Протагонист (1/1)

Эпизод 1. Утро?Он проснулся со страшной головной болью, лежа на прогнивших половицах недалеко от печки. Опять. Он уже которую ночь просыпался в одном и том же месте, даже если до этого запирал себя в ванной, коридоре, за шкафом. Его, конечно, удивлял и злил этот факт, но вокруг всегда происходило столько всего… необычного, что задумываться о природе и мотивах неведомой силы, каждый раз бережно помещавшей его безвольные телеса поближе к теплу и грибному смраду, как-то не приходилось.Первой мыслью было сварить себе немного похлебки из вчерашних поганок и хорошенько опох… прочистить мозги, в общем. День обещал быть насыщенным. ДЕНЬ! Он недоверчиво глянул в окно и не увидел там никаких лучиков тепла. В связанное с пробуждением время суток те привычно раздражали его воспаленные от ночного дозора глаза, бросая на красную сетку капилляров паутинку жидкого света. Их не было.Вместо них через дыры в крыше хмурое небо плевало ему в лицо жалким подобием сияния дня. Он боязливо потянулся к наручным часам, нервно засучивая рукав плаща, бывшего ему явно не по размеру, рукав спадал, ускользая от одеревеневших пальцев. Задрав его наконец, он долго рассматривал свое запястье, бледное, волосатое, покрытое пылью, копотью, грибной слизью и еще каким-то непотребством. Часов он не видел. Чертыхнувшись, он вспомнил, что обычно носит их на веревке на шее. И выудив браслет из запазушного колодца, совсем уже растерянный, рассматривал теперь цифры на дисплее.Часы показывали… Нет, они смеялись над ним, задачей каждой вещи в этом доме и за его пределами было издеваться над ним ровно так же, как задачей любого живого, не совсем живого и полностью мертвого существа — пытаться вытряхнуть из него пожитки вместе с остатками здоровья. На часах был полдень. ПОЛДЕНЬ. Он с ненавистью выдрал из дневника план дел на сегодня, который включал в себя:1) Дойти до ведьмы-от-которой-несет-хрен-знает-чем и узнать у нее, а какого, собсно?! Он не помнил фразу Вольфмана дословно, но решил ориентироваться по запаху чего-то неординарного и довериться интуиции.2) Обыскать заброшенный дом на окраине, куда он наведался накануне, на предмет хабара — этим следовало заняться далее.Дом, по правде говоря, заброшенным вовсе не был, этот ярлык он навесил на него сам, сделав соответствующую пометку на грубо отрисованной карте, призванную успокоить ошметки совести и привести его в гармонию с окружающей паскудной действительностью, — в доме кто-то жил. Да, жил. Минувшим днем, когда он вторгся в чужую собственность, разумеется из чистого любопытства, то вступил в… непродолжительный безмолвный контакт с неким уродцем, очевидно, влачащим там свое жалкое существование, результатом чего были два факта. 1. В пятисекундной зрительной дуэли победила холодная сталь: он всадил в засранца целую обойму. 2. Драпая из обители зла, у него сорвало шляпу. Урод, к слову, тоже был в шляпе, в шарфе и в похожем на его плаще, правда, не таком новом, вернее, тот был сущим оборванцем по сравнению с ним, не говоря уже о том, что разодранные обноски болтались на костлявой фигуре незнакомца, как на вешалке.3) Починить чертов колодец. Да, КОЛОДЕЦ. Надо же ему было где-то брать воду для грибного отвара.Свершить первые два подвига он не успевал никак, а колодец ремонтировать у него попросту не было настроения. Нужно осмотреться, минувший мальчишник с дикарями и суками, проходивший здесь еженощно во славу хаоса и безумия и, разумеется, безо всякого одобрения со стороны хозяина, наверняка опять разворотил его трухлявую крепость. Стараясь не наступить в собачьи экскременты и ловко обходя капканы, он, танцуя джигу с дьяволом под ручку, проложил себе путь в комнату для гостей.Гостиная была оборудована по последнему слову дизайнерской мысли и доведена до ума светлым гением опытного охотника на мутантов, кем он себя, за невозможностью ему кому-либо возразить, по праву считал. В качестве коврового покрытия служила любезно сотканная за ночь жуком-паразитом местная напасть — ядовитый мох. Гости валялись здесь же. Две персоны. Повозившись с ловушками, он выволок трупы на улицу и сбросил в кусты. Затем вернулся в дом и занялся мхом.Обычно он любил сидеть в позе лотоса и, медитируя, поджигать его, пуская огненные язычки. Он чувствовал себя драконом, жгущим темные чащи, в коих скрывались непокорные его воле чудовища, он смотрел, как жучки прятались от огня в своих норках. Время текло неспешно, а порой вовсе замирало, позволяя ему вдоволь насладиться этой незатейливой игрой, пока никто не видит. По утру он старался побыстрее избавиться от посетителей и провести рассветные часы с пользой для расшатанных бессонными ночами нервов.Сегодня же ему не хотелось тут задерживаться, дыша спорами этой дряни и пялясь на токсичный дымок, идущий от опадавшего пеплом мха, и обильно полив пол соляркой, он спалил все разом. Как он до сей поры умудрился не спалить весь дом, о том он старался не думать. Он вообще приучил себя думать изредка и по делу, более полагаясь на чутье и инстинкты. Выметя пепел, щепки и битые стекла из хаты, кинув останки крупных жуков в кастрюлю до вечера и приколотив для надежности еще один слой досок поверх уцелевших баррикад, он решил, что привязан сегодня к домашнему хозяйству, хочет он того или нет. * * * Эпизод 2. День.Для успешной починки колодца требовались три составляющие. 1. Охапка пиломатериалов. 2. Прочная длинная цепь. 3. Крепкие тугие нервы. Нужно было вычерпать весь вонючий ил со дна, подновить кладку и восстановить нехитрый механизм. В сарае лежало достаточно бревен, которые годятся для применения в деле развития местной инфраструктуры. Вычеркиваем. С дефицитом того, что прописано в пункте три, ему предстояло мириться столь долго, сколь отведено торчать в этом месте, выглядевшим так, как если бы в аду затеяли программу по озеленению. Цепь. Он точно помнил, что подходящая была у Вольфмана, и вознамерился выменять ее на пару шматов скисшего мяса здешней разновидности хэлхаунда, красивый сияющий лунный камушек или еще какую безделицу из того ассортимента, что обычно можно было спихнуть комраду за приемлемую мзду.Дорога к лагерю оборотня лежала через сумрачный лабиринт сгрудившихся деревянных истуканов, исполинским частоколом ограждавших прочих обитателей леса от его частых вылазок. Там, где из-под земли не вздымался очередной колосс, росли треклятые грибы, выпускавшие облачка спор, если их случайно задеть. Споры были ядовиты и вызывали рвотные позывы при вдыхании. Все здесь было ядовитым. Ему ничего не оставалось, как научиться быть ядовитым самому. Сухие ветки под ногами трещали, как в костре, и в сочетании с дымком от раздавленных шляпок складывалось полное ощущение того, что земля горела, когда он шел. Топать, благо, было недолго, комрад наверняка уже чуял его вонь.— Да, мясо, — как всегда холодно приветствовал Вольфман. Тот, каждый раз нисколь не удивляясь самому факту появления перед ним привычной фигуры в плаще и шляпе, категорически отказывался расценивать гостя иначе, нежели как приманку для взбесившейся лесной дичи или кандидата на жертвенный алтарь аборигенов. Оборотень отнюдь не был кровожаден, он был прагматичен. Его прищуренные глаза гнойного цвета, подернутые мутной пеленой цинизма, казалось, проникали в суть вещей и в самые дальние закоулки проклятых зарослей. Иногда представлялось, что клеть из корней и деревьев, отрезавшая их непреодолимой стеной от внешнего мира, была его единоличными охотничьими угодьями.Так или иначе, утреся торговые дела, он стал прорываться в обратном направлении, звеня цепью, как привидение, и привлекая излишнее внимание обитающих здесь чудовищ. Он уже основательно углубился в стену мрака, на ходу прикидывая последовательность действий: всему здесь приходилось уделять строго отведенное время, а он и так проспал все утро из-за вчерашней передозировки варевом. Сегодня ему необходимо распустить достаточно кругляка, чтобы можно было приступать к строительству. Вот только топливо залить в циркулярку… ТОПЛИВО! Последнюю канистру он опустошил, производя дезинсекцию в гостиной. Кляня всех этих чертовых богов, которым поклонялись дикари, самих дикарей и себя за рас… халатное отношение к планированию домоводческой рутины, он кинулся назад на волчью стоянку, судорожно роясь в бездонных карманах на предмет предложения, от которого хозяин заведения не сможет отказаться.— Да, мя… — звук глухого удара и треск деревянной палки прервали традиционное приветствие старого товарища. Бормоча про себя нечто среднее между сдавленными извинениями, нелепыми оправданиями и огрызаясь очередной порцией проклятий, он поспешил в закат. Времени было впритык. Ноги выделывали привычные им немыслимые пируэты, маневрируя через проплешины на поляне с ядовитыми грибами. Пока нижние конечности жили своей собственной жизнью, голова негодовала, с чего вдруг он не может просто взять и перепрыгнуть опасные места. Это ведь не сложно, да и силы в ногах были, как бы он себя не жалел, считая несправедливо битым жизнью. Обилие свежего воздуха способствовало приданию бодрости, но чего-то все равно не хватало. Отбросив в очередной раз непродуктивное философствование, он направил мысли в привычное русло. Вскоре ему вновь предстояло держать осаду превосходящих сил противника.Он добрался до убежища незадолго до того момента, когда красный факел, опускаемый чьей-то невидимой рукой на верхушки леса, подергиваясь в морозной гари тумана, начал обращать деревья в обуглившиеся останки, ложащиеся на землю длинными густыми тенями стволов. Когда его собственная тень, такая же вытянутая, как и прочие, готова была сбежать от него к своим собратьям, лишившись уз дневного света, что целый день вынуждали ее плестись за хозяином у его ног, подобно верному псу. Сбежать, чтобы слиться с пеплом всеобщего мрака, в считанные секунды способного окутать и поглотить теперь совсем одинокого человека. Он почувствовал себя жуком, на которого надвигалось черное беззвучное пламя смерти, неудержимой лавиной рушащее сейчас его такой хрупкий привычный мирок. Ему нужно было найти нору. * * * Эпизод 3. Ночь.Он добежал до генераторной и разбудил спавшее там чудовище. Зверь зарычал, разгоняя ночных призраков, отвоевав для него одномоментно у тьмы небольшой клочок пространства, в котором он теперь готов был найти свое ночное пристанище. Ворвавшись в убежище, он наспех сгрудил мебель к входной двери и укрепил ту досками. Осмотрев интерьер и удостоверившись в относительной надежности своих фортификационных сооружений, он успокоился и позволил себе отдышаться, втягивая легкими сладковато-гнилостные миазмы защитного газа. Комната дрожала в свете ламп, как на старой кинопленке, а кружившиеся у абажуров мотыльки бросали черные пятна на стены и предметы, усугубляя сходство. Был бы у него мел, он бы нарисовал вокруг себя непреодолимый барьер. Мела у него не было. А уголь для этого дела, как ему казалось, не годился. Не то это. Ну да ладно.Дряхлая хибара ощетинилась копьями света, грозившими ночи из щелей между неплотно подогнанными досками на заколоченных окнах. Его сказочный замок погружался в глотку мрака, пожравшую уже лесную живность и обвратившую ее в бестиарий нелепых неправдоподобных созданий. Грибы пели ему песню, пульсируя и пузырясь, за стеной копошились жуки, рассеивая споры буро-зеленого бедствия.Там снаружи начался ливень, вскоре переросший в грозу. Неизвестно из-за чего, но он признал это хорошим свойством. Гораздо хуже был случавшийся довольно часто в этой местности туман, делавший воздух, напитый грибными испарениями, тяжелым для вдыхания. Кроме того, с туманом приходили… что-то, что шептало и тихо посвистывало вокруг него, коротило проводку и вынуждало возжигать красное пламя фальшфееров; ему вовсе не хотелось оставаться наедине с этими сущностями, для которых туман служил проводником. Дождь же напротив успокаивал, умиротворял, помогал сосредоточиться. Сверкнула молния, нагнанная тут же рыком чудища из тьмы, и краткий реванш дня над ночью захлебнулся в черной липкой слюне.Послышался скулеж дикого пса, угодившего в капкан у заднего входа, хриплое бормотание дикарей перед окнами. Лесные жители ломились к нему на огонек, можно было подумать, что те сами бегут непогоды и сил, что сокрыты в задыхающихся озоном закоптелых легких Темнолесья. Но их истинные мотивы он знал: стоило пустить в дом незваных гостей, как он был бы вмиг растерзан и утащен в чащу. Просунув дуло дробовика в бойницу баррикады, он выстрелил тишиной. Эхо грома дало ответный залп. Собаки занялись дележом падали, это отвлекло их от посягательств на его собственность на какое-то время. Стук в соседнее окно тоже прекратился, и там, на улице, завязалась возня, видимо, соплеменник убиенного пытался отбить тело собрата у своры.Снаружи доносилось тявканье, глухие удары дубиной по живой плоти и все те же гортанные проклятия, своей неподдельной натуральностью наводившие ассоциации с чем-то первобытным, чем-то из давно ушедших эпох, чем-то безнадежно неживым, тем, что продолжало сегодня тяготить современного человека, спящим бременем покоясь в самых дальних уголках подсознания. Нет, человек состоит на семьдесят процентов не из воды, как тот мир сейчас за окном, он состоит из морока прошлого, мертвой памяти, дремлющей ярости своих предков, и лишь тонкая грань собственной личности и плесневого налета того, что мы называем социальной ответственностью и традициями, отделяет его от безумия начала времен. Обитатели того мира, в котором сейчас парил этот скрюченный домишко, как корабль-призрак на волнах древнего океана, были лишены этих условностей, они были свободны и слиты с природой, они были частью той экосистемы.Стоя на скрипучих половицах ярко освещенной комнаты в окружении кромешного мрака, он представил себя актером, вышедшим на поклон после успешно сыгранной постановки. Аплодисменты дождя не смолкали ни на миг, частые вспышки молний-фотокамер слепили и не давали рассмотреть свою кровожадную аудиторию, что хотела не автографа, но свежего мяса. Его одинокая пьеса окончена, и софиты были погашены, вероятно, одна из стрел Зевса ударила слишком близко от провода, ворующего огонь из соседнего сарая.Пришлось кинуть в центр комнаты одну из сигналок. Спустя недолгое время он увидел в зеркале окна красное сияние, которое, впрочем, не было отражением шипящего огонька картонной гильзы, нет, это был огонь иной природы, созданный не человеком. Он пульсировал, как красные грибы, он приглашал к себе, он был маяком, он передразнивал его жалкую попытку спастись. Его ковчег плыл на скалы, теперь он это знал. Здание начало трясти, мебель двигалась от качки, каждый деревянный предмет стонал на свой манер, штормило так, как если бы все левиафаны сейчас пробудились от тысячелетнего сна. Алый фонарь гудел невыносимой нотой, багровая мгла вдалеке скрыла от него далекий чуждый берег, он потерял управление. Теперь он видел только белую точку, окруженную ореолом цвета артериальной крови, она постепенно наполняла его поле зрения. А затем еще один, последний, самый яркий всполох потустороннего света лишил сознания ослабевшее тело, и он свалился на пол.