Нервно курит балерина (1/2)

Шепот молитвы в каменных стенах,Лезвие бритвы на тонких венах,Счастье наутро, горе под вечерВсё так странно и вечно.Глобально ничего не менялось: кружок существовал, революция продолжалась, пусть и не с былыми усилиями. Времени до декабря оставалось немного. Pierre занимался всеми поручениями самого Николая и, что немаловажно и ничуть не удивительно, продвигал свои собственные идеи от его лица – он умел искусно ломать спокойную быль.

Но кое-что всё же произошло.

Ставрогину въелось в память всё ещё тёплое дуновение ветра и палящее солнце. Заметно желтели листья и, он готов было поклясться, Верховенский на фоне был невероятно прозаичен.

Грянула четырехверстная скачка с препятствиями. Лошадь Петра неслась с небольшим опережением и победа была очевидной.

— За кого вы держите? — было слышно на каждом шагу. Для самого Николая вопрос уже был решён. Хоть излюбленное увлечение давно перестало его волновать – он сделал ставку на Верховенского и стал молча наблюдать.

— Николай Всеволодович, — его одинокую идиллию прервал внезапно появившийся Алексей Кириллов. Он улыбнулся, жмурясь от солнечного света, пока железный взгляд не перекрыл ему воздух.— Господин Кириллов, — кивнул ему Nicolas.Более они не проронили ни слова. До тех пор, пока вдруг случилось непредвиденное: лошадь подвернула ногу и, не справившись с препятствием, тяжело упала вместе с хозяином.

— Пётр Степанович, — вскрикнул Эркель, в мгновение отреагировав и первым бросаясь на помощь. Бежать сквозь толпу людей оказалось непросто и вскоре его возгласы невозможно было отличить от остальных.

— Не убился, жив, — только и доносилось с толпы раз за разом. — Видать – всего ногу ушиб. Легко отделался.

Сквозь гул слышалось общее неодобрение. Ставрогин скрестил руки на груди, нахмурившись и даже не пытаясь заглядываться вдаль.

Но Пётр Степанович, кажется, ничуть не оскорбился, игнорируя и нарастающую боль в ноге, и эгоистичное общество.

Пока Верховенский сплевывал кровь с разбитой губы, Николай не сводил с него глаз, едва он появился в поле зрения. Про себя он невольно отметил, что ничуть зрелище не казалось ему жалким. Смутило лишь одно: идущий рядом Эркель глядел на него с безумным восторгом и таким упоением, что трудно было не заметить и сослать всё на небылицы.

— Как забеспокоился-то, — усмехнулся Кириллов, выводя его из транса. — А, Ставрогин?Николай раздражённо выдохнул, но, не подавая вида, сдержанно спросил:— К чему столь страстные высказывания? Лошадиные скачки весьма опасны были и до наших лет, — ответил он, не поворачивая головы.

— А к тому, что Петр Степанович слишком интересен Эркелю.

Кириллов говорил до глупости прямо и глядел на него с полуухмылкой так, как будто бы знал что-то ещё.

— Вы изволите думать, что я глупый и этого не замечаю? — свирепо спросил Николай, сверкнув глазами.

— Как смею? — Кириллов усмехнулся, явно довольный своей маленькой авантюрой. — Слушайте, Ставрогин, это лишь игра на словах. Ну-с, я пойду. Как увидите Петра Степановича, передавайте от меня пламенные и сочувственные речи. Возможно к моменту его выздоровлению, меня он может уже не увидеть.

А затем Pierre пропал. Не без вести, конечно. И для Ставрогина это было невыносимо странным и непривычным. Изредка лишь он получал от него записки с новыми адресами и некоторыми теориями, написанными невероятно красивым почерком. Но, Бог видит, терзали Николая сомнения: поговаривали, что после столь громкого события великодушный Эркель зачастил с визитами к господину Верховенскому. Правда ли нет – но на каждом шагу.

Сам же Николай Всеволодович ни разу не посетил его.

***Тёмную и без того комнату окутал полумрак. Николай периодически бросал быстрые взгляды в сторону плотно закрытого окна и что-то необъяснимое не давало ему покоя. Тишина давила на его рассудок. Ставрогин закрыл глаза и медленно повернулся – напротив он заметил большое зеркало. На него смотрело собственное отражение: лицо его было дьявольски красиво, но глаза выдавали ту порочность, что тяжёлым грузом копилась в душе. Едва мгновение, он зажмурился от резкой боли. На голове медленно, выедая всё святое, росли рога.

Тяжела истина: перед ним находился самый настоящий бес – он сам.

Николай хотел сорвать их с головы, отрезав кинжалом, но при очередных попытках они вырастали больше, а у самого основания макушки тело отзывалось жгучей болью. Багровые капли крови пали в ноги. Запах смерти был невыносимым, но он терпел, бесполезно надеясь на спасение.

Чем больше он пытался избавиться от ноши греха, тем больше гибнул. Ядовитые ростки проросли сквозь его тело, забирая полагающийся воздух, и высасывали остаток жизни, разрывая на части.До тех пор, пока в дверь настойчиво не постучали.— Николя?Николай распахнул глаза и в страхе оглянулся: тихо слышится, как капает дождь, и силуэты за окнами становились нечёткими. Более не было тех холодных стен и убивающей тишины.

— Прибыл Пётр Степанович, — раздался голос Варвары Петровны.