И Все-все-все... (1/1)

Эпизод 1. Красные Качели… Белое Платье… Черная Коробочка…Им никогда и раньше не нравилось ходить в церковь, но папа говорил, что в церкви люди находят гармонию. Они с сестрой никогда не находили там гармонию или чего-нибудь похожего. Им не нравился этот старый дом, он их пугал. Очень старый, икс-и-икс век, как было написано в какой-то скучной книжке, найденной ими один раз в доме бабы Агаты, когда папа покупал у нее много-много яиц. Что значили эти буквы, ни она, ни сестра не знали. Картинки были выцветшие, и церковь на них была еще больше нехорошая, чем наяву. Они совсем не хотели туда идти со всеми, но папа сказал, что доктор сказал, что там мы все будем в покое, и он сможет о нас заботиться.Они очень испугались, что дяди в слоновых масках стали разводить огонь из этих ихних штук, которые плюют огнем далеко. Сидя у доктора дома, проплакали всю ночь. Вот бы, думали мы, вот бы хотя бы качели не сгорели, которые папа сделал на день рождения. Ну зачем нужно было поджигать их домик? Зачем? Дядя в шляпе и плаще с пистолетом говорил с папой перед тем, как люди с молочными бидонами за спиной стали ходить везде по двору. Она и сестра сидели тогда в другой комнате и не слышали, о чем говорил папе дядя, только слышали про какую-то “kwarant Annu”.Папа еще говорил, когда доктор менял ему повязку на руке, что это из-за Волчонка. Все эти странные люди бегали в лесу кругом, чтобы найти Волчонка, но не нашли, — так рассказывал доктор. Они любили Волчонка раньше, но теперь не любили, когда он сильно покусал папину руку. Рука не хотела заживать никогда, и поэтому папа ходил грустный. Он разрушил топором Волчонкову будку, как сказал сделать дядя в шляпе, но теперь они разрушили весь их дом.Волчонок был непослушной собакой, папа взял его щенком на псарне, у охотника. Он часто убегал в лес. А один раз, смешно, они увидели, как Волчонок ест грибы в лесу. Разве собаки едят грибы? Они спросили у папы, и он сказал, что таких грибов он раньше не видел, и собаки их не едят, конечно. Еще он сказал, что, может, этими грибами отравилась сестра бабы Агаты, а потом заболела. Папа не разрешал бегать в лесу далеко, потому что деревья стали очень сильно расти, и лес менялся, и можно легко заблудиться. Ему приходилось самому искать Волчонка всякий раз, когда тот убегал.Доктор снимал плохие бинты и сказал, чтобы мы пошли поиграть с Пиотреком в другую комнату. У сына доктора не было много игрушек, доктор мало привозил из города. Доктор сам умел делать игрушки, когда не был занят работой, но сейчас он всегда работал, потому что люди стали много болеть. У Пиотрека была ракета, и он готовился к “Eva kuacji”. Доктор папе тоже часто об этом говорил, что и нам придется Ева-куироваться, пока не ввели карант-Анну. Пиотрек был еще даже младше нас с сестренкой обеих, и девочкам не интересно с ракетами всякими играть. Поэтому Пиотрек дал нам черную коробочку, чтобы мы не грустили, что у нас теперь нет своего дома. Он вытряхнул оттуда все свои витые металлические штучки и отдал коробочку нам, она была темная и с узорами на ней. Красиво.Им не хотелось идти в церковь и лезть в подвал, но доктор говорил, что нам не оставили пути. В лесу стало много страшных зверей, которых раньше не было. Тетя Иренка говорила даже, что есть люди, кто уходит в лес сами и становятся там дикими, а потом нападают на других людей. Страшно. У тети Иренки тоже сын есть, он играет на скрипке, папа сказал, что другие дети будут жить в церкви, и нам будет не скучно. * * * Эпизод 2. Тень Оборотня.“Ублюдок,” — истекая сладковатой пенной сукровичной слюной процедил Оборотень, ядовитый сок капал с желтых клыков на иссиня-серое лицо охотника. Запавшие глаза трупа смотрели внутрь себя, на месте полуоткрытого рта зияла беззубая пустота. Он жалел лишь о том, что правосудие свершилось без его непосредственного участия. Сукина сына пристрелили прямо в сердце те, чужие, воняющие сытой благополучной гуманоидной жизнью, порохом… напалмом, едва маскируемыми смрадом болот, и резким мертвым для его обоняния стерильным запахом химикалий. Волчье восприятие мира строилось на картинах, что рисовал ему его собственный нос, единственный орган, которому он доверял безоговорочно. И тот, последний компонент вызывал у него недоумение, злость и… страх.С тех пор, как мир перевернулся, все здесь стало иным, сама жизнь потекла в другом русле, как если бы соки деревьев в одночасье начали тянуть силы из ветвей, питая корни и саму землю. Раб стал хозяином, а жертва — охотником. Он возвышался над трупом, стоя на вершине пищевой цепочки. Он теперь был хозяином леса, это были его охотничьи угодья, полные раздолья и свободы. Те, чужаки, покинули лес, бросив себе подобных гнить удобрением для голодных корней. Бежали в спешке, забрав свои чертовы метатели пламени, он видел одного из них, пронесшегося мимо него ночью с безумным, полным ужаса взглядом, видно, тот отбился от своей стайки. Отсутствие у резинового мешка с костями хоть какой-то питательной ценности и наличие у него же источающих миазмы опасности баллонов с горючим содержимым открыло бедолаге путь.Лишь малые группки этих существ сейчас боязливо и растерянно наблюдают из кустов на метаморфозы вновь родившегося Темнолесья. Таскаются везде со своим барахлом и не отходят далеко от ночных укрытий. Это полностью устраивало Оборотня, сильные конкуренты, снующие по его территории, ему были ни к чему. К пущей радости, Темный Лес сам пытался отторгнуть не принадлежащую его экосистеме заразу. Полное изгнание неместного людского мяса с этих земель было лишь вопросом времени.Нагнувшись над трупом, ловко орудуя лапами, Волк вытряс остатки человечины из плотного охотничьего пальто и накинул одежду себе на плечи. Его морда растянулась в улыбке, под которую мимикрировал когда-то звериный оскал. Ему нравилась эта игра с переодеванием, нравилось его новое тело, пародирующее, высмеивающее своею формою и манерой двигаться тот вид, что когда-то доминировал в округе. Винтовку он также забрал себе, не для охоты, конечно, он мог охотиться и без оружия — для достижения полноты сходства с тем существом, чью натуру и саму жизнь он решил присвоить.Обглоданные куски плоти лежали кровавой слизистой массой у его ног, ничтожной жалкой тенью — Оборотень закончил ритуальную трапезу. Он пожрал своего врага, деформирующего теперь его образ отражением в темной луже на полу. Тело тошнотворной монструозности, еще не сгнившее только благодаря странной болезни и мутации, было рассечено вдоль позвоночника. Края полости, обрамленные острыми обломками позвонков, сходились и расходились, издавая чавкающие звуки. Безвольные конечности, выкрученные, будто тряпичные, распластались под немыслимыми углами. “Ублю-удок,” — не скрывая пресыщенного злорадства вновь прошипел Волк.В порыве милосердной забавы он выпустил очередь из свинцовых горячих стремительных клыков в эту бурую нелепую молящую о смерти пасть. Ярость и восторг заставили его прыгать по визжащим половицам, раскидывая предметы мебели и громя все вокруг. Чучела зверей, немые свидетели вакханалии, скалились застывшими гримасами и пучили тусклые стеклянные глазенки. И в ту секунду, когда взгляд его выхватил из темноты трофейную голову собрата, он в пару прыжков преодолел расстояние до цели и отделил ее от деревянной основы. Держа лапами неестественно легкую пустую оболочку, он впитывал ее неживой облик в себя, вылизывал иссушенную шерсть на морде, вдыхал запах дикого побратима. Он не был больше псом, он был волколаком, чело-волком, Вольфманом. “Нужно открыть клетки,” — решил Волк и двинулся на псарню. * * * Эпизод 3. Про Воров И Святых.[…]— А вы разве никогда не рассказывали своим чадам сказки?— Чему могут научить ребенка эти глупые деревенские байки?! Все, что им нужно знать, описано в Книге. Оглянитесь вокруг, этот ад дотлел вместе со всеми грешниками. В конце времен сказки не выглядят менее глупой забавой, чем метание камушков в болото.— Вы же понимаете, что уже не в аду, сейчас все в порядке, вам очень повезло, что ваши сыновья уцелели после пожара.— Вы оставили моего ангела там, на пепелище этой язвы, единственное поистине святое создание. Если мы и обязаны кому-то избавлением… Он был для нас светом, вы не поймете, он отпугивал всех этих демонопоклонников от меня и своих братьев. Он приносил нам чистый воздух, мы дышали его любовью. Вы не поймете…— К слову о язычниках, как давно вы разъединились с тремя старшими детьми, вы пытались их найти?— О ком это вы? Все мои детки всегда были при мне!— Те, что ушли в лес…— Все мои мальчики, кроме Лешека, которого вы отказались везти с нами, нашего спасителя… Вы забрали всех нас.— У вас было семеро сыновей, вы… не помните об этом? Жизнь в деревне, ваш муж?— Это было давно.— То есть, вы не поддерживали никаких контактов с ними после того, как покинули родную деревню?[Молчание, сопровождаемое потрескиванием и фоновым шипением ленты.]— Хорошо. Вы упоминали, что вас посещал Кавински. О чем вы с ним разговаривали?— Это тот человек в плаще? Он ведь из группы бездельников, что ошивались вокруг наших жилищ, когда пришла Кара?— Да, майор Кавински. О чем он вас спрашивал?— Эта Больная Глотка и словом не обмолвился. Похоже, что он пришел в наши леса подышать свежим воздухом и онемел от местных красот. [Звуки, похожие на сдавленный смех.] Я едва разбирала его каракули в тетрадке. Распугал всех наших мух, жестикулируя и пытаясь объясниться. Вам лучше у него и спросить, он напишет вам подробный отчет, или как у вас принято.— К сожалению, мы не можем допросить Кавински. Он… погиб, исполняя свой долг. Вы не могли бы вкратце описать суть беседы с ним? Зачем он приходил?— Какая трагедия. [Шипение.] Он починил наш генератор.— Он хотел что-то взамен?— Это уж точно, вы и палец о палец просто так не ударите. Я просила его привести Марчинека домой, но, похоже, ваш Кавински заблудился. А потом я обнаружила дверь в сарай нараспашку и не досчиталась одного кислородного баллона. Хорошо, что дикие звери не добрались до Лешека…— Кавински рассказывал вам?..— Когда вы заберете Лешека? Мы с детьми скучаем по нему! И когда я смогу чаще видеться с ними?— Останки вашего сына нецелесообразно забирать из зоны карантина, они будут погребены там же, мы с вами уже это обсуждали. Вашим детям нужен уход и наблюдение…— Моим детям нужна мать и старший брат, чтобы о них заботиться!— Я понимаю, что вам тяжело примириться с утратой. Но я бы хотел обсудить других ваших детей. У нас есть предположение, что они были зачинщиками нападения на членов группы “21”.— В моей семье нет воров![Щелчки, пауза…]— Вас никто ни в чем не обвиняет. Мы хотим узнать подробности событий той ночи, когда отряду исследователей пришлось оставить полевой наблюдательный пункт и ретироваться за пределы сектора “21”. Они пережили атаку неких одичавших людей, направляемых тремя мужчинами в странной драпировке. Мы полагаем, что все они являлись местными жителями. Нам хотелось бы установить мотивы такого поведения.— [Перегруженный звук.] Ничего удивительного. Демоны никогда не спят. Вы впускаете их в себя через легкие, а потом они похищают вашу душу. Я всегда говорила моим деткам не отходить далеко от дома и ни в коем случае не снимать маску. Демоны тоже носят маски, маски зверей. Они наблюдают из зарослей, ждут удобного момента. Демоны не ложатся спать, они бродят по ночам.— Возможно, те трое вспоминали о вас и искали встречи… Тяжело узнавать в лицах демонов своих отпрысков, я вас понимаю. Мы обнаружили тело одного из участников экспедиции закопанным недалеко от вашего сарая. У вас нашли оборудование, принадлежащее отряду Кавински…— [Очень слабый голос.] Мой Лешек рисковал ради всех нас, вырывая наше спасение из лап самого Дьявола. Он спустился в глубины Преисподней и вернулся не с пустыми руками. Покой настиг его у самого порога дома. Но и после этого его любовь не угасла, и он продолжил оберегать нас от зла. И еще, он принес Книгу. Я каждый вечер читала ее перед сном братьям.— А что Библия делала в аду? Мне казалось, это последнее место, где ее можно достать.— Дьявол спрятал ее надежно. Ведь там сокрыты инструкции, как бороться с ним… [Тяжелое дыхание.] Вы что, хотите обвинить моего чистого доброго мальчика в воровстве?— Меня интересуют только факты. А факты говорят не в пользу вашей семьи. Вы многое пережили — это факт. Ситуация, сложившаяся в зоне наблюдения, нехватка продовольствия, агрессивное окружение… оказала серьезное давление на уцелевших. Вас, возможно, спасло добровольное отшельничество. Это тоже факт. Но мы не можем смотреть сквозь пальцы на явные случаи мародерства и убийства, в которые оказалась вовлечена ваша семья. Цель этого расследования — составить максимально полную картину событий с момента исхода наших людей со своих опорных пунктов, мы потеряли многих из них в одну ночь.[Голоса накладываются, женщина кричит.]— Вы никогда нас не поймете! Вы другие! Пока вы рылись в земле, как червяки, мы сохраняли человеческое достоинство, пытаясь выжить. Вас даже ад не принимает к себе, вы все прокаженные. И этот ваш Кавински, я говорила с ним, он лишь подобие человека, у него и своего лица-то не было. Я едва различала его колючий взгляд из-под всего этого тряпья, в которое он замотался. Надеюсь, ему понравилось гостить у черта на рогах! [Далее неразборчиво…] * * *— Я хотел бы задать несколько вопросов касательно вашего пребывания на территории псевдолесного биома… о вашей жизни в лесу.— Где Марчиник, вы сказали, что нашли его, где он?— С мальчиком работают врачи. Как только он пройдет полное обследование, вам разрешат свидание.— Вы не имеете право не пускать меня к моему собственному ребенку! Я должна его увидеть!— Пожалуйста, успокойтесь, я же сказал, что скоро вы встретитесь. А если будете сотрудничать, то это произойдет быстрее.— Ваши коновалы наверняка сейчас обвешивают его своими проводами наподобие тех, что они втыкали в корни деревьев. Мы для вас не больше, чем часть того леса, деревянные истуканы какие-нибудь![Звук остановки записи.]— Марчиник едва не сгорел, пытаясь вытащить свою бабушку из дома, повел себя как настоящий герой! Но что мог сделать ребенок?! Ему удалось спрятаться от огня в затопленной части местной свалки. И в огне не пропал, и в воде не утонул. Смерть из болота не спас, но и сам не погиб. Знать, не быть ему великим лекарем…— Про что вы, Дьявол задери вашу глотку, бормочете?— Это из сказки. Ну, знаете? Про Три Светильника? Там мальчик Смерть из трясины вытащил, а она его за то наградила.[Молчание. Статика.]— Зачем придумывать жизнь, представляя ее такой, какой она никогда не будет? К чему все это? В моей голове никогда не задерживались подобные пустяки.[…] * * *— И чья это беседа?— В том-то и дело, что я не имею ни малейшего понятия!— А откуда у тебя эта запись, если ты даже не знаешь, кто на ней?— Паренек из инженерного записал. Недалеко от вышки. Прикрутил один из наших усилителей для радикографии* прямо к металлической опоре… Она вроде как зациклена. Передача эта. Мы, конечно, предполагали, что корни проводят какие-то осмысленные сигналы, но что такое…— Ерунда какая-то. Он тебя, наверное, просто подколоть решил.— Он тогда очень напуган был. Всем нам в те деньки было не до смеха. А когда мне про удачу эту свою рассказывал, трясся весь, наполовину от восторга, наполовину от страха. Язык заплетался, я толком ничего и не понял… Жалко парня, молодой совсем, глаза горели, щеки пылали, вся жизнь впереди… Завалило его, когда туннель трясло. Под утро, когда эвакуировались, сейсмика опять зашкаливала. Я спецом эту кассету у вояк из поиска на портсигар выменял, чтобы память…— Подожди! Я чего-то ничего не пойму до сих пор… Это о чем вообще? Там про Кавински… Его же так и не нашли?! Но я не слышал ни о какой женщине с детьми, кого бы с пепелища забирали… Не говоря уже о том, что, если верить твоей болтовне, писалось все за полтора месяца до того, как… Стой, ты хочешь сказать, что в эфир все время шла трансляция будущих событий, а мы об этом даже не догадывались? Так это что, что-то вроде предупреждения нам? Кавински как раз в рейде застрял, если бы ему знать все наперед… А ты точно сейчас меня не разыгрываешь?.. Знаешь что, ты эту запись никому не показывай больше, а то мало ли… Наши “погоны” вопросами запытают. Не отбрехаешься потом.