1. (1/2)

— Видит Бог, я проклят нахуй, нет мне фарта.М-р Белый, ?Бешеные псы?Ты ошибся. Он славный парень.

?Бешеные псы?Первая — кончилась, когда он лежал в луже собственной крови. И слушал, как кто-то ходил между тел, и осколки стекла хрустели под ногами.Этот кто-то светил фонариком, а потом Ньюэндайк слышал глухой выстрел. Глушитель.

Этот кто-то пользовался глушителем. Точнее, двумя глушителями.По одному на каждый пистолет.

Поэтому, когда он начал стрелять, — думал Ньюэндайк, вжимаясь в пол, — никто ничего не понял в первые секунды. Мы вообще ничего не поняли.Было мокро, потому что кровь бежала быстро. Ньюэндайк зажимал рану ладонью, но рука соскальзывала, была вялой, слабой. И Фредди чувствовал, как кружится голова и его вот-вот стошнит. Он всегда плохо переносил боль.Это из-за кровопотери, — говорил он себе. Ничего, это нестрашно.На самом деле было очень страшно.Этот кто-то ходил.

Фонарик метался по полу.

И когда падал на высокую грудь или задранную юбку, женщина начинала корчиться и скулить. Жалобно, еле слышно.— Заткнись! — шипел этот кто-то и переступал через хнычущее тело.Тони Конраду, который и так был без сознания, этот кто-то придавил коленом спину и выстрелил в затылок.

Ньюэндайк видел это благодаря точному свету фонарика. Они все лежали вповалку в маленькой гостиной. И раненые, и мертвые.Лео Стивенс с раздробленным коленом матерился и пытался нашарить кобуру на поясе. И абсолютно зря. Он же сдал табельное после смены.Они же пришли на вечеринку.

Они все тут безоружны.

Этот кто-то коротко засмеялся и выстрелил ему в лицо.Ему нравилось разносить головы. Кто-то стреляет в грудь, кто-то в пах или живот, или куда придется. Фирменный почерк.

Иногда так определяют убийцу — если тот придерживается определенного стиля.Фредди, — говорил Ньюэндайк себе, сжимая рану и стараясь не то что не дышать, а не кричать от ужаса, — хватит думать как полицейский. Не время.Но он все равно думал.Этот кто-то стрелял в голову, в лицо, как будто лишал свою жертву личности.

Стирал ее.

Они все для него были просто безымянными телами. Ему нравилось уничтожать их в ничто.— Ты коп? — ствол ткнули Фредди прямо в лоб. На грудь навалились коленом, чтобы не дергался.Фонарик светил в глаза, и Ньюэндайк ничего не видел.

Он смотрел прямо, ослепленный, лицо у него было в липкой крови. Откуда кровь, он не понимал.

Осколки стекла — узнал позже, и хирургам пришлось повозиться, чтобы вытащить их. Остались мелкие белесые шрамики над правой бровью и под глазом, и ему здорово повезло. Мог бы остаться полуслепым.Да уж повезло, не спорил Ньюэндайк.Потом, во второй своей жизни.Лица человека, который вдавливал ствол ему в лоб, он не видел. На вопрос тупо молчал.

Не потому что героически собирался с силами: да, я коп, стреляй в меня, мразь!

Или — ой, нет. Я здесь случайно, пощадите.Фредди знал — если разожмет стиснутые зубы, то будет орать от боли.

А он не хотел ни орать, ни даже стонать под этим ублюдком. Пусть уж так стреляет — если приспичило.Глаза у Фредди слезились. И мокрые дорожки размазывали кровь по щекам. Но он молчал.Дуло скользнуло по щеке. Дышать стало легче. Свет фонарика погас.И Ньюэндайк хотел бы сказать, что он тут же потерял сознание. И очнулся уже в больнице — в белой чистой палате. Прооперированный, перевязанный. И на тумбочке свежие ромашки.Но он не потерял сознание.Этот кто-то поднялся и вышел из дома, только силуэт мелькнул в просвете. Но прежде аккуратно закрыл дверь, оставив умирающих и раненых людей корчиться от пережитого ужаса во мраке.

Так что это Фредди пришлось заставить себя подняться — придерживая мертвую левую руку — и по стеночке, спотыкаясь о тела, дотащиться до выключателя. Потом найти телефон и липкими от крови пальцами набирать цифры — звонить в полицию и в ?скорую?. Под женские плач и стоны, и проклятия проверять, кто мертв, кто жив.

Как бы ни хотелось просидеть до самой ?скорой?, привалившись спиной к стене. Как бы ни хотелось просто закрыть глаза и в беспамятстве ждать, пока к ним приедут.Думаете, ему это не снилось?

Как открывается дверь в темную гостиную, где они ждут именинника.Как пистолет с навинченным глушителем вбивается в лоб, оставляя круглый аккуратный след.Нет, конечно.Ньюэндайк вообще не мог спать. Во сне он был беззащитен. Беспомощен. Он ничего не мог поделать.

А он не хотел умирать в беспамятстве, как Тони Конрад.Может, для кого-то так проще, может, кому-то не хочется смотреть в дуло, как Лео Стивенсу.Но Фредди трясло от одной мысли, что он не сможет ничего сделать — даже не попытается.И он не спал. Или, вернее, спал урывками. Дергался от того, как стучат каблучки медсестры или шаркает старый хирург.

Баррикадировал на ночь дверь стулом.

Боялся включать свет.

Ему казалось, что этот кто-то должен вернуться. А вдруг он решил, что Фредди видел его лицо. А вдруг он выяснил, что Фредди — коп. Не мог не выяснить, должен был.В темноте Фредди лежал неподвижно как мертвый. Слушая шаги во мраке. И думал, как и чем он может защититься. Никак и ничем.Он никому не признался бы. Но перед собой не скрывал — было страшно до усрачки. Иррационально — чего бояться?Уговаривал себя — все закончилось. Этот кто-то приходил за Джонни Доленсом.

И убил остальных — потому что ненавидит легавых.И вряд ли вернется. Это бессмысленно.Ньюэндайк понимал. Но страх — остался вместе с ним.

Каждый раз, когда в проеме двери он видел чей-то силуэт, чью-то фигуру, когда человек входил не сразу, а медлил, стоя на пороге, Фредди цепенел.Он был беспомощен.Он был безоружен.И посрать на трогательные ромашки в вазочке у изголовья. Навещали бы его обычные посетители, Фредди бы отказался их видеть.Чтобы никто не переступал через порог.Но их и не было. Навещали его только следователи.— Ньюэндайк, ты чего такой зеленый? Хватит валяться. Поднимайся.Это была полиция — нападением занимались сразу три отдела, в том числе и отдел ?К?, он же внутреннего контроля, а им не откажешь. Ньюэндайка допрашивали однообразно, мучительно, долго.

Больше к нему никто не приходил. Как к другу, как к товарищу, как к пострадавшему коллеге. Только как полицейские — к подозреваемому.И Фредди не знал, от чего мучается больше. Липкий ужас царил ночью, днем — одиночество.

От него шарахались, как от проклятья. Он был единственным, кроме женщин, кто выжил во время бойни, когда другие — настоящие мужики, отличные парни! — погибли.Почему ты выжил, Ньюэндайк? Что произошло между тобой и убийцей?Фредди не знал.Его выдрали, как зуб из десны, в первые же послеоперационные дни — на дознание возможных преступников. Он сидел в кабинете и глядел в прямоугольник окна, словно в доменную печь. Стекло плавилось жаром, лица стекали яичницей на пол. Фредди всматривался, стискивая челюсти от боли; рука, схваченная живыми швами, пульсировала. Следователь стоял за плечом: ты же коп, у тебя отличная память, ты главный свидетель против этих ушлепков.

Фредди хрипло дышал, скорчившись на стуле. Лица текли лавой — рты, подбородки, скулы, раскаленные до оранжевого свечения. Какой плохой свет в камере, — мучительно думал Фредди и упорно, слепо вглядывался до рези в глазах, до темноты.Он очнулся на полу. Он потерял сознание. Темнота оказалась не там, за стеклом, а в его голове.А над ним ругались дознаватель и кто-то еще, незнакомый. Фредди подумал — Джонни. Джонни Доленс пришел вытаскивать своего стажера из пыточной запущенного расследования. И снова потерял сознание.

Его вернули в больницу и оставили в покое. Под капельницами, бинтами, спокойными руками медиков. Неделю не трогали. Целую неделю — чтобы хоть немного окреп. Начали с женщин —подруг, жен, девушек, которых убийца давил ногами и перешагивал через белые колени с задравшимися юбками.

Ты не мужчина, Фредди. Они делают за тебя твое дело. Смотрят на лица за стеклом, переживают страх, глотают слезы, пытаются опознать того, кто пинал их в живот и шипел: ?Заткнись?, долбая пистолетом в висок. Того, кто расстреливал их друзей, мужей, хороших парней…Они делали все то, что должен детектив-стажер Ньюэндайк, распластанный на больничной кровати.

Неделя унижений, горя, памяти.

Через неделю снова пришли за ним. — Ньюэндайк, ты чего опять такой зеленый? Хватит валяться. Поднимайся.Это нападение на полицейских было настоящим кошмаром, позором, пощечиной всему Департаменту. Сакраменто — хоть и маленький город, но столица. Здесь хватает своего ворья, насильников, а спокойные районы баптистов, где все друг друга знают, а по вечерам рано ложатся спать, — перемежаются маргинальными трущобами.

Но все равно. Это вам не Чикаго, не Детройт и уж тем более не Лос-Анджелес, воплощенный город грехов. Здесь боятся патрульных машин, не врываются в дом к копу, не расстреливают полицейских, когда они не при исполнении, — а нет, уже расстреливают.

— Ты! Почему ты выжил?! — кричали на него вдовы погибших ребят. Жена Джонни Доленса отказалась подать ему руку.

Ньюэндайк не знал — думает ли она о том же. Потому что остальные двое — прежние друзья Доленса по патрулю — были в форме. Они пришли поздравить Джонни с днем рождения сразу после дежурства. А он, стажер-детектив Ньюэндайк, примчался к Доленсу в свой выходной — в джинсах и футболке.

Наверно, он не очень похож на копа.

Без должной выправки, без длинного послужного списка, без усталости в глазах.

Он не герой. Герои — те, кто погибли.А ты, Ньюэндайк, ты остался жив. Почему?Отдел внутреннего контроля очень интересовался.Ньюэндайк не знал, что сказать.

Все, что вспомнил, осталось черными строчками в протоколах допроса. Даже то, что ему не следовало бы рассказывать.Он знал, что Джонни Доленс был под прикрытием.

Никто из старых друзей не знал, но ему — Джонни сказал.

*…Этой вечеринки вообще не должно было быть.На дело — ограбление банка — парни, которых пас Доленс, выходили на следующий день. И им всем — каждому, кто имел долю, — следовало быть тише воды ниже травы. Так договорились.

Джонни ждал звонка у себя в мотеле, — рассказывал Фредди. Собственный голос казался слабым и неубедительным. — Ему позвонили. Все отменяется.— Ты сам это слышал, Ньюэндайк? Ты был там в это время?— Нет.Нет, его там не было. Фредди знал обо всем со слов Доленса. Он не должен был верить своему наставнику? Фредди вскидывал подбородок, но голос срывался до истерики.И обо всем, что он знает про это дело, он знает от Доленса. Фредди должен был ему рот затыкать? Молчи, Доленс, зачем ты мне об рассказываешь, нахуя ты вообще треплешься?

Конечно, Фредди слушал — открыв рот, затаив дыхание.

Потому что Доленсу нравился Фредди Ньюэндайк, зеленый стажер, который попал под его опеку в отделе вооруженных ограблений. И даже под прикрытием Джонни учил, чему мог, и Фредди был для него своего рода окошком в нормальную жизнь, где кругом не одни мудаки.Доленсу вообще здорово везло в этом деле. На него вышли заезжие ?гастролеры?, а про таких всегда сложно раздобыть информацию, но Джонни удалось — за душевными разговорами. Он знал их имена и откуда они.И когда всех троих взяли бы тепленькими, отделу бы не пришлось долго возиться с обвинительной базой. Джонни давно их раскрутил — на воспоминания о прошлых делах, на рассказы об отсидках и даже о женах и детях.Джонни Доленс был обаятельный, умел слыть своим в любой компании.Удачливый парень, отличный детектив — опытный, надежный.Никогда не ошибался.Кроме одного-единственного раза.Что-то случилось, Фредди не знал, что именно, — следователи переглянулись на этих словах, — но все, кажется, отменилось. Джонни позвонил ему и сказал, что возвращается домой.— Он был расстроен?— Не знаю. Наверно. Он долго работал над делом. Он почти взял их.— И что же случилось, Ньюэндайк?Фредди молчал.

— Что произошло, Ньюэндайк, отвечай.Фредди молчал.Горечь жгла горло.Этой вечеринки вообще не должно было быть.Он, Ньюэндайк, виноват во всем, что случилось дальше.Конечно, Джонни был расстроен. Фредди слышал это, несмотря на шорох в трубке. Связь в районе, откуда звонил Доленс, всегда ни к черту.

Джонни сказал, что эти козлы все сворачивают. Что рвут когти из города прочь.И еще что-то, Фредди не расслышал.Но зато расслышал, что Джонни вечером будет дома. И рад этому, потому что свой сороковник он предпочитает отметить с женой, а не с бандой уголовников.Нет, вечеринку Джонни не планировал, для всех он официально в отъезде. Потом отметит со своими парнями из патруля, где отпахал десять лет. Сейчас звать никого не станет, настроение не то.Джонни говорил сухо, отрывисто. Не сыпал шуточками, не подначивал своего стажера, как обычно.Фредди думал, что представляет, каково ему.Месяц провести под прикрытием, натянуть на себя чужую шкуру. Каждый день рисковать. Знать, что тебя постоянно проверяют и перепроверяют. Что от тебя избавятся одним выстрелом — если что-то пойдет не так.И остаться ни с чем. Потому что у кого-то из тех троих все-таки сработала чуйка — стоп, красные флажки, кольцо огня.Фредди хотел, чтобы Джонни Доленс вернулся в отдел победителем. Чтобы содрал с себя наросшую шкуру мелкого ворья одним махом. Чтобы знал, как ему рады. Что его ждут — и жена, и друзья.

И Фредди позвонил тем, кому Джонни точно будет рад, Лео Стивенсу и Тони Конраду. Сказал, что Джонни возвращается. А те зажглись. Развили идею. Джонни из отпуска приезжает прямо на свой день рождения! Он что, не станет отмечать? Не позовет? Так мы сами придем! Пиво ему зажать не удастся!И вот пришли.

Три трупа, шесть раненых.И среди них Фредди Ньюэндайк, который знал, что, где и почему.— А ведь ты мог сдать Доленса, — в открытую размышлял следователь из ?К?-отдела. — Нечаянно, Ньюэндайк. Проболтался где-нибудь в баре за пивом. Вспоминай, Фредди, вспоминай.И ласково клал тяжелую крепкую руку на раненое плечо. И с удовольствием наблюдал, как Фредди сереет — не от боли, лишь от ее ожидания.Ньюэндайк понимал логику.Сдал, конечно, сдал — раз остался жив.

А ранен только для вида. Ну плечо разворочено, ну морда в осколках.

Но ты жив, Ньюэндайк. Почему ты жив?Он задавался тем же вопросом.*Не быстро, но расследование заглохло.У тех троих, с кем Доленс должен был брать банк, оказались железные алиби. Пострадавшие никого не опознали.И хоть официального обвинения никто не выдвинул, отдел ?К? намекал Ньюэндайку, что в полиции ему делать нечего. Пусть валит на все четыре стороны.

Проклятье выжившего, когда остальные мертвы.Это был совет опытных — стажеру, или то же презрение, что и у других?

Фредди выслушал, не мигая.

И все равно, вместо того, чтобы тихо собрать свои манатки, упрямо получил допуск и вернулся в участок.Не для того, чтобы сдать значок детектива или хотя бы перевестись куда подальше, а для того, чтобы работать.Шел со стиснутыми зубами. Думал, в первый же день порвут. Никто не откажется участвовать в забаве. За Лео, которому раздробили колени, прежде чем размозжить череп. За Тони, который умер, так и не зная об этом, потому что сразу потерял сознание, за Джонни, которому выстрелили в голову на пороге его дома.

Но ему только сказали:— А, Ньюэндайк? Твой комп уже занят. Ладно, потесним кого-нибудь.И все. Ни слова о Джонни Доленсе. Ни слова о других ребятах.О них как будто забыли — словно их не существовало никогда.Ньюэндайка почти удушило от кощунства.

Как вы вообще посмели забыть о том, что случилось?! С нами со всеми?!Но потом сообразил, напиваясь — пахая, напиваясь — пахая; это для него четыре месяца тянулись бесконечно — боль, страх, отчаяние, разочарование. А в Департаменте один день считается за три.Для всех остальных словно год прошел.

Грустно, да. Печально, очень.Но надо жить дальше.Людей всегда не хватает. И если ты готов вкалывать, как анафемский сукин сын, то добро пожаловать в чистилище, парень.Ньюэндайк был готов.И когда ему вернули табельное оружие — окончательно выдохнул с облегчением. Он больше не один. Он готов встретить того, кто возникнет на пороге.Кто-то другой сказал бы, что у Ньюэндайка паранойя. Раз держит свой пистолет при себе даже дома.Ходит с ним в туалет. А когда принимает душ, то оборачивает в полотенце, чтобы не намок, и кладет в раковину. И моется с открытой дверью — чтобы видеть входную, контролировать пустой длинный коридор.Кто-то другой сказал бы — но Ньюэндайк жил один.И все свободное время проводил теперь не в баре, не за телевизором, а в тире. Отложив табельное, перепробовал разные стволы — сравнивая, изучая, приручая.

Пока не привык окончательно к уверенной тяжести в руке, к запаху пороха, к звону в ушах. Пока не научился выбивать ?яблочко? из любой позиции. Из любого ствола.

Пока оружие не вросло в ладонь.

И Ньюэндайк не выпустит его, даже умирая.*Глубоким вечером, вернувшись в тихий пустой дом, запереть дверь.Паранойя? Откуда, что вы.

Поставить сигнализацию.Положить пистолет под подушку.Никакой паранойи.Никогда, — обещал он себе.Нигде, — клялся он, глядя в зеркало.Никакой работы под прикрытием.История Джонни Доленса научила Ньюэндайка очень важной вещи.

Одни, уходя на глубину, гибнут. Другие ломаются. Третьи привыкают к наркоте. К алкоголю. К безнаказанности.

Или наоборот — думают, что им до конца своих дней не отмыться от содеянного.Грязная неблагодарная работа.О ней не говорят в рапортах и при награждении посмертно.

Соглашаясь на нее — не выжить.А потом из Лос-Анжелеса пришло предложение о сотрудничестве.На брифинге в понедельник ребята оживились.— В Лос-Анджелес?! К травке и девочкам?! Да конечно! Да похер что делать, хоть бомжей гонять!Дружный смех.— Меня лучше запишите, шеф! Лоусону лишь бы от жены сбежать. А я не женат!Снова смех.— Речь идет о работе под прикрытием, кретины, — сказал лейтенант, когда все угомонились. — Лос-Анджелес этого не скрывает. Им нужно новое лицо для внедрения.

Зал утих. Люди помрачнели.

Статистика не в пользу этой работы. Никому не нравился ее процент невыживших.Ньюэндайк не был уверен, что все в этот момент думали о Джонни Доленсе и вечеринке в честь его дня рождения.

Может быть, они действительно не думали о том, что вот оно — искупление для Фредди Ньюэндайка. Для того, кто посмел выжить, когда остальные хорошие ребята так бесславно погибли.

Он смотрел в свой блокнот и молчал, как и остальные.И только потом пришел к шефу в кабинет.— Я согласен на работу в Лос-Анджелесе.Шеф руку пожимать не стал. Посмотрел равнодушно, как на покойника.

*Ну и идиот же ты, Фредди Ньюэндайк, — сказало отражение в зеркале. — Ты же клялся. Обещание дал. Вот на этом самом месте. Глядя мне в глаза. В мои глаза, Фредди!Фредди пригрозил ему пушкой.

Пристрелю, сука, — пообещал.

После согласия в участке он напился в полную стельку. Привычно в полном одиночестве.По телевизору шел фильм про вампиров.Фредди точно был очень сильно пьян.Потому что помнил, как распахнул дверь своей квартиры, развернул стул спинкой вперед, оседлал его и стал ждать.— Давай, — говорил и целился в пустоту. В темный проем. — Давай, приходи. Я тебя жду!В какой-то момент страх оказался сильнее. Пахнул в памяти и больничной палатой, и кровью развороченной, полной стонов, комнаты, и силуэтом на пороге дома Доленса.

Фредди очнулся от того, что судорожно запирает дверь. Щелчки замков звучали как тихие хлопки глушителя, навинченного на дуло.Два. Их было два.

И четыре головы — хэллоуинские тыквы для мрачного Джека. Три он разнес. Последнюю — не опознал в размазанной слезами и кровью маске.

Фредди не хотел прятаться. Он бы встретил свою смерть. Уже смотрел ей в глаза. А она — не признала. Отказалась увидеть в нем такого же копа, как и те, остальные.А Ньюэндайк не поправил, не сказал. Да, сука, я коп. Пали мне в лицо!Фредди уперся лбом в запертую дверь. И взвыл от ярости. И выдрал скобы замка чуть ли не с корнем, снова распахивая ее.Приходи. И посмотрим, кто кого.

Он держал пистолет на весу, хищно водил дулом — когда мерещилось, что тьма дрожит и сгущается.— Я тебя… — выталкивал слова из себя с трудом, — не боюсь.

За порогом кто-то вздыхал. Или посмеивался.Фредди ждал.

— Ты придешь ко мне, я знаю. Знаю.Опускал пистолет и снова резко вскидывал.И снова ждал.В горле горчило.

Опять оседлав стул, он брал бутылку, притулившуюся к деревянной ножке, делал глоток, косясь на вход.Ставил бутылку на пол. И понимал — ни черта не помогает.Все та же горечь — ни заесть, ни запить, ни забыть.Почему ты выжил?Почему не сказал?От болевого шока? Чтобы не скулить под дулом пистолета, а быть сильным?Или потому что ты трус, Ньюэндайк?

Фредди не знал, какой ответ правильный.

Потом его начало клонить в сон.Он устал, едва не клевал носом.

Телевизор за спиной бубнил свое. Крови там наверняка лилось столько, сколько из обычного человека в жизни не вытечет.В какой-то момент Фредди почти задремал. Только чувствовал стальную тяжесть в ладони.И вскочил в ужасе, опрокидывая стул, сам едва не цепляясь за него ногами — упустил! Впустил!Собственными руками. В самое сердце!Но было тихо.

Только заунывно тянулась музыка из телевизора. Молодой вампир жрал любимую девушку, при том оплакивая ее и повторяя: ?Прости меня. Прости меня?.Если кто и переступил порог, то не стал в этот раз стрелять — с обеих рук из двух сорок пятых.

Вошел ласково, беззвучно. Как ветерок из раскрытого окна.

Взял свое ночной нежностью и прохладой.Фредди крутанулся, держа пистолет на вытянутой руке.

В комнате никого.

Конечно, никого. Откуда?И даже вечно голодные упыри угомонились, мирно лежали в своих гробах. Ждали своего часа.Фредди аккуратно поддел лежащий на боку стул, остановился у двери — перешагнул порог и обошел всю лестничную площадку. Зачем? А хуй знает. Процарапал дулом каждый угол, оставляя метки.