Берлин-Александерплац (1/1)

В сравнении с другими частями города вокзальная площадь почти не пострадала.В Берлине 1945 года это означало?— здесь оставались не только развороченные внутренности зданий.Бомбежки начались еще пять лет назад, и он застал самую первую из них, выходя из своей штаб-квартиры в центре. В тот августовский день небо было ярким, словно на детском рисунке. Природа не пожалела на него краски и разбросала по незабудковой синеве белоснежные кляксы облаков. Вдруг оно исторгло низкий сердитый гул, за которым последовал свист, и на землю просыпалось что-то мелкое и темное, похожее издалека на уродливых птиц.Этих птиц над Берлином еще никто не видел, и все люди на улице, как по команде, подняли головы и рассматривали их полет. Геллерт Гриндевальд, окруженный толпой охраны и приближенных, тоже смотрел вверх.Он догадался первым.Необычайно странно, что пришлось именно догадываться. Казалось бы, самолет с британским флагом на борту, разрезавший небо на две синие ленты, не оставлял пространства сомненью.Но сознание работает иначе. Оно не может поверить в смерть, особенно, если та рядится в незнакомые одежды. И Геллерт Гриндевальд тупо пялился на приближающиеся объекты вместе с остальными магами и магглами.Потом он подумал: ?Они летят слишком быстро?.Он успел выставить защиту, но ударная волна оказалась такой сильной, что пробилась сквозь купол заклятия и сбила его с ног. Вытолкнула все звуки из ушей, оставив один низкий гул. Брусчатка с мостовой ринулась ему в лицо, и он невольно зажмурился, хотя сквозь выстроенную им невидимую защитную стену не могли проникнуть никакие предметы.Когда взрыв отгремел, во всем районе в живых остался только он и очутившиеся с ним рядом люди.Он так и не понял, почему не аппарировал, ведь сделать это было бы намного безопаснее, быстрее и проще. Будь у него хоть несколько мгновений на узнавание, он бы так и поступил. Но кто-то в нем, одолев инстинкт самосохранения, заставил его выхватить палочку и кого-нибудь спасти.Он помнил, как медленно оглядывал мелкое крошево камней и огромные бетонные валуны, переломанное железо и оплавленное стекло. Запах гари бил в нос наотмашь. Чей-то жуткий крик раздавался где-то невообразимо далеко, с трудом пробиваясь сквозь слои низкого гула в ушах. Собственное тело, неповоротливое и чужое, шевелилось с заминкой, отставая от времени вращения планеты не меньше, чем на полминуты.Он медленно поднялся и, не осознавая своих действий, пошел вперед, по коридору запекшегося воздуха.Шел долго, а обломки и трупы все не кончались.Плюнув на насущные дела, он аппарировал в Тибет и провел там остаток дня, питаясь тишиной гор и вечным молчанием снега. Ему было нужно не видеть того, что он видел, не слышать того, что он слышал, и не чувствовать того, что почувствовал. Выкашлять?— капля по капле?— дым. И не думать о том, с какой стати он не побросал ко всем чертям группу своих приближенных и, тем более, незнакомых магглов на улице, а решил разыграть из себя героя. В конце концов, вышвырнул эту мысль из себя за шкирку и забыл о ней. Мало ли, что случается с человеком в состоянии шока? Даже приступы не свойственного ему идиотизма.Уже через полгода после того случая при разъедающем воздух грохоте он бы не повел и бровью. Привычка.Вначале небесными гостями были одни англичане. Немцы ответили Блицем: возмездие за Берлин. Воздушные рейды так участились, будто люди кидали друг в друга не фугасные и зажигательные бомбы, а плевались жеваной бумагой через трубочку, как шкодливые школьники. Лондон?— Берлин: кто кого перебомбит. Затем появились русские и чуть позже американцы. В первые годы целились только в заводы, промышленные кварталы, транспортные узлы и в штаб-квартиру рейха. А потом они перестали целиться.В феврале наступившего года в небе над Берлином повисла тысяча бомбардировщиков. [1]Дома складывались и разлетались на бетонные брызги, на их месте вырастали стены огня и раскаленного воздуха.Сорок шесть лет назад Геллерт Гриндевальд хотел показать своему другу парадное лицо города негибких форм, монументальных очертаний, внушительных силуэтов и строгих разметок, сдерживающий под гнетом земной медлительной тяжести?— исступление, ярость, страсть и порыв.Грузная мраморная и гранитная плоть, облекающая безумие, вынужденное сдерживать себя рациональным началом.Я должен мыслить, чтоб не сойти с ума, считал он когда-то.Он отказался когда-то от того, что ему было предложено.Он не понял причины.Он понимает сейчас?— слишком поздно.—?Ich kann nicht, Ich kann nicht, я не могу, не могу…Страх.Сорок шесть лет одиночество пробивало в его безумии брешь, которую он так и не сумел заполнить.Сейчас он видел эти бреши повсюду?— Берлин все еще стоял, но это был город выбитых зубов. Дыры на месте зданий. Провалы на месте улиц. Пробелы взамен людей.Сожаление вползало в него, как змея.Но, как и обитатели города осколков и руин, он пока не готов был сдаться.Геллерт Гриндевальд сидел за столиком ресторана в Гранд-отеле, подлатанного к его появлению до жилого состояния, и пил кофе.Люди, маячившие за его спиной, приглушенно переговаривались.Почти все они были молоды, почти всех их Геллерт вылепил по своему образу и подобию, почти каждый из них имел по близкому родственнику в Нурмергарде для подстраховки. С кем-то из них он спал, кого-то не помнил по имени, одну девушку?— Лучию Лутц?— учил заклинаниям и проклятьям; она была самой талантливой и преданной ему, он убедился в этом, когда убил ее родителей (немногие из числа сопротивлявшихся новому режиму), и она сказала:—?Общее дело важнее личного. Я могу оплакивать своих родных, но не жалею о наших врагах.—?Браво, дитя мое,?— со своей лучшей рекламной улыбкой одобрил Геллерт.Отсалютовал ей:—?Я восхищаюсь вашей самоотверженностью, душевным мужеством и приверженностью идеалам нашего дела. Вы?— пример для каждого в наших рядах. Здание, возводимое для общего блага, держится на таких людях, как вы. Аплодисменты в честь фройляйн Лутц!Плеск оваций прокатился волной над двумя мертвыми телами ее родителей, Лучия раскраснелась от удовольствия и смущения, и Геллерт подумал о том, как прекрасны его юные чудовища, и что он сгорит за это в аду, если тот существует, но останавливаться слишком поздно, да и незачем, он уже прокопчен насквозь.Итак, спину ему прикрывали борзые молодые щенки, которых он научил не только лаять и кусать, но и перегрызать глотки. Неплохое подкрепление в бою.Но он не станет использовать свой людской резерв для предстоящей встречи. Не из благородных соображений, конечно же. Дамблдор тоже явится не один, в их возрасте подобный уровень идеализма уже равноценен маразму. Но дуэль?— их личное дело, в которое не хочется вмешивать посторонних. Детишки в это время смогут заняться британскими Аврорами, американскими мракоборцами, русскими ведунами или кого там Альбус притащит с собой. Пусть резвятся.Шелестевшие за спиной голоса переплетались и сталкивались.—?А если попадем в налет? Магглы бомбят сейчас…—?Пусть бомбят хоть целый день, защита не пропустит, господин использовал для создания щита заклинание…—?Вокзал совсем разрушен, а ведь я когда-то ездил с него в школу. Она, конечно, теперь закрыта.—?И хорошо, что закрыта. Чему там учили? Защите от Темных искусств? Не смешите меня, Адалстан. Или вы жалеете, что она закрыта?—?Не надо ваших грязных намеков, Кипп, ни о чем я не жалею. Детей следует учить…—?Ты не знаешь, во сколько?..—?Вряд ли он мог назвать точное время, сейчас каждый портал надо брать с боем, там везде зона военных действий. То, что он точный день назвал, уже чудо.—?Ты что, восхваляешь нашего врага?—?Я говорю, как есть, Лучия, разве я не права? Аппарировать в Берлине нельзя, по одним этим завалам можно пробираться много часов. Плюс маггловские патрули, плюс…—?Сколько можно ждать? Когда англичанин соблаговолит явиться?—?Да не появится он,?— презрительно проговорил кто-то чуть громче остальных. —?Пять лет прятался и сегодня не придет. Он же должен понимать, что от него мокрое место останется. Вот и трусит так, что поджилки дрожат. Вшивый магглолюб!Геллерт с силой поставил свою чашку на блюдце. Фарфор мелодично прозвенел.Тишина.Он поманил к себе пальцем пару расширившихся в испуге глаз.—?Как ваше имя, молодой человек? —?любезно поинтересовался Геллерт. —?Мартин, если не ошибаюсь?Тот нервно сглотнул. Пролепетал еле сшышно:—?Александр, мой господин…—?Александр? —?Геллерт расплылся в улыбке. —?А мы как раз находимся на Александерплатц. Какое чудное совпадение. Верно?—?В-в-верно, мой господин.Глаза судорожно метались между ужасом и облегчением. Рот отрывал от воздуха маленькие кусочки. Щеночек не знает, что получит?— косточку или шлепок ремнем.Геллерт не стал его больше мучить. Мучения он выдавал дозировано.Небрежно взмахнув своей волшебной палочкой, произнес про себя заклинание. Выждал, преподав краткий наглядный урок, и вторым взмахом убрал из помещения труп.Посмотрел на свою молодую гвардию.Ряды преданно застывших взглядов, невесомого дыхания и колотящихся сердец. Он бы испытал упоение от своей власти над ними, но сейчас был слишком разгневан.—?Никто не смеет оскорблять Альбуса Дамблдора,?— отчеканил он. —?Я согласился на дуэль с ним, следовательно, считаю его достойным противником. Унижая его, вы оскорбляете меня. Это ясно?Дрожание в унисон, выровнявшиеся по струнке голоса.—?Да, господин!Больше никто не разговаривал.Но время шло, и Геллерт начал сердиться.—?И где он действительно, черт его дери? Надоело…Кофе остыл, и он потребовал новый. Закурил черную турецкую сигарету, он предпочитал их обычным трубкам волшебников. Выдул несколько дымных колец, просто так, со скуки. Оглядел в который раз пейзаж на площади за окном: остовы зданий, разбитые трамвайные пути, снесенный с постамента памятник, обгорелые головешки фонарей. Пыль теперь почти не оседала, и сквозь поседевшее стекло казалось, что смотришь на город-призрак.—?Очаровательно,?— пробормотал он. —?Магглы так сами над собой работают, что нам и трудиться не придется…Зло выдохнул дым, и тут серые клубы замерцали.Через несколько мгновений Геллерт увидел серебряное сияние, заключенное в форму птицы.Огромной, великолепной, необычайно редкой даже в волшебном мире удивительной птицы…Феникс.—?Я здесь,?— произнес голос.Спокойный, безоблачный, ясный.Как небо над Берлином в августе 1940 года.