке совершаются редко, и одного инспектора на пятнадцать-двадцать деревень вполне достаточно.Человек в форме ответил кому-то вглубь комнаты: ?...я сейчас, отолью только...?, и двинулся в сторону туалетов. Каролинка поняла, что это её шанс. В коридоре по-прежнему никого не было. Она быстро подошла к двери в участок, положила ребёнка на пороге и так же быстро, но не бегом, направилась к выходу. Теперь уж она такой ошибки не совершит: она обязательно посмотрит снаружи в окно, что будет происходить с ребёнком. Ведь если полицейский пошёл ?отлить?, значит, он должен вернуться быстро.И в самом деле, она успела лишь обогнуть здание вокзала и подойти к окну, через которое увидела, что вышедший полицейский вернулся, обнаружил свёрток, поднял его и занёс в участок.Вот теперь всё. Она наконец-то может быть спокойна. Она сделала всё, что в её силах. Она не оставила ребёнка умирать, но и одновременно с этим избавилась от него. Теперь можно и домой отправляться. Завтрашний рабочий день никто не отменял, и в четыре ей надо будет встать. Поезд в её сторону отходил с минуты на минуту, и она бегом припустила к платформе.Контролёров на обратном пути тоже не было. Она сошла на своей станции, опять же не встретив никого, дошла до дома. Больше всего она боялась, что входную дверь кто-нибудь запер. Но, к её счастью, все её домашние спали крепко, и то, что она уходила, никто не заметил. Каролинка вошла в дом, развесила полушубок, чтобы он успел высохнуть в оставшееся до подъёма время, и прошла на кухню с письмом в руках. Подожгла его, сунула в топку, подождала, пока оно прогорит полностью, после чего тщательно перемешала пепел с остатками золы.Всё. Она уничтожила все следы и теперь наконец-то могла перестать бояться. Осталось только правильным образом отреагировать на известие о смерти Эстер. Но это не сейчас, это будет завтра. Сейчас спать, она уже буквально валилась с ног от усталости. И хотя была уверена, что глаз не сомкнёт из-за переживаний и страха, отключилась сразу же и беспробудно проспала до самого подъёма.А в четыре встала со всеми домашними, собралась и пошла на работу. И пребывала в постоянном нервном напряжении – когда же в посёлке станет известно о смерти Эстер. И что люди подумают о пропавшем младенце.* * *- И что же люди подумали о пропавшем младенце? – спросил я, потому что Петер снова замолчал.Медленно, не глядя на меня, Петер произнёс:- Подумали, что его съели свиньи.- Что? – вскочил я. – Ты в своём уме? Как свиньи могут съесть ребёнка?Он усмехнулся:- Вот и видно, что ты городской житель до мозга костей. Свиньи едят всё. Ночь, холодно, с вечера их никто не покормил. А тут мясо лежит. Раз лежит, значит, можно съесть. Почему, собственно, люди подумали, что свиньи съели, потому что Эстер они тоже... в общем, были у участкового основания так подумать.Господи, ещё и это! Мой мозг уже настолько был перегружен полученной информацией, что этот ужас, самый ужасный из всех, просто отказывался воспринимать. Съели свиньи... Вот так, просто и без затей. По-деревенски...* * *Бедная маленькая девочка Эстер! Зачем она пошла в свинарник? Погоревать об измене любимого? Поплакать вдали от матери, которая могла начать приставать к ней с глупыми вопросами? Или просто покормить своих подопечных? Этого теперь уже никто не узнает. Но факт остаётся фактом – Эстер вышла из дома, зачем-то пошла в свинарник, а там у неё начались схватки. Возможно, она кричала, но за воем метели её никто не слышал, даже родная мать. А возможно, она сразу потеряла сознание и уже ничего не чувствовала (я горячо надеялся, что было именно так). И в результате моё появление на свет стоило ей жизни.Умереть в семнадцать лет в свинарнике, быть обглоданной свиньями – и всё это из-за какой-то бумажки! Вот уж воистину – что написано пером, не вырубишь топором. Текст своего письма Каролинка, наверное, всю жизнь помнила, до последней буковки. Впрочем, почему ?наверное?? Она ведь дословно пересказала его Франтишеку.Я вздохнул. Такой пустяк, несколько написанных на бумаге строчек – а в корне изменил жизнь нескольких людей: Эстер, Франтишека, мою. Самой Каролинки, потому что всю жизнь жить с камнем на душе очень тяжело. Я это знал не понаслышке. Сам десять лет корил себя за молчание, когда не рассказал своему другу Тони правду о его любовнике Анджее. Как уверил меня Тони, это всё равно не помогло бы. Я ему не сказал тогда, что ему бы, конечно, не помогло, а вот мне... Мне помогло бы, я бы не пилил себя десять лет за собственную трусость и малодушие.Так, хватит о прошлом. Его уже не изменить. Ни давнюю ситуацию с Тони, ни ещё более давнюю с Эстер. Это – было. Значит, надо принять это как свершившийся факт и жить дальше.* * *Петер помолчал, давая мне время переварить кошмарную новость и прийти в себя. После чего продолжил:- Урсула рано не вставала, она ближе к вечеру на работу ходила, если была в состоянии. Отходы за свиньями убирала. Работа грязная, низкооплачиваемая, но другую ей не давали. А умершую Эстер обнаружил тракторист, который ей корм для свиней привёз. Помнишь, я говорил, что директор фермы иногда ей корма подбрасывал. Вот тракторист и привёз. Он как раз первым и сказал, что ребёнка свиньи съели.- Всё равно не понимаю, - я уже слегка успокоился и попытался рассуждать здраво. – Мясо ещё может быть, но кости...- Ты знаешь, я тоже удивился, когда эту версию услышал. Скорее всего, просто никто не захотел следствие заводить. Рассудили так же, как Каролинка: нет человека – нет проблемы. И не забывай, что Франтишек на тот момент отсутствовал. Он бы, может, и заявил, что надо провести расследование, но, кроме него, в поисках ребёнка никто не был заинтересован. Из райцентра приехала машина, тело забрали, свиней увезли на ферму, а что касается грязи и крови в сарае, то никому в этом копаться не хотелось. Приняли как рабочую гипотезу, что мясо свиньи съели, а кости размололи копытами. На самом деле правдоподобно. Когда туша в центнер-полтора топчется, мало что под её копытами сохраниться сможет. А кости у младенцев мягкие, даже череп. В общем, дело закрыли за отсутствием состава преступления.- А Франтишек?Видение грязного свинарника и мертвой девочки Эстер так и стояло у меня перед глазами. Неважно, что я никогда этого не видел, мне было достаточно собственного воображения. И поэтому я попытался перевести разговор в другое русло. Попытался избавиться от страшной картины, заменить её другой. Впрочем, другая картина была наверняка не менее страшной, хоть и по-иному.- Франтишек, как ты помнишь, в Праге был, экзамены сдавал. Вызывать его письмом не имело смысла, быстрее было доехать. Неблагодарную роль гонца, приносящего дурные вести, взял на себя его старший брат. Что с парнем было, когда он узнал о смерти своей любимой, даже говорить страшно. Родственники думали, он умом тронется. Часами на её могиле просиживал, разговаривал с ней, плакал. А на улице зима, январь. В общем, подхватил он воспаление лёгких, месяц в больнице пролежал, еле спасли. Врачи говорили, организм с болезнью не борется. Да парень и сам говорил: ?Не хочу жить?. Но всё-таки выжил. Учебу бросил, конечно. До лета лечился, сначала в больнице, потом дома. Летом более-менее оправился, работать пошёл. А ещё через год женился на Каролинке. Она ведь как решила тогда, так и вела себя. Да, говорила, я не любила Эстер, хотела, чтобы вы расстались, но смерти ей не желала.Поженились, сначала одна дочка родилась, потом другая. Так и жили.А нынешним летом Каролина заболела. Рак в последней стадии, неоперабельный. Когда уже только на обезболивающих и жила, позвала к себе Франтишека и всё ему рассказала.Он сначала не поверил, думал, что она заговариваться начала: ?Зачем наговариваешь на себя??. А она ему в ответ: ?Зачем мне наговаривать на пороге смерти? Виновата я перед тобой, вот и каюсь, прощения прошу?. Тогда он прямо в бешенство впал. Орал на всю больницу: ?Тварь, гадина, ты мне всю жизнь сломала! Убить тебя мало!?. А она ему: ?Убей, только дочерям ничего не говори?. И просила постоянно, как в бреду повторяла: ?Найди его, сына своего. Он жив, ты должен его найти. Только не сейчас, а когда я умру. Он-то меня точно не простит?.- Точно не прощу! – я шарахнул кулаком по столу. – Узнал бы, своими руками задушил бы. Прямо там, в больнице. И пусть бы мне попробовал кто-нибудь что-нибудь сделать.- Успокойся, - Петер положил свою ладонь на мой всё ещё сжатый кулак. – Она избавила тебя от этого опрометчивого поступка. – Усмехнулся. – Не пришлось тебе грех на душу брать.Я сделал глубокий вдох, пытаясь взять себя в руки. Конечно, я преувеличивал. Никого бы я не убил, хотя бы даже потому, что этим всё равно ничего нельзя было исправить. Но вот сказать ей всё, что я о ней думаю... Это бы я сделал обязательно.- Ладно, проехали, - я высвободил свою руку из-под ладони Петера. – Дальше рассказывать будешь?- А что ещё рассказывать? – удивился он.- Как что? – удивился в ответ я. – Что с Урсулой? Где она? Или тоже уже умерла?- Умерла, - подтвердил Петер. – Она ненадолго свою дочь пережила, меньше чем на год. Осенью печку топила, слишком рано закрыла вьюшку и отравилась угарным газом. Была бы трезвая, может, проснулась бы, но под градусом... А может, специально это сделала...- Теперь мы этого уже не узнаем, - вздохнул я.- Не узнаем, - согласился он. – Дом после смерти Урсулы совсем обветшал, и правление решило его снести. Земля и так правлению принадлежала, той старухе после войны там разрешили жить, потому что её дом сгорел при бомбёжке. Ну а Урсула и Эстер тоже жили там постольку поскольку. А как только никого из них в живых не осталось, дом сломали. Он на самом краю посёлка стоял, землю к пашне присоединили. Теперь там поле с какой-нибудь пшеницей или кукурузой.

- В общем, ничего не осталось, - с горечью констатировал я. – Даже сарая, в котором я родился.- Данка, прекрати, - он тряхнул меня за плечо. – Что такое сарай? Просто стены. Главное, что ты не остался в этих стенах навсегда.- И то верно, - снова вздохнул я и задал ещё один интересующий меня вопрос. – А как я в приют попал?- А-а, - кивнул он. – Это отдельная история. Сейчас вот ещё соку хлебну, если ты мне нальёшь, и расскажу.Я выставил из холодильника пакет с соком на стол:- Сам наливай.* * *- Когда Каролина умерла, Франтишек, справив все положенные обряды, поехал в Прагу искать своего сына. Однако на вокзале в Холешовице его поджидал сюрприз. Вернее, не на самом вокзале, потому что журнал учёта происшествий был уже в архиве. И в этом журнале на дату двадцать пятого января соответствующего года никакой записи о найденном младенце не было. Работники архива только руками разводили: ?Что мы можем сделать, если никаких свидетельств нет?? Спрашивали его: ?Может, ваша жена перепутала что-то? Она Прагу не знает, могла и на другой станции ребёнка подбросить. А могла и вообще сочинить всё, у людей при смерти, да под воздействием лекарств, какие только фантазии в голове не появляются?. Он говорит им: ?Я её с детства знал, неспособна она на такое сочинительство?. Они в ответ: ?Ничем не можем вам помочь. Разве что посоветовать к частному детективу обратиться?. Дали ему один адрес, он пошёл туда. Большое агентство, сложные дела распутывает, я их хорошо знаю.Они взялись было, отыскали инспекторов, дежуривших в ту ночь. Их было двое, молодой и постарше. Молодой, к сожалению, умер, погиб при выполнении задания, пожилой ещё был жив, но уже на пенсии. Мои коллеги-детективы его порасспрашивали, но он, разумеется, ни в чём им не признался.- А в чём он должен был признаться? – не понял я.- Вот дойду в своём рассказе до этого места, тогда и узнаешь, - усмехнулся Петер. Продолжил. – Ребята сообщили Франтишеку, что им не удалось ничего выяснить, и постарались его вежливенько выпроводить. Попытались втолковать, что информация, которой он располагает, скорее всего, недостоверна, и продолжать расследование не имеет смысла. К тому же не очень-то они ему поверили. Конечно, история уж больно неправдоподобно звучала, как в какой-нибудь ?мыльной опере? – любовный треугольник, месть, свиньи, подкидыш...Франтишек, однако, своих попыток найти сына не оставил, в другое агентство ткнулся, в третье. А там посмотрят на результаты расследования коллег и тоже отказываются. К нам он уже просто от отчаяния пришёл. Меня, кстати, знакомый из того агентства, где я раньше работал, предупредил: ?Если придёт к тебе псих один, гони его в шею. Рассказывает какую-то ересь о пропавшем тридцать лет назад младенце. Явно не в себе мужик?. И я тоже собрался ему вежливо отказать, но... Увидел фотографию Эстер. И решил попробовать – а вдруг это действительно ты?- Зачем же он фотографию с собой таскал? – удивился я.- Она у него ещё с тех пор была, Эстер подарила. Это вообще её единственная фотография. В школе перед выпускным вечером снимали – весь класс и каждого по отдельности. Франтишек её дома хранил, в самом дальнем углу. Каролина, конечно, знала, но молчала. А когда она ему правду рассказала, и он про тебя узнал, вытащил фотографию и всё время с собой носил. Мне сказал, что не может с ней расстаться, что Каролина своим признанием снова все его чувства к Эстер пробудила.Я вздохнул, сочувствуя ещё ни разу не виданному мной отцу.Петер взглянул на меня:- А представляешь, если бы я эту фотографию не увидел?- Нет, - покачал я головой. – Не с этого начал. Если бы ты меня не знал...- И не любил... – тихо добавил он. Потом резко встряхнулся. – Хватит об этом. Я ещё не закончил свой рассказ.Я усмехнулся:- Ну тебе-то легче было по сравнению с твоими коллегами. Ты держал в руках второй кончик этой ниточки.Он тоже усмехнулся:- Ошибаешься. Ещё надо было доказать, что эти два кончика от одной и той же ниточки. Портретное сходство дело хорошее, но на нём одном основываться ни в поисках, ни тем более в заключениях нельзя. Первым делом я съездил в монастырь и уточнил дату твоего рождения. Точнее, дату, когда тебя подкинули. Она совпала. Братья-наставники в монастыре опытные были, сразу поняли, что ребёнок всего несколько часов как появился на свет, и что он родился недоношенным.- Бля!До меня только сейчас дошло, что я, оказывается, родился недоношенным. Это же сколько во мне оказалось жизненных сил, что я в первые часы жизни перенёс столько испытаний – холод, грязь, дорогу в поезде – и всё-таки не умер! Я даже почувствовал к самому себе, точнее, к тому младенцу, которым я когда-то был, что-то наподобие уважения и признательности. Спасибо, малыш, что ты оказался сильнее всех тех бед, которые обрушились на тебя, стоило лишь тебе появиться на свет.Мысленно посмеявшись над собственной пафосностью, я пояснил Петеру, недоуменно смотрящему на меня.- Только сейчас дошло, что я недоношенным родился. Намучились, наверное, со мною монастырские братья.Петер расхохотался:- Судя по твоим рассказам, которые я ещё с тех времён помню, они с тобой все двенадцать лет мучились, пока ты в кадетский корпус не ушёл.Я тоже невольно рассмеялся:- Это точно.Петер снова закурил и продолжил свой рассказ:- В бумагах первого расследования был адрес пожилого инспектора. Я поехал к нему, стал вопросы задавать. Он говорит: ?Ваши коллеги меня об этом уже спрашивали?. Я киваю: ?Знаю. И знаю, что правду вы им не рассказали?. Он прикидывается простачком: ?Какую правду??Конечно, у него не было другого выхода, как всё отрицать. Не зафиксировать такое происшествие, как найденный ребёнок – это, знаешь ли, самое настоящее должностное преступление. Но каким-то образом ты же в приют всё-таки попал? Вот я и насел на старика, требуя разъяснений. Для начала заявил ему, что выяснил из других источников, что ребёнок оказался в приюте Святого Вацлава, и мне интересно только, как именно он там очутился. Настойчиво втолковывал, что никто ничего не узнает, так как я частный детектив и с полицией не сотрудничаю. И что, в конце концов, срок давности уже давно прошёл. Он долго не решался, но потом всё же признался.Его напарник, тот, который умер, не просто напарником его был, а ещё и родственником, племянником родным. Женат был на тот период уже несколько лет, а детей у них не было. Решил он этого подкидыша себе взять. Дядя про эту их семейную беду знал, решение племянника поддержал: ?Бери, случай подходящий. В семье ребёнку куда лучше будет, чем в детском доме?. Их дежурство уже заканчивалось, племянник быстро собрался, забрал ребёнка и уехал. Дядя пришедшим сменщикам сказал, что его племяш плохо себя почувствовал и ушёл пораньше.

На следующий день дядя узнал подробности ночных похождений племянника. Тот ввалился с ребёнком домой, жену разбудил – смотри, говорит, какого сыночка я нам принёс. Вот, и записка при нём, что искать не будут.А жена в слёзы. Отвечает ему: ?Я сегодня в женской консультации была, и мне беременность подтвердили. Хотела тебя завтра с утра обрадовать. А ты с подкидышем. Уноси его обратно. Зачем нам чужой, когда скоро свой будет??Мужик за голову схватился. Тащить ребёнка обратно на вокзал невозможно, его смена закончилась, заступившие дежурные ничего о происшествии не знают, и знать им незачем. Ведь они с напарником должны были сразу дело завести, как только обнаружили подкидыша. Оперативную сводку в розыск подать, медиков вызвать, органы соцопеки оповестить. А теперь что? Самому под дверь дежурного отделения подбрасывать? Хорош он будет с младенцем в руках на пороге собственного места службы.Нет, на вокзал с ребёнком категорически нельзя. Но куда? И срочно ведь надо придумывать, пока ночь, темно, пока ребёнок жив, в конце концов. А то ведь мало ли что...И вспомнил несчастный мужик, что есть в городе такой монастырь, куда ненужных детей подкидывают. Переоделся в гражданское, поймал на улице первого попавшегося частника, за несколько кварталов до монастыря вышел и положил ребёнка, тебя, то есть, в специальный ящик, сам знаешь, какой.* * *Я кивнул. Все в приюте и монастыре знали этот ящик. Он находился у самых ворот. В него женщины, а иногда и мужчины, клали новорожденных младенцев, после чего звонили в специальный звонок. Анонимность была гарантирована. За то время, пока дежурный брат-вратарь доходил до ворот, принёсшие ребёнка люди успевали скрыться. А монах забирал ребёнка, и в приюте появлялся новый воспитанник. В наш приют попадали только мальчики, а девочек точно таким же способом оставляли у ворот монастыря Святой Людмилы.Петер кивнул в ответ и продолжил:- Дядя поорал, конечно, на племянника, но пытаться исправлять ситуацию было уже поздно. Так как они оба дел наворотили, то условились между собой никому ничего не говорить. А если кто-нибудь станет искать этого младенца – всякое бывает – так тем людям анонимно сообщить, где ребёнок. Но шли дни, месяцы, годы... Никто про подкидыша не спрашивал, и в конце концов они и сами забыли, что был у них такой инцидент.А тридцать два года спустя этому единственному оставшемуся в живых свидетелю свалился на голову я. Надавил, сказал, что за давностью лет никто его преследовать не будет. Заверил, что со своей стороны не скажу ни одной живой душе, кроме тех людей, которые этого ребёнка ищут. Ну, он и раскололся. А когда я уже уходить собрался, он всё-таки не сдержался, спросил: ?А что с тем мальчиком стало??. ?Ничего, - говорю, - вырос, взрослый стал. Жив и здоров?. Он перекрестился: ?Слава Богу! Хорошо, что я вам рассказал. Вы грех с моей души сняли. А то бы так с этим грехом в могилу и отправился?.Ну вот, собственно, и всё.Петер развёл руками и улыбнулся. Я возмутился:- Что значит ?всё?? – Вопросы лезли из меня наперегонки, и я едва успевал их произнести более-менее связно. – А Франтишеку ты что сказал? Сказал ему, что меня нашёл? И вообще, что про меня сказал? Да, и увидеться... Он ведь, наверное, хочет меня увидеть. И я его...- Хочешь? – Петер испытующе смотрел на меня. – Я не отговариваю тебя, но ведь больше тридцати лет вы даже не знали о существовании друг друга. Взрослые люди, сложившиеся личности, не имеющие ничего общего друг с другом. Что вас связывает, кроме эфемерных уз крови?Я, конечно, мог обидеться на Петера, но не стал, потому что знал, что он действует сейчас в моих интересах. И говорит это для того, чтобы я сам всё взвесил и сам понял, что для меня будет лучше. Поэтому я спокойно ответил:- Мой отец ищет меня. Раз ищет, значит, хочет видеть. И значит, ему небезразлична моя судьба.- Иного я и не ожидал, - кивнул Петер. – Спросил просто так, на всякий случай. В общем, пока я Франтишеку ничего не сказал. Обещал позвонить, как только что-то прояснится. Он ко мне позавчера пришёл, вчера я к служаке этому отставному ездил, сегодня в монастырь, с братом-архивариусом разговаривал. К настоятелю меня не пустили, болеет он. Впрочем, мне и не надо было, мне разговора с архивариусом хватило.Я покивал и вздохнул.Отец Теодор хворал уже давно, болезнь была тяжёлая и какая-то непонятная. Иногда ему становилось легче, а иногда состояние приближалось к коматозному. Врачи, кроме давления, ничего не находили, а сам отец Теодор, крестясь, говорил: ?Это Господь меня испытывает?. Посетителей, особенно мирских, к нему почти не пускали. Я сам встречался с ним месяца два назад, а то и больше. Но всё-таки надеялся на лучшее, на то, что мы ещё свидимся после моего возвращения из Америки.Снова вздохнув, я задал Петеру следующий вопрос:- А зачем ты вообще в монастырь пошёл? Сразу ко мне надо было. Или ты не знал, где меня искать?Он пожал плечами:- Почему не знал? Знал, конечно. Первое, что я сделал, выйдя из тюрьмы, это нашёл тебя. Всё о тебе выяснил – где живешь, чем занимаешься. Но решил в твою жизнь не вмешиваться. Прошлого не вернёшь и не исправишь. Мои чувства к тебе угасли, а с твоей стороны их и не было. Так и зачем было напоминать тебе о себе? Но, во-первых, я не знал даты твоего рождения, про январь и то сомневался, а для следствия нужно было знать точно. Правда, дату я мог и в других местах узнать, но мне, помимо даты, другие подтверждения были нужны, записка, в частности. И покрывало, в которое тебя Каролинка завернула. Она его Франтишеку очень подробно описала, а он мне. Поэтому в монастырь обязательно надо было обратиться. Монахи подняли свои архивы, подтвердили и покрывало, и недоношенность.- А записку? – вернулся я к интересующему меня вопросу.Ведь записка – это самая важная улика, стопроцентно подтверждающая моё родство с Эстер и Франтишеком. Железобетонный довод, противопоставить которому просто нечего.- А записки не было, - покачал головой Петер. – Я так и не выяснил, куда она делась. Племянник то ли потерял, то ли специально не положил, теперь уж не узнаешь. А дяде и в голову не пришло спрашивать у него про записку. Мне клялся и божился, что ничего про неё не знает. Да и в самом деле, им тогда не до того было. Свою шкуру бы сберечь.Нда... Все в этой истории думали о себе: Каролина, полицейский-дядя, покрывающий должностное преступление ради родственника... Полицейский-племянник, едва не ставший мне приёмным отцом... Его жена... И только обо мне не думал никто. Я начал мешать всем, едва появившись на свет...... Впрочем, чёрт с ними со всеми! Я выжил, несмотря ни на что, и счастлив – вопреки всему.* * *Петер молчал, отдыхая от долгого рассказа, я же не мог отделаться от мысли, что свою собственную историю воспринимаю как детектив. Классический стопроцентный детектив – с расследованиями, допросами, сбором улик, сопоставлением фактов и деталей. Удивительно ещё, что мне не икалось в последние двое суток – так много людей говорило обо мне и так много информации крутилось вокруг моей особы!Мой друг допил сок, снова наполнил стакан. Вздохнул:- Хотя, честно сказать, когда я за это дело взялся, был уверен, что мне не стоит с тобой в личный контакт вступать. Думал жену заслать, она для тебя человек незнакомый, и разговор у вас вышел бы нейтральный. Но фотография Эстер, по которой узнать тебя мог только я... Она решила всё дело.Я нервно усмехнулся:- Надо же! От какой мелочи порой зависит весь дальнейший ход развития событий. Не увидел бы ты фотографию...- А не усни мы тогда и вернись вовремя каждый на своё место...Мы оба промолчали, потому что понимали друг друга без слов.Я потер виски:- Чёрт... Голова разболелась.- Чему ж тут удивляться? – понимающе кивнул он. – Столько информации сразу. Тебе, наверное, лучше сейчас лечь поспать.- Ты думаешь, я усну? – хмыкнул я.- Снотворного прими... – начал было Петер и тут же перебил себя. – Ты, кстати, выпить предлагал за встречу.- А ты отказался.- Конечно. Мне нужно было иметь трезвую голову, чтобы тебе всё по порядку рассказать и ничего не упустить. Впрочем, наверняка что-то забыл, но это уже нестрашно. Я тебе дам свой телефон, если будут вопросы, звони в любое время.- Хорошо, - кивнул я и улыбнулся. – Ну так что, выпьем?- Давай по чуть-чуть, - улыбнулся он мне в ответ.* * *В процессе отмечания встречи Петер сказал:- Да, ещё один момент. Я, конечно, почти не сомневаюсь, что ты его сын, но не возьмусь утверждать это стопроцентно, пока вы не сделаете генетическую экспертизу. Франтишек уже съездил в лабораторию, сдал материал для анализа, теперь тебе надо. Анализ делают в течение нескольких часов, если поедешь прямо с утра, к вечеру результаты будут готовы. Адрес я тебе сейчас дам. Сама процедура недолгая, забор материала всего несколько минут занимает. Анализ, конечно, денег стоит, но зато вы будете уверены, что вы и в самом деле отец и сын.Я откровенно обрадовался, потому что и сам задумывался над этим вопросом, только не знал, как отнесётся к этому Франтишек. Но Петер, молодец, всё предусмотрел, вот что значит профессионал. Я записал адрес лаборатории:- Завтра же с утра поеду.- Правильно, - кивнул Петер. – Зачем гадать на кофейной гуще, когда есть возможность неоспоримо доказать или опровергнуть наши предположения. А в зависимости от результатов анализа будет ясно, вызывать Франтишека в Прагу, или все мои домыслы и построения оказались ложными.