Часть 2 (1/2)
Ровный бег моей судьбы,
Ночь - печаль и блеск души... — В какой степени ты боишься?Дьявол, не даешь мне уснуть вторую ночь. Петруш, ну что тебя так гложет? И ведь молчишь ты, глазами своими пьяно сверкаешь, губы кривишь в усмешке. Только для того, чтобы потом взорваться всплеском хохота.— Я видел... Я все видел.Что ты там видел, а? Хочу до кудрей твоих дотронуться, а ты не даешь. Как пугливая птица... Райская птичка.— Я ее ненавижу, ты знаешь?— Петь, — сажусь к нему в угол, куда он забился в приступе своей паники, — ты не обязан любить её. Она - моя жена.— Жена! Мне ненавистно это слово! Мне ненавистна твоя жена! — Громко шипит Верховенский. — И ты. Убирайся к черту, пошел прочь!Великолепный мой. Если бы нам можно было быть вместе, мы бы давно были женаты. Ты же знаешь, как я люблю тебя.
Но Лиза...
— Петруш, — наклоняюсь к нему, чтобы он услышал мой шепот, — я люблю тебя.— Ненавижу! — Верховенский подрывается, подходит к окну.Паника, истерика исчезают. Пугают эти твои взрывы. Душевная болезнь, мой милый, сам знаю, что это такое.Только вот из нас двоих - душу Сатане продал ты, пожелав меня.— Ненавидь, — подхожу ближе, зарываюсь пальцами в русые локоны. — Твое право.— Ты не ответил.— На что?— В какой степени ты боишься?Задумываюсь.Больше о том, что в темноте улицы нас хорошо видно из окна. А в саду гуляет матушка с Лизонькой.
Надо бы отойти.
— Чего я должен бояться?Пожимаешь плечами, мой Ангел. Сам не знаешь. Напридумываешь на ночь глядя, пишешь мне письма эти шальные, после которых я бегу к тебе. Хорошо, что пишешь. Мне страшно думать, что ты один мучаешься в своих истериках.
— Знаешь, — Петр Степанович прикрывает глаза, — мне нравится думать, что ты ничего не боишься. Но ты боишься.— Точно так же, как и ты. И любой из нас. Просто страхи у каждого разные. Иди сюда?Сажусь на его измятую постель, протягиваю руку.
Он падает передо мной на колени, ласкаясь к моей ладони.
— Я боюсь потерять тебя.— Придумаешь тоже. Здесь я, Петруш. С тобой.— Сейчас. А потом ты, дождавшись, когда я засну, уйдешь к своей жене. Мне больно знать, что ты доставляешь ей ту же ласку, что и мне.— Поверь, не ту. Хочешь ласки? Иди ко мне.Наклоняюсь, чтобы поднять его с пола, уложить на кровать.
Невесомо, не вбирая губ, целую. Заправляю за ухо колечко волос, целую висок, щеку, мокрые ресницы. Не пойму - плачешь или от смеха.
По щекам, вниз, к шее.
— Не надо, — мотаешь головой.Да что с тобой? Сам не знаешь, чего хочешь.— Будешь потом мной пахнуть, а Лизе это вряд ли понравится.Смеюсь.
— Что же тебя так волнует Лиза? Я сейчас с тобой. И я люблю тебя.— Ты это так просто говоришь. Будто бы и нет никакой любви. Это так странно.— Странно?— Да. Испытывать любовь к мужчине.— Какая разница, — я целую его в уголок рта, ложусь рядом, на одну подушку. — Я люблю человека. Какая разница - Лиза, ты. Брак с женщиной предполагает потомство. Ты же знаешь, что у нас не будет детей.— Лиза вполне здорова, — Верховенский вскидывает брови домиком.
— Зато, не здоров я. Я не хочу, чтобы мой ребенок унаследовал психическое отклонение от отца.— Прости, — Петр поворачивает голову, утыкаясь носом мне в плечо. — Но мы с тобой любим по-разному. Я боготворю тебя. А ты?Замираю, разглядывая на потолке паутину, в которой запуталась бабочка.
Бабочка в паутине... Вот кто ты, Петруш. Запутался в своей болезни. Во мне.
Считаешь, что любишь меня сильнее? Это глупая игра, в которую ты проигрываешь.Ненавидел тебя? Да. Бил? О, да. Два раза.Сейчас бы на коленях перед тобой стоять, молить о прощении. Но и так знаю, что прощен. А большего мне и не нужно.Женитьба на Лизе - ошибка. Но пускай. Зато никто не кинет на меня осуждающий взгляд.Вот! Вот чего я боюсь, Петруш. Что меня будут осуждать. За мою любовь к тебе.Ненормальную, больную, нежную любовь.
— А ты? — переспрашивает он.— А я тебя просто люблю, — отвечаю ему. — Только понимаю, что без тебя не будет мне счастья. И жизни. И свет мне не мил. Мучаю я тебя.