Зачем ты меня мучаешь? (1/1)

Наступило свежее, как майская капель, утро, и яркими лучами солнца заставило Верховенского открыть глаза.Он лежал на груди больного Ставрогина, утыкаясь носом прямо в его кадык. В воздухе пахло росой и свежим бельём, должно быть, это служанка заходила.Мысль о том, что кто-то видел их в столь неподобающем виде засела в голове Верховенского противным червем, но, посмотрев на свою живую подушку?— грудь Ставрогина?— он выкинул ее из головы.Окончательно проснувшись и смутившись он несколько отодвинулся в сторону, но не рассчитав силу спросонья, неуклюже упал на пол.Видимо грохот его невесомого тела был излишне громким, потому как он разбудил им Ставрогина. Верховенский почувствовал горячее прикосновение на своём бедре. Сильная рука потянула его обратно вверх на кровать, попутно задирая полы ночной рубашки.?— И Вам доброе утро, Николай Всеволодович?— улыбнулся точно как довольный кот, наевшийся сметаны, Верховенский.Ставрогин вместо ответа притянул Петра ещё ближе и с шумом вдохнул его запах.?— Непорядочно ты поступил вчера, Петруша. —?Верховенский удивленно уставился на Ставрогина, отчаянно пытаясь вспомнить и проанализировать вчерашний день. Неужели он опять что-то не то сказал?Ставрогин улыбнулся краем губ и опустил руку на колено Верховенского, медленно поднимая её все выше и выше.Когда он дошёл до ночной рубашки, то отодвинул в сторону ткань и с облегчением для себя обнаружил, что на Верховенском не было белья. Он дразняще провёл кончиками пальцев по члену Петруши, невесомо проходясь по уздечке.Верховенский дернулся, и уже протянул руки, чтобы приподнять свою рубашку, но Ставрогин перехватил его.?— Я сам.Ставрогин вдруг наклонился к стоящему рядом комоду, открыл один из ящиков и заговорщически улыбнулся.Его вдруг прихватил приступ кашля, и Верховенский тут же придвинулся к нему.Это оказалось уловкой, и, сам не понимая как, Верховенский почувствовал как Ставрогин перехватывает его руки и связывает чем-то очень мягким и гладким.Атласная лента чёрного, как волосы Ставрогина, цвета сдвинула тонкие запястья Верховенского вместе.На бледных руках, покрытых россыпью родинок, она выглядела вызывающе контрастно.Сам же Петруша наигранно надулся, обидевшись, что его так легко провели.Ставрогин ухмыльнулся тому долгожданному осознанию, что Верховенский был полностью в его власти.За прошлый день он слишком много контроля отдал Верховенскому, и, как человек, привыкший контролировать все и вся, он надеялся наверстать упущенное.Петруша же решил принять правила игры и решил сам провоцировать Ставрогина. К счастью для Верховенского, Николай легко возбуждался, но умел тщательно скидывать это, никак себя не выдавая.Бесстыдно расставив ноги, Петруша вдруг выгнулся всем телом, раскрывая рот в немом стоне.Ставрогин смотрел на него и все не решался. Он должен был вести в этой игре, и у него это получалось.Получалось это до тех пор, пока Верховенский не провёл языком по внутренней стороне щеки. Такое движение слишком сильно напоминало минет, и от этого осознания Ставрогину окончательно снесло остатки разума.Он накинулся на Верховенского как на добычу, хотя тот вовсе не считал себя ей.Петруша скорее был хитрым хищником, умевшим иногда притворяться жертвой, если ему это было выгодно. Кроме этого он был искусным манипулятором, у которого, однако, все же была слабость, и ею был Ставрогин.Оставляя влажные поцелуи на его шее, и иногда перебарщивая с силой укуса, Ставрогин заставлял Верховенского буквально таять под ним. Когда Ставрогин оставлял на его теле красные метки, Петруша протяжно стонал, в нетерпении потираясь о пах Ставрогина.В ответ на это Ставрогин лишь замедлял темп и переходил от укусов к весьма невинным поглаживания по телу, как бы дразня и без того разгоряченного Петрушу.На лице Верховенского явно отображалось недоумение, обозначающее, что он давно устал от таких манипуляций и готов перейти к главному.?— Зачем ты меня мучаешь, пожалуйста… —?Верховенский заметался в исступлении, когда Ставрогин одной рукой вплелся в его непослушные пряди, а другой прочертил дорожку вниз от ключиц, иногда царапая и прикусывая нежную кожу.?— Пожалуйста что, Пётр Степанович?Именно в этот момент Верховенский осознал, что проиграл. И проиграл не только в их увлекательной игре, а в самой жизни. Он и правда любил Ставрогина.Поэтому он без зазрения совести и остатков самообладания произнёс в исступленном шёпоте:?— Возьмите меня, Николай Всеволодович. Я хочу ощутить Вас в себе. —?это подействовало как спусковой механизм для сдержанного Ставрогина, и он, наконец задрав ночную рубашку Петруши, и предварительно смочив пальцы в слюне вошёл в него.Петруша охнул, бессознательно подаваясь навстречу длинным пальцам, прося о большем.Ставрогин и сам был на грани, поэтому ощутив пульсацию в анусе Верховенского, он поспешно заменил пальцы на член, входя сразу на всю длину.Верховенский заерзал на кровати от невозможности коснуться себя и от смешения ощущений. Ставрогин же обхватил его шею руками, и, стараясь найти нужный угол, положил большие пальцы на сонную артерию. Ему вдруг показалось, что кровь из вен Петруши вот-вот выскользнет наружу и польётся красным ручьём. Отметая тёмные мысли, Ставрогин продолжил вбиваться в податливое тело Верховенского, который, казалось, может кончить не только без касаний к себе, но и без толчков по простате.Звонкие шлепки тел, раздававшиеся в поместье, могли бы намекнуть его жителям, или даже соседям о том, что происходило в ставрогинской спальне, но это было не важно.Сейчас были важны лишь два молодых человека, увлечённые друг-другом и занимающиеся тем, чего им так не хватало.Ставрогин, ускорившись, закинул ноги Верховенского себе на плечи, и, судя по закатившимся глазам Петруши, он попал по простате. Ещё несколько толчков, и по телу Верховенского прошла судорога.Ставрогин почувствовал, как анус Петруши сжимает его член и это подтолкнуло его самого к грани?— он излился внутрь своего Петруши.Он опустился на кровать, восстанавливая дыхание, и посматривая на счастливого Верховенского, помеченного и удовлетворённого.Он не раз задавал себе вопрос?— любит ли он Петрушу? А любит ли он кого-то кроме себя…Понятие любви было незнакомо раньше Ставрогину, да и он не верил в неё. Но какое-то грызущее чувство, когда Верховенский был не с ним и возвращался позже обычного, скреблось в углу его души. Возможно это была не любовь, а простое желание обладать им.Но сейчас, после того, как Ставрогин получил что хотел, почему он не выгоняет Верховенского? Почему хочет, чтобы он остался на столько, на сколько сможет и никуда не уходил? На эти вопросы напрашивается единственный ответ.У них была идиллия: и верно, в такие моменты останавливалось и замирало все: и время, и пространство, и жизнь, боясь нарушить хрупкое равновесие человеческих чувств.И хотя они были разными, возможно в какой-то степени даже противоположными, сейчас их объединяли чувства и понимание того, что никто кроме них самих не сможет принять бесов другого.