# 9. Ваня и Ваня (1/1)
— Вань, осторожнее, доску с ванны не снеси. И дверь плотнее прикрой.
— Как всё сло-о-ожно, дядь, — тянет Ванечка. Глаза у него насмешливо поблескивают.
— Плотнее, я же говорю, —Ваня протискивается мимо Ванечки и сам закрывает дверь. Придирчиво проверяет, чтобы одеяло, висящее на двери, надежно закрывало все щелочки, чтобы ни капли света в его доморощенную фотолабораторию не проникло.
Включает фотофонарь.
В красномсвете видно, как Ванечка с любопытством осматривает всё приготовленное. Ему дай волю, он и пальцами в ванночки с фиксажем и проявителем тыкать начнет и чуть ли не на вкус пробовать. Ваню невыразимо бесит, когда трогают его вещи.
Глядя на Ванечку, с интересом смотрящего на приготовленную и уже проявленную пленку, он не ощущает ничего, кроме захлестывающей горло нежности, от которой даже дышать невозможно. Про которую даже намекнуть невозможно.— Вань. Не трогай ничего, — хмуро говорит Ваня.
— Ты обещал мне показать.— Вот щас я и буду показывать. А ты стой рядом – и ничего не трогай.В ванной ужасно тесно и одному, а уж вдвоем находиться тут — это постоянно задевать друг друга локтями, ногами, не повернуться вообще, душно, неудобно.Охуенно.Ваня бы вечность мог так провести. Ничего не надо придумывать, никаких предлогов, вот теплый Ванькин бок рядом, Ванька не отступает, будто так и надо. Сам ближе придвигается, с искренним интересом наблюдая за тем, что делает Ваня, как он наливает в кюветы проявитель, фиксаж и промывочный раствор. Ваню этот взгляд обжигает, руки дрожат даже. Хорошо, едва заметно и в этом-то свете хуй что разглядишь.
Ваня пытается сосредоточиться.
Ебаное одеяло на двери. Наверное, из-за него тут совсем нечем дышать.
Он изо всех сил пытается сосредоточиться на процессе, укладывая листик желтоватой матовой фотобумаги в фотоувеличитель, регулирует цилиндр с объективом. Ванечка придвигается совсем вплотную, больно толкается локтем. Ваня шипит.— Извини, извини, мне интересно просто.Когда Ванечка делает шаг назад, места для движения на капельку больше, можно выполнять заученную последовательность действий без риска в очередной раз получить локтем в бок. А внутри почему-то на капельку холоднее.
Ваня опускает уже почти готовый кадр в отдельную кювету.
Ванечка хохочет, всматриваясь:— Ну и рожа у меня тут!Он наклоняется над кюветой, стоящей на стиральной машине. Плитка в ванной пиздец скользкая, немудрено, что в носках своих он поскальзывается и хватается прямиком за Ваню. И замирает.
В красном свете у Ванечки совсем черные глаза и не видно зрачков.Если бы было светло, его было бы видно куда лучше.Но тогда Ваня не осмелился бы.Оба бы не осмелились.Стиральная доска, стоящая поперек ванной вместе с кюветами летит в ванну с неслышным грохотом – у Вани так бухает сердце, что никаких звуков больше не слышно.Только чужое дыхание, тяжелое и прерывистое.У Ваньки шершавые губы, горячая кожа, Ваня, не сдержавшись, кусает его куда-то под ухом легонько. Ванечка ахает, впивается пальцами ему в шею. Что-то барабанит по полу. ?Дождь?, мелькает у Вани идиотская мысль. Ванечка порвал его бусы, деревянные бусинки хрустят под ногами, впиваются в ступни, больно.— Надо собрать, — выдыхает Ваня прямо в чужой рот.
— Потом.
Они очень стараются не шуметь. Каким-то чудом Ваня еще помнит, что домой могут вернуться родители или брат, что шпингалет в ванне на честном слове держится, и шуметь нельзя, но, блядь, совершенно не выходит молчать, когда горячие пальцы лезут под футболку, под пояс штанов, когда лихорадочно трогают и гладят везде, где только можно, и самому только одного хочется — тоже трогать и гладить. Везде-везде, куда дотянется. И целоваться так отчаянно, чтоб губы потом еще долго саднили.
Потому что очень-очень хочется, потому что темно, и можно наконец-то, впервые, не стесняться. И впервые с восторженным ужасом рассматривать проявляющиеся на теле следы и засосы.Напечатают фотографии они как-нибудь потом.
И порванные бусы соберут потом.У них впереди еще очень много ?потом?.