Тёмная ничем не приметная комната... (1/1)

Тёмная ничем не приметная комната. Бетонные стены. Бетонный, ничем не прикрытый пол. Под потолком, выше человеческого роста находилось окно. И даже оно не было приятным: с обеих сторон прочный материал был перекрыт решётками. Тюрьма? Да, тюрьма. Особенная. Для тех, кто не убежал. Для тех, кто оказался там, где ему бы никогда не стоило и думать оказаться. Не в то время, не в том месте, как говорится. Тюрьма настоящих работорговцев двадцать первого века лишь с тем отличием, что держали в ней только самый лучший живой товар. Элитный. Для самых богатых и капризных. Зато и укрощали товар самыми дикими методами. А что с ними церемониться? Они себе больше не принадлежат и обязаны окупить все потраченные на них средства. Ещё никто не убежал. Никто… Не умер: всех терзали и всех продавали.На полу лежал юноша. Бледнокожий, худощавый, длинноволосый. Из одежды на нём были простые штаны, майка и… Ошейник на шее, цепь от которого прочно была прикреплена к кольцу в стене. Он… Не спал, но и не бодрствовал. Не думал, но и не находился в бездумье. Он… Не то, чтобы был в прострации, но где-то в состоянии близком к ней. Он давно ни с кем не разговаривал: здесь не было его сородичей, а был длинноволосый брюнет азиатом, японцем. Лишь только один из особо злых надсмотрщиков из местных знал по-японски одно лишь только жестокое ?смотри?. Разумеется, этого мало для того, чтобы сам азиат не считал себя сошедшим с ума. Сколько он был здесь? День, месяц, год? Он едва собственное имя не забыл, что уж там про счёт времени? Было ему самому около двадцати трёх лет. Молодой совсем, высокий, красивый… Женоподобный. С особым азиатским шармом. Потому его и выловили: в Европе безумно любили таких юношей во все времена – поверьте, наше, к прискорбию, совершенно не исключение - и платили за них баснословную цену. Только прежде мальчишек травили до полусмерти. Кажется, таковой была участь и этого юноши.Здесь были девушки, но их японец видел лишь однажды: на распределении. Разных национальностей и рас, лет от шестнадцати до двадцати шести, все сплошь напуганные – а тех, кто не боялся и проявлял характер, как в средние века забивали при всех плетьми до полуживого состояния – они сбивались в кучки и тихо выли, моля о пощаде и свободе. А вот молодые люди… Сколько же искалеченных мальчишек и ребят старше себя он здесь видел за всё время собственного пребывания в этом Аду! И всё, абсолютно всё здесь, все его действия сводились к грубой ладони в волосах и одному лишь мерзкому ?Смотри?. Ведь их всех готовили как секс-товар. Не важно, как новые хозяева решат их использовать: всех и били, и насиловали. Тех, кто изначально был спокойнее или успокаивался и покорялся в процессе, учили искусству любви на самом высшем уровне. Вы спросите, как же тогда людей продавали искалеченными? В ответе на ваш вопрос нет ничего сложного: работорговцы знали рецепт порошка, при добавлении которого в воду раны на молодых телах затягивались довольно быстро. И тогда… Тогда всё повторялось для бедных пленников. Раз за разом, пока юноша или девушка не потеряет собственную волю, пока не сломается и не станет покорной игрушкой собственного надсмотрщика. Только в таком состоянии они были годны для продажи.Но и, что понятно, покупательские запросы были разными. Едва на рынке рабов прознали о молодом японце – в последние годы их стало действительно сложно найти в связи со всё большим желанием японцев не покидать пределы родной страны – спрос на юношу вырос и в буквальном смысле зашкалил прежде, чем его успели описать потенциальным покупателям. Все они сходились в одном: азиат не должен быть сломлен, как остальные. Укрощён, обучен, но оставлен таким, каким его создала природа. И потому мальчишку… Не трогали. Даже ударили лишь однажды, когда он кинулся защитить другого. Хотя и не скажешь, что над ним тряслись, как над золотом. Местные… Во все времена они предпочитали моральному насилие. ?Остальное приложится?,- считали они.- Когда я узнал о твоём сердце в лунную ночь, луна осветила мои уродливые желания…Чтобы не свихнуться и в самом деле, юноша пел. Пел самому себе, тренируя связки, мышцы лица, голос, сознание, память… Чтобы не дать страху погубить себя. Ведь с ним не обращались как со всеми, и он не понимал, что его ждёт. Зачем он им? За него… Не заплатили бы выкуп. За всё то время, пока он находился в плену, его и не пытались воспитать. Так, лишь заставляли смотреть на то, как это делают с другими. Чтобы знал, чтобы радовался, что его не касаются, и был благодарен за это. Благодарен и покорен. А он? Что делал он?- Ах, коснись моих волос.Грезил он бессонными ночами о родной Фудзиоке. Там, далеко в Японии. Ему хотелось прямо сейчас с этого чёртового бетона сбежать на зелёную траву, пробежаться по ней босиком и упасть в заросли приятно пахнущих глициний, фиалок… Да любых цветов. Потом, стянув одежду, нырнуть в медленную речку и плавать до устали. Набрать в грудь побольше воздуха и закричать, закричать что есть силы от ощущения свободы, молодости, счастья. А он? А он лежал на полу и смотрел в одну точку. Здесь не было ни ветра, ни солнца, ни неба. Были сплошной бетон и невероятный холод... От душевной пустоты.- Да, спи…Вспоминалась любящая его мать. Как она, уже даже после его переезда, часто звонила ему для того, чтобы убедиться, что с ним всё в порядке. А когда он к ней приезжал, будто с маленьким сидела на его кровати, пока он не уснёт, лаская голову юноши своими мягкими, нежными руками. Пела ему, дарила свою любовь. Она не баловала, просто очень любила его. А он нуждался в её тепле. Всю жизнь нуждался и черпал силы в её заботе. Вот только перед самым его похищением её не стало. Какая же разница теперь, где ему быть?- Ах, я дарю тебе любовь, кусая шею, глубоко кусая.А на самом деле он кусал собственные губы и ладони по-первости. Когда же надсмотрщик это заметил… Да ничего он не сделал: заставили японца умыться утром лечащей водой, и к обеду все укусы сами затянулись, будто не было. И так со всем: пытался голову об стенуразбить, царапал запястья, шею, пытался буквально разорвать себя, стереть, убить… Всё равно он просыпался в ванной с тонкой восковой коркой. Всё равно он оставался живым. Будто всё смеялось над ним: не уйдёшь, японец, не сбежишь, не сумеешь, не скроешься!- Глубоко, погрузимся вместе…Со временем, мысли о смерти ушли. Он старался учиться вместе с остальными, ведь это было возможностью видеть кого-то кроме надсмотрщиков. Пускай они не знали языка друг друга, но даже простое общество такого же невольника, как он сам, несколько обнадёживало азиата и вызывало у него пусть печальную, но улыбку: их не становилось меньше, ни одного не убили, как бы тот не брыкался. Не было лишь тех, кого продали. Продали туда, на волю… А вдруг они там умудрялись сбегать? Так, группками, юноши подбадривали друг друга. Эти занятия ведь всё же лучше, чем одинокие комнаты, не правда ли? Пусть даже иной раз им и приходилось ласкать друг друга – чёрт возьми, в таких условиях и это было малиной, о чём речь? Да хоть так, что поделать. Уже никто не думал о принципах, морали… Да ведь однажды терпение их надзирателей может кончиться, и пленников могут забить, а они терпели… Только нельзя сдаваться. Выход есть всегда, он обязательно найдётся… И ведь они его нашли. Нашли, он был так… Близок…Им удалось сбежать: азиату и щуплому европейцу. Притаившись после занятий за креслами, они легко обезвредили оставшегося в комнате надзирателя и выскочили в соседнюю комнату, оказавшуюся кухней. Оттуда молодые люди, едва одетые, через окно выскочили на улицу и помчались прочь по территории большого поместья. С каждым шагом, с каждой секундой свобода была всё ближе, они оба от накатившей эйфории – ещё бы, они смогли то, что не удавалось другим, они перехитрили эту чёртову охрану!- буквально одурели. А это означало, что оба даже и думать забыли о бдительности. В тот момент оба и не думали о том, что с ними будет дальше. Главное, они оба на свободе, свободе, свободе!Последнее, что японец запомнил, это боль в левом плече и крик юноши, который бежал чуть позади него. Потом в его глазах потемнело, тело парализовало, а к горлу подкатила тошнота. Какое-то вещество в… Дротике. Азиат догадался, поскольку пару раз видел через окна столовой, как местные дрессируют своих адских собак. Усмиряли их, усыпляли и наказывали именно такими дротиками, действующими на них будто… Легкий наркотик: сначала на собак находил дурман, а потом они падали замертво, дыша тихо-тихо. Так произошло и с самим маленьким азиатом: он потерял сознание.Очнулся азиат от душераздирающих воплей. У него и самого болела голова, а тут это сумасшествие… Что за чёрт, ну почему именно он? Он просто просил – без слов, разумеется – дать ему хотя бы спать нормально. Так и мешков под глазами не будет, и цвет лица не испортится, и настроение у него будет лучше. Чёрт, а ведь он размышлял как девица. Впрочем, его хотя и не одевали в женское, но готовили-то на роль жрицы любви, не иначе. Господи, нашёл о чём и когда думать, право слово- Атсуши!Собственное имя заставило длинноволосого японца в ужасе распахнуть глаза. Его отчаянно звал тот самый европейский мальчишка, которого… В самом буквальном смысле разрывал огромный пёс – явно смесь нескольких пород. И если бы он рвал его когтями и зубами – нет! Мальчишка был отдан кобелю как… Самая обычная сука. Увидев это, Атсуши подорвался со своего места, рванулся было вперёд, чтобы как-то помешать этому сумасшествию, остановить его… Но его самого остановила пощёчина. Да на ладони бившего что-то было, иначе как объяснить, что юноше рассекли подбородок? А упавший японец возжелал уже плюнуть на всё, закрыть глаза и отключиться… Но вместо этого он ощутил всё ту же крепкую грубую ладонь, что и обычно, в собственных волосах: смотритель особенно грубо заставил его поднять голову. Так, что взгляд юноши невольно устремился на чудовищное зрелище, а от боли, причиняемой чужой ладонью, закрыть глаза он был не в силах.- Смотри.Ставшее клеймом на слуху японца единственное слово на родном языке выжгло в его памяти страшную картину первого побега из тюрьмы: того европейца не только изнасиловал пёс, его крики не смотря на все законы человеческого тела ещё до самого утра сотрясали всю тюрьму. Что с ним стало потом, японец так и не узнал. Да и… Важно ли это для него, когда он и сам… Пленник? Зато через день здесь произошло первое убийство. Невольно, правда: тот надзиратель, ударивший японца, не просто рассёк ему подбородок: у азиата остался шрам. Небольшой, но заметный. Такой, исцелить какой уже не получится. Значит, всё-таки подпортили мальчишке шкурку, всё-таки придётся снизить за него цену! А это, как вы понимаете, не простительно. Тем более что за время его пребывания в этой клетке, охранники от него натерпелись. Ой, как натерпелись…- Для нас это праздник страсти.Японец, лёжа на полу, закусил губу, думая: его страсть теперь – кровь, текущая тонкой струйкой из прокушенной губы, экстаз – тёплая одежда. Любовница… Даже не рука. Вроде не мальчишка, но желание… Да не появлялось. На уроках разве что, когда все входили в сумасшедший азарт. И то там всё было… Ненатурально. Вроде приятно, а вроде… Вымученно. Просто факт того, что его организм способен хотя бы на это. Или же ночные фантазии от безысходности. Всё-таки он был в самом расцвете лет и сил, и ничто человеческое, как принято говорить, чуждо ему совершенно не было.- А когда к нам вернётся разум, я тебя оттолкну.При этом ему было бы страшно и правда однажды очнуться от всего этого на торгах, а после – в чьей-то, чёрт возьми, постели. Какого-нибудь старого богатого извращенца – и не важно даже, мужчины или женщины. Будь всё это проклято, он… При всём желании не сумел бы стать чьей-то игрушкой. Как бы всё это ни звучало… При своей женоподобности, он не был, что называется, сладеньким. И… Сказать по правде, если уж и быть при ком-то… Сменив амплуа, то уж точно не с теми, кому его должны будут продать в скором времени. И… Понимайте это, как хотите. Жизнь вообще жестокая штука.- Не убегай, не плачь.А ведь у него была невеста. Там, в Японии. Он нашёл её уже после переезда в Токио и, признаться, влюбился по уши. Где она теперь, с кем? Ждёт ли его? Ищет ли? А, может, давно забыла, а теперь уже и… Чья-то жена? Может, его любовь давно позабыла о том, что они были знакомы и любили друг друга? Кто знает. Ему не дано узнать, где и с кем теперь его вверенная одному лишь Небу любимая. Хотя, вполне возможно, оно и к лучшему: пусть он и не узнает о предательстве. Пусть помнит её любящей его одного.- Почему я не могу быть рядом? Почему не можешь ты понять? Улыбнись мне такой же ночью, как эта.Все его ночи давно стали похожими друг на друга как две капли воды. Те же действия, те же мысли. Тот же холод до поры, пока кто-то из их охраны не догадается укрыть юношу пледом, пока… Он не заснёт под самое утро, устав от самобичеваний. Ну что толку? Что толку? Идиоту ясно, что выхода из этого места не было. Только на продажу.- Прости, мне уже пора. Утреннее солнце меня погубит…А порой во сне он ощущал чужие ласки. Нет, не наяву – во сне. Долгие, жаркие, томительные. Мужские – мать их!- руки долго и беспощадно ласкали измученного глупым пленом японца, раз за раз вызывая громкие, сладостные стоны. Обычно он был связан – совсем беспомощен. И его… Делал с ним его хозяин всё, что хотел. А хотел он, похоже, просто ласкать, наслаждаясь пойманной им пташкой. А главное – он обязательно рычал на японца. Да так, что тело юноши покрывалось мурашками и подрагивало от истинного возбуждения. И он, он в ответ на эти ласки был на всё готов, лишь бы этот сильный мужчина навечно забрал его из дикого плена, если бы подарил ему свободу – Атсуши бы ему душу продал!..- Я счастлив. Я так счастлив…После такого сна не грех проснуться, ощущая сладостные волны оргазма. Слишком хорошо, чтобы быть реальностью, но до дрожи правдоподобно. И японец ещё долго будет лежать, кусая губы, вертеться и всё вспоминать, вспоминать своего ?ночного гостя? и его ласки. Что ж, должно быть, чего-то подобного похитители от него и добивались – постепенно японец мирился абсолютно со всем. В душе. Тайно. Латентно даже. Потому он и начал со временем мечтать, что купит его такой вот мужчина с сильными руками из его сна. Атсуши… Понимал, что психика его знатно расшаталась. Так лучше так, чем бордель, или что там этим ублюдочным извращенцам придёт в их головы…- Закрой свои глаза, и ещё глубже… Я подарю тебе свою любовь. Ну а потом… Расстанемся.Хотя даже родная мать иногда тихо замечала, что он должен был родиться девушкой. Нежной, хрупкой японкой. Он был так хорош… Как он был хорош! Особенно на сцене: японец, признаться, до сцены был певцом. А что такое японская сцена? Это, в немалом количестве, вижуал кей. Говоря проще – концертный грим… Макияж. И Атсуши Сакурай, никогда не надевавший женской одежды, но принявший шикарный образ молодого Дьявола от стилистов, всё равно походил… На прекрасную деву. Это не было ?сладенько?, транссексуально или как-то ещё. Это было просто… Прекрасно. Будто он и правда был красивой японкой. И лишь только кадык выдавал. Тут ничего не поделаешь – кадык у него был большим. Ну и, разумеется, отсутствие груди – хотя кто туда смотрел, когда у него такое красивое лицо?- Пальцы дрожат, замерзая: ты ранила меня… Не убегай, не плачь. Почему я не могу быть рядом? Почему не можешь ты понять?А ведь когда-то вначале он почти наложил на себя руки. Когда его нашли, он уже успел изрядно себя порезать, а теперь просто наслаждался этим. Весь кинжал его был в крови, как и сами ладони. Откуда? Шея, бедро или, может, рёбра? Какая разница? Он просто размазывал собственную кровь по губам и смеялся, поглядывая дьявольским взглядом в отражение в смертоносном лезвии. Боль, жизнь, смерть - всё уже не имело значения. Ведь тот, кому он доверил самого себя, так и не пожелал, не удержал его рядом с собой. Просто оставил одного и позволил сойти с ума, растерзав себя. Просто он ни разу не сказал "Остановись. Я же люблю тебя. Я рядом". Он всегда просто уходил, оставляя юношу в одиночестве. А теперь юноша уходил сам. Уходил в холодную пустоту смерти. Он умирал, забытый. Умирал, а за окном гремел невиданной прежде красоты салют, оповещая всех о чьей-то прекрасной свадьбе. Как символично...Очнулся он тогда в лазарете и долго, отчаянно пытался вспомнить, что на него нашло. Да, попытаться умереть – вроде как выход. А о ком он тогда бредил, пока улыбался и резал себя? Что за наваждение его посетило? Наверное… В ночь перед этим он впервые увидел тот самый эротический сон, не покидавший его всё время нахождения в золотой клетке этого ?гарема?. И измученный разум азиата принял ночную иллюзию за чистую монету, он… Шёл к смерти из-за сна. Из-за мужчины. Мужчины, который был плодом его подсознания. Это больно резануло по сознанию японца. Может, он и правда латентный этот самый?..Юноша, тяжело вздохнув, приподнялся и протёр глаза ладонями. По крайней мере, их хорошо кормили, конкретно он сам регулярно имел возможность вымыться, у него… Было всё, что можно назвать вещами первой необходимости. Но увы – иногда, в тёплые ночи, приходилось спать на бетонном полу совершенно обнажённым – вдруг этой ночью кто-то всё же придёт за ним, вдруг… Одежда будет лишней? А так – у него были футон, подушка, одеяло, но их регулярно забирали, чтобы он… Не удумал с ними чего. Что ж, а могло ведь и этого не быть. Спал бы и правда на полу. Сдох бы – да и чёрт с ним.- Луна тускнеет, ты выгибаешься…Постепенно в своём сумасшествии японец возжелал уже наконец-то выгнуться под кем-то. К Дьяволу этот мир, он уже и так безумен. Какая разница? Раз смерть не идёт – он усыпит в себе Ангела и, будучи Дьяволом, разрушит всё. Он сумеет. Сумеет на торгах очаровать лучшего, сумеет вырваться, сбежать, вернуться на родину… Или же останется чьим-то любовником. А что? На родине его всё равно уже ничего не ждёт: в погоне за музыкой он так и не получил образование, а друзья наверняка давно уже нашли себе нового вокалиста. Так что стать чьим-то любовником – не самое худшее развитие событий его никчёмной жизни.Боже, какие блядские мысли. Японца от них едва-едва не стошнило. Что за глупость? Какой стыд! Стыд и… Позор. Мерзок. Он стал таким же мерзким, как те люди, которые их покупали. А что делать? Это место не щадило никого, и если придётся – азиат тоже станет чьей-то верной сукой, только прежде долго будет скалить зубы, ведь он непокорный, он… Тот ещё характер имел, и он его не забыл. И потому Атсуши дал себе слово, что об него зубы ещё обязательно сломают. И, возможно, далеко не только зубы. Он себя покажет и живым никому не дастся. Пусть не мечтают. Сломается – но не уступит.- Почему я не могу быть рядом? Почему это не может быть правдой?Однажды в своём сне он сумел вырвать губы из плена чужих и спросить незнакомца, почему тот раз за разом играет с ним и бесследно исчезает утром. Что он… За вампир такой? Почему бы ему… Не помочь азиату, раз он так ему нравится? Неужели юноша не заслужил того, чтобы его спасли? Да, за него потребуют огромную цену, но он вернёт! Он всё вернёт, едва окажется дома. Он соберёт деньги, и… Во век незнакомца не забудет и будет рад, если тот будет его навещать. Чем плохо? Плохо тем, что невозможно. И всё же незнакомый ночной гость хриплым шёпотом на ухо пообещал однажды прийти к японцу на самом деле, и теперь азиат… Ждал. Времени у него ведь здесь хоть отбавляй, да и делать больше особо нечего.А ещё стоит отметить, что женщины и на их половине всё-таки были. Их было всего лишь несколько, и являлись они особой категорией надзирателей. Все они были… По-хорошему, опаснее мужчин: они с пленниками не церемонились и обычно использовали их для собственных забав. Однажды японцу удалось увидеть, как одна такая европейка имела здешнего пленника так, словно была мужчиной. Будто искусственный фаллический орган на ремешках, закреплённых на её талии, был настоящим. И признаться, азиат смотрел на неё не отрываясь: с виду хрупкая англичанка с весьма милой улыбкой, а в сексе расходилась как… Настоящий хищный самец. Она же хорошо знала японский, но ей категорически было запрещено разговаривать с пленником. И всё же… - Тебя же зовут Арианна?- решился однажды поинтересоваться Сакурай. Красноволосая англичанка одним вечером – под присмотром, разумеется, всё-таки вывела бывшего певца на улицу. Они устроились под большим деревом, и юноша решил попытать счастье.- Ты понимаешь меня? Заслышав его слова, европейка невольно дёрнулась. Не ожидала, что пленник заговорит, или же, как и многие девушки, она шустро попала в плен его низкого бархатного голоса? Атсуши обычно говорил не громко и очень мягко. Признаться, на девушек действовалобезотказно. Он и сам не знал, как. Вообще ведь Сакурай был крайне мягким, добрым юношей. И этого в нём не могло искоренить… Ничто не сумело бы. Он являлся таким изнутри и не смотря ни на что старался нести свой внутренний свет другим. Хотя бы через песни. Сейчас он пел лишь себе, так, может, поговорив с девушкой он… Как-то смягчит и её?- Молчишь?- с печалью спросил азиат, прижавшись спиной к дубу.- Жаль. Жаль, что не понимаешь.А она понимала. О, ещё как понимала! Эта девушка долгие годы прожила в Осаке и владела японским, как родным. Но говорить с пленными надзирателям – если они знали язык - было запрещено, и она в ответ ему лишь грустно улыбнулась: она бы ответила, да вокруг слишком много глаз и ушей. Они обязательно донесут, и тогда достанется и ей, и красивому азиату. Нужно молчать. В конце концов, она и так очень лояльно, даже по-дружески относилась к красивому японцу, а если на её место поставят другую – кто знает, чем это обернётся для него. О нём же… Заботиться нужно.Поговорить так и не вышло: он говорил, она кивала, улыбалась, слушала. Но, по-хорошему, его устроило и это, он был так благодарен европейке… За добро добром платить нужно, и он в её дежурство вёл себя крайне спокойно и даже примерно, чтобы его… Молчаливая подруга чаще получала разрешение приходить и проводить с ним время. Тем более, она выводила его на улицу, а это сейчас был фактически предел его адекватных мечтаний. На большее, разумеется, рассчитывать не приходилось. Но, что, в общем-то, вполне понятно, Атсуши был очень рад и этому. Рад и безмерно благодарен европейке за, по сути, милость, оказанную ему. Без её поддержки ему было бы действительно туго.- Улыбнись мне, закончилась ночь…И всё же, как бы ему хотелось, до слёз хотелось, чтобы его ночь наконец закончилась, увидеть ещё хоть раз настоящий рассвет. Его ведь выводили только ночью, когда светил месяц или луна. А этого мало. Без солнечного света и нормального воздуха любой начнёт чахнуть, и японец был к этому близок. А он… Что он сделал такого, что попал в эту чёртову ловушку? Чем так разгневал судьбу? За какие грехи он позабыл, как выглядит солнце? Неужели он заслужил всё здесь происходящее?- Атсуши.Подняв голову, японец содрогнулся, увидев надсмотрщика. Тот подошёл, освободил японца, и кивнул ему на выход из комнаты. Юношу повели в душ и… ?Наводить красоту?. Можно подумать, что было для кого или для чего. До торгов, на которых его наконец-то продадут… Даты никто не знал, владелец этого места всё тянул, желая накрутить на экзотического мальчишку цену. Ах, за что судьба так жестока? Но… Судьба имеет привычку не отвечать. А его дело – подчиняться. Выбора он здесь никакого не имел.- Атсуши Сакурай, двадцать три года. Японец. Никто его не трогал, он у нас практически бриллиант из короны королевы. Поаккуратнее с ним: пусть хотя бы живым останется. Но до утра он твой. Если сумеешь управиться – тебе разрешили продлить время рядом с ним. Даже… Вывезти его отсюда. Кто знает, как он к тебе отнесётся? Может, ты сумеешь его образумить… Вне этих стен, ведь ты известный мастер. Что ж, поздравляю тебя. Не знаю, как тебе удалось получить на него разрешение, но… Ты его явно заслужил: никому ещё не удавалось даже заикнуться об японце в присутствии хозяина. Поздравляю. Уверен: он того стоит. Можешь делать с ним всё, что душа пожелает. Но, повторюсь: он должен остаться живым и без анатомических повреждений. Иначе шлюху уже сделают из тебя, сам понимаешь. Он и правда очень ценен, но предыдущему такому… Как ты, физическое увечие не слабое нанёс. Будь с ним аккуратнее: не теряй бдительность, ведь за милой мордашкой скрывается ещё никем не изученный характер.***Тёмная ничем не приметная комната. Бетонные стены. Бетонный, ничем не прикрытый пол. Под потолком, выше человеческого роста находилось окно. И даже оно не было приятным: с обеих сторон прочный материал был перекрыт решётками. Тюрьма? Да, тюрьма. Особенная. Для тех, кто не убежал. Для тех, кто оказался там, где ему бы никогда не стоило и думать оказаться. Не в то время, не в том месте, как говорится. Тюрьма настоящих работорговцев двадцать первого века лишь с тем отличием, что держали в ней только самый лучший живой товар. Элитный. Для самых богатых и капризных. Зато и укрощали товар самыми дикими методами. А что с ними церемониться? Они себе больше не принадлежат и обязаны окупить все потраченные на них средства. Ещё никто не убежал. Никто… Не умер: всех терзали и всех продавали.На полу лежал юноша. Бледнокожий, худощавый, длинноволосый. На нём совершенно не было одежды. Он лежал на боку совсем нагой и смотрел в стену. Привычный ошейник сменили на дорогой с камнями, цепь удлинили в несколько раз и открыли доступ к куда более жилым комнатам. А потом, когда он успел замёрзнуть, ему принесли сиреневое кимоно. Он был готов к встрече своей судьбы. Красивый, аккуратный, изящный. Высокий для японца, длинноволосый. Похожий на полукровку, с весьма милой горбинкой на носу. Он был идеален в своей женственности, внешней хрупкости… Предан собственной внешностью: выглядел бы, как мужик – не оказался бы здесь, да ещё в таком идиотском положении. Но всей сути он не знал, и потому просто лежал в ожидании, без интереса то разглядывая кимоно, то ковёр, который постелили в месте его обитания. Можно подумать, что он прямо элитная шлюха. Хотя… Наверное, так по большей части и было.- Каннон сама, защити.Шёпот, сложенные в мольбе ладони. Тяжёлый выдох и закрывшиеся глаза: что принесёт ему эта ночь? Чего он только ждёт? Должно быть, какой-то новый, особенный урок. Снова эти унижения, снова… Ничем не прикрытый стыд. Какая мерзость. И мерзости этой нет конца. Выход – смерть. Да только вот капризная Старуха с косой насмешливо улыбалась в лица здешних пленников и коварно предпочитала обходить это место стороной. Подлая,как и все женщины. Жестокая, беспощадная. И почему всё так? Почему юноше в расцвете лет и сил нужно каждую ночь звать эту чёртову смерть?Хотя всё же не правда, что к нему никого не пускали. Однажды пустили: один богач предложил баснословную сумму даже не за самого японца, а всего лишь за одну ночь, и тщеславный владелец этого притона работорговцев отказать ему не смог. Тогда так же, как в этот вечер, японцу помогли принять облик неземной красоты и оставили ждать ?гостя?. Европеец ему сразу не понравился, но до последнего азиат терпел. Терпел, пока мужчина ходил по специально отведённой им дорогой комнате, являвшейся дорогой спальней, терпел, пока тот пил вино и не спеша о чём-то непонятном рассказывал, бросая на азиата у стены похотливые взоры. Сакурай даже вытерпел, когда пьяная мразь ухватила его пальцами за подбородок, заставляя смотреть в свои глаза. Японец просто сидел и ждал, выжидал даже. А что, ему бежать что ли? Но когда азиат всё-таки не отвёл взгляд – как он понял, мужчина ждал именно этого, а бывший певец спокойно смотрел прямо в его глаза, как хищнику, показывая, что не боится, и ожидая, пока тот отвернётся сам – европеец больно ухватил его за прядь длинных волос. Это может показаться смешным, но за свои волосы азиат готов был разорвать. Длинные пряди цвета вороного крыла он много лет отращивал из простого желания, и… Позволить трогать их кому-то? Да ещё не в ласке, а в такой грубой форме? Юноша извернулся и больно укусил коснувшуюся его волос ладонь у самого запястья. Как назло, руки ему предусмотрительно связали за спиной, и зубы в тот момент – поскольку он сидел подобрав ноги под себя – были его единственным оружием. А европеец, взвыв, ударил его по лицу и накинулся с грубыми ласками – если можно так назвать его животные прикосновения – оставляя синяки, ушибы и засосы. И неизвестно, чем бы это кончилось, если бы в какой-то момент Атсуши не умудрился укусить мужчину вновь: он вцепился зубами в кожу ниже локтя и держал. Вцепился как в хищник в добычу острыми белоснежными зубами. Тут уже европеец заорал от боли и ужаса: нижний не слушается, сам он испытывает боль и не может его отпихнуть. Таким образом он стал бить японца, в том числе и по голове, отчаянно пытаясь освободиться. От боли в глазах мужчины стремительно потемнело. Он кричал, как раненное чудовище из фильмов ужаса и ничего не мог с этим сделать.Когда прибежала охрана, всё было так же. Они и увидели, как их ?алмаз? раз за разом получает удары по голове, лицу и плечам, но упорно держит зубами руку мужчины, умудряясь рычать, как бешенный волчонок. Его трогать им было запрещено – уж лучше клиента убить, тем более что ему не давали добро на насилие – а как тогда отцепить его? Ждать, пока кто-то обессилит первым что ли? Тогда вперёд выступила бывшая с мужчинами Арианна. Её он послушает. Ей он верил.- Атсуши!Она умудрилась не ослушаться запрета на разговор с ним и… Прекратить всё. Услышав своё имя, японец резко дёрнулся в ту сторону, где стояла англичанка, а европеец… Азиат не просто прокусил кожу, он так остервенело держал, так крепко вгрызся в кожу, что просто оторвал приличный кусок кожи от руки мужчины, тут же выплюнув её и кинувшись к Арианне. А англичанка его закрыла собой, приказав остальным немедленно увести ?бедного? клиента. Девушка быстро освободила японца и увела его прочь.В тот вечер она нарушила запрет и всё-таки заговорила с ним. Она провела с ним весь вечер и всю ночь, следя за тем, чтобы все следы на молодом теле зажили, чтобы произошедшее не стало травмой для него. Он был ей очень дорог. Не то, что бы она в него влюбилась, но увидев, как он борется за себя, решила постараться ему помочь. И нового мужчину к нему уговорила руководство пропустить именно она. Она рассказала о прекрасном японце своему другу. Возможно, он даже сумеет вытащить юношу. Кто знает, не так ли?А пока Атсуши Сакурай, молодой певец двадцати трёх лет отроду, пленник этой тюрьмы лежал на ковре в своей темнице, смотря то в стену, то на узор кимоно. Изящным фиолетовым драгоценным камнем лежал он у стены и думал, ждал. Кого на этот раз решили к нему привести? Да, он давно догадался. В конце концов, не мог же он и правда до самых торгов вот так прождать, ни чем не окупаясь. Такого быть не могло в этом месте. И он ждал. Ждал, готовясь снова что-то оторвать идущему к нему незнакомцу. Он не проиграет себя. Даже играть не будет – разорвёт противника. Кем бы он ни был. Азиат не боялся.