Маленький Принц (1/1)

Часть полностью написана моим чудесным мегаталантливым соавтором Лоренс, которая в один прекрасный день станет богатой и знаменитой.: D И забудет меня.

Ральф сочувствует Трою, когда не злится на него за пришибленность и на всю голову долбанутость. Только смотрит, порой высокомерно, порой снисходительно, а порой просто отворачиваясь, чуть заметно пожимая плечами. Последнее — исключительно в особых случаях.Он не нанимался присматривать за детьми, но прекрасно осознавал, что, так или иначе, берет на себя часть ответственности как старший в группе. Майк советует ему не париться в собственной неповторимой манере, прежде чем вновь удаляется в свой инопланетный неземной мир. Не париться… Звучит легко, когда детки сидят смирно и посасывают пиво из бутылок. И совсем по-другому, когда Трой совершает какой-то бесшабашный идиотский поступок, за который хочется его придушить. Но Ральф смиренно терпит и даже пытается заглаживать те последствия, к которым порой приводят их выступления, да и не только они.Но порой разочарование оказывается сильнее всех остальных чувств и бороться с ним выходит куда сложнее, чем с уже привычным раздражением и сочувствием. Ему и самому неприятно знать, что есть в его характере такая черта. Да и разочарование в ком… В Трое? Боже упаси, думает Ральф в такие моменты, поглядывая на стоящего в паре метров парня, нацепившего безумные розовые очки и замотавшегося шарфом, больше похожим на плотно перекусившего удава.Так чем его может разочаровать Трой?Он просто напоминает ему кое-кого…С тем бесшабашным парнем они познакомились в одном из ирландских пабов в Лондоне. Он был не истинным ирландцем (как заявил сам), и после нескольких стаканов пива, которые добавились к тому, что он вылакал до этого, изображал коренного жителя, подражая манере произношения, то и дело чуть ли не начиная гавкать для пущей эмоциональности. Как оказалось, его звали Томом, и, как оказалось, его родители были далеко не бедные, в то время как сам Ральф всячески пытался выбраться из глухой ямы лондонской столичной нищеты. Но о том, кто будет платить за выпитое пиво, они, естественно, не договаривались.— Так что, Дороти… — невнятно пробормотал он после того, как они выбрались из сумеречного и уже порядком надоевшего паба.— Вообще-то Доэрти, — тут же среагировал Ральф, хотя и сам уже не чувствовал в себе сил на понятные и разумные слова.Том как-то опасно накренился над мокрым после летнего лондонского дождя асфальтом, и Ральф едва успел отскочить, поняв, что сейчас произойдет.Его неожиданный друг чуть ли не корчился в агонии, оглашая пустую темную улочку совсем не ирландскими произношениями.— Фух, господи, как же полегчало, — спустя пару минут отозвался Том, со счастливой улыбкой на лице, чем-то смахивающий на тех женщин, которые вроде как даже получают от такого удовольствие… Ральф не помнил точно, как там все происходило с женщинами, но вот вымученное и счастливое лицо парня еще долго стояло у него перед глазами, пока он сам боролся с подступающей тошнотой и, в конце концов, все-таки одержал победу.Бродили по неприметным улицам они всю ночь, рискуя наткнуться на грабителей, бандитов, каких-нибудь пьяных байкеров и черт знает что еще. Каких-нибудь оборотней в Лондоне. Он было побеспокоился о своем небольшом состоянии, но быстро вспомнил, что все деньги оставил в пабе. А Том шел рядом и едва ли не напевал что-то, не заботясь ни о байкерах, ни о своем бумажнике. Есть же присказка такая — как узнать, сколько вам нужно денег? Представьте что вы с нужной суммой идете ночью по темной улице совершенно один. С каким количеством денег вам будет спокойно? Ральфу было неспокойно даже без денег и с парой литров пива, плескавшихся в желудке.Примерно в 5 утра они перебрались по знаменитому на весь мир мосту на другой берег Темзы.— Слушай, какую громадину отстроили. Ты знаешь его название?Ральф даже не сразу понял, о чем говорит Том.— Ты про что?— Про это, — он живописно помахал руками, будто пытался объять весь мост.— Это же Тауэрский мост…— А вот оно что, — он призадумался на какое-то время, и потом, когда они уже, наконец, прошли его, что, кажется, длилось целую бесконечную вечность, вдруг произнес: — Никак не могу вспомнить, где припарковался. Вроде бы недалеко от него, — и ткнул под конец пальцем в одно из окон.Ральф хотел было рассудить, что да как, и помочь, только понял, что после стойкого опьянения все еще пребывает в похмелье.И до 10 утра они продолжали колесить по городу, пока Ральф не почувствовал, что еще немного и вырубится прямо на асфальте, положив голову на велосипедную дорожку. И Том, промямлив что-то про истинного джентльмена, отправился провожать его до дома.А спустя еще десять часов в ранее оглушительный, а теперь уже понемногу отступающий, сон Ральфа ворвался требовательный стук в дверь, и рядом материализовался его ночной знакомый, которого он уже успел принять за часть сна. А уж ночные прогулки так и вовсе казались чем-то сумасшедшим и нереальным, если бы не болели ноги, словно он вновь в школе и занятия физкультурой у них десять раз в неделю.— Представь себе — нашли машину. Возле какого-то там еще одного их знаменитого музея…— Поздравляю, — только и пробурчал Ральф мечтая вновь остаться один.— Припаркованную прямо на газоне с парой размозженных клумб. Теперь я должен им около тысяч фунтов, — посетовал Том, присаживаясь на кровать, едва ли не на руку лежащему на ней парню.— М, легко отделался.— Не то слово.Спустя еще три часа, как раз к позднему вечеру, Том вытащил Ральфа из его небольшой съемной квартирки, под предлогом снять запохмелье (то, что наступало после похмелья и перед очередной пьянкой, по словам Тома) и отправились в ближайший ирландский паб.Шло 21 лето в жизни Ральфа.* * *

На третий день их непрерывной пьянки Том интересуется у Ральфа, чем тот увлекается.Вопрос с подвохом, особенно если учесть, что у последнего в квартире припрятана бас-гитара, совершенно бесполезная там, где стены похожи на детский картон.— Бренчу, сочиняю песни, — сумбурно признается парень, рассматривая свой стакан, в котором все еще продолжает плескаться недопитая четверть пива.— И хорошие песни?Вопрос с подвохом, от которого Ральф еще больше впадает в уныние.— Ничего.— Сыграешь мне? Возьмешь свою гитару и поедем ко мне? — ненавязчиво просит он после того, как залил в себя остатки пива. — Я, кстати, тоже бренчу… на электрогитаре и песни бывает сочиняю. Ничего такие.Ральф напряженно молчит, уставившись на свои руки, а затем неожиданно оглашает.— Вообще-то я не гей.— Чего? — с искренним удивлением отзывается Том, вертя в руках пустой стакан, едва ли дыша от смущения.— Не гей.— Господи, братишка… я тоже.Он не верит до конца, потому что Том как-то слишком неожиданно и резко впадает в ступор.— Чего ты тогда сидишь как спелый помидор?— Ну… вообще-то ты будешь первым, кто услышит как я бренчу.Ральф продолжает смотреть недоверчиво, но наступившее опьянение сглаживает все неровности и острые углы. И как-то слишком просто он соглашается.А затем они бренчат вместе в распахнутое огромнейшее окно двухэтажной квартиры, из которого не только за звездами смотреть удобно, но и следить за тем, как поднимается солнце и неспешно проделывает полукруг, опускаясь в совершенно другом месте.— Черт, твоя гитара очень смахивает на одну из гитар Кобейна, — замечает Ральф, когда они уже сидят на кухне и вновь пьют пиво.Том с минуту не отрываясь смотрит перед собой, а затем бормочет благодарность. И еще через минуту все-таки переспрашивает:— А это кто, кстати?* * *

На пятый день Том признается, что у него не все в порядке с памятью. Точнее, признается в том, что он кое-что может. Но перед этим следует небольшая предыстория в духе какого-нибудь романа Стивена Кинга.— Я в детстве ударился головой. Сильно. Свалился с лестницы в собственном доме. Забавное дело, я не помню, как кубарем скатывался по твердым мраморным ступеням — помню только, как летел на пол и шмякнулся на спину, при этом ударившись головой о холодный паркет. Наверное, тогда меня можно было бы уже класть в гроб — настолько я был аккуратненький и красивый трупик. Но никаких гробов, даже сломанных костей. Только изрядное количество шишек и самая большая на голове. Мне, кажется, даже плохо не было, а может, я просто уже не помню. Зато помню, что после этого у меня начались проблемы с памятью. Да и не то чтобы проблемы — так, какие-то непонятные аномалии. С тех пор мне достаточно только сильно захотеть забыть о чем-нибудь — и я забываю.Ральф удерживается от подозрительного взгляда, да и вообще не хочет смотреть на Тома как на сумасшедшего. Однако до чего чудаковатая история.— Поэтому периодически я забираюсь в какую-нибудь сельскую глухомань и начинаю забывать то, что мне не нужно. То, что не представляет особого интереса. И спустя какое-то время вновь возвращаюсь в цивилизацию посвежевшим и приятно опустевшим. Выбираю город побольше и живу в его пределах.— И как, давно проделывал такой трюк?— Ну… мне кажется, Лондон подходит для периода своеобразной реабилитации. Я здесь уже месяц.Теперь они ходят в паб только раз в три дня, остальное же время проводя в квартире Тома, там же и выпивая положенные литры пива. Ральфу кажется, что он еще никогда в жизни не пил так часто и так много. Ни в последних классах школы, ни на выпускном. Да и тогда это больше походило на пьянство, свинство и еще на какие-нибудь не благородные для общества слова.И совсем другое дело, когда они напиваются вдвоем. Он не может сказать, какая в этом разница, но чувствует, что еще немного — и ухватит за хвост что-то непомерно важное и особенное, что, возможно, изменит весь мир. Наверняка изменит.— Вдохновение витает в воздухе, — озвучивает его мысли Том, внимательно изучая дно пивной кружки, а затем, сообразив, протягивает Ральфу листок, но перед этим зачем-то помяв его и вновь разгладив. — Так поэтичнее.— Серьезно?— Ну. Бывают такие автоматы для оплаты услуг. Большинство принимает только гладенькие, ну, может быть немного замусоленные купюры. А один нет. Ему наоборот нужно, чтобы купюра была как можно более мятой. И тогда ты стоишь как идиот и мнешь деньги, а затем небрежно запихиваешь их в автомат. Меня этому трюку один довольно хитрый парень научил. По-моему, тот автомат обладал своей индивидуальностью, — Том замолкает и тянется к жестяной пивной банке, пока Ральф пытается хоть как-то осознать услышанное, зажав в руке и так уже помятый листок.* * *

Их ночные гулянки продолжаются и спустя еще одну неделю. Потрясающе, насколько может быть крепким такой союз, и чем дальше, тем большими друзьями они становились. Ральфу не хотелось признаваться Тому в том, в чем он уже признался себе — тот его вдохновлял. Что-то было в его порой ошарашенном виде, хаотичных взглядах на жизнь и незнании обычных, общеизвестных, фактов. Ральф начинает издалека.— Мой отец ходит в гости со своим чаем.— А?— Ну чай — не в пакетиках каких-нибудь, а хороший чай, который он покупает в соответствующей лавке. И дарит его хозяевам. Они краснеют, им жутко неудобно. И тогда отец учит их, как нужно правильно заваривать чай.— Держу пари, от этого им становится еще неудобнее, — Том отхлебывает пива из стеклянной бутылки зеленого цвета, ставя её на маленький столик на балконе, где они сейчас сидят и наблюдают за людьми, снующими внизу. Он заметил только сейчас… что уже как две недели не обращает никакого внимания на окружающих. Живет в параллельном мире, контактируя с ограниченным числом людей. Никакой городской суеты даже не выходя за его пределы.— Точно. Он поступает так, как ему удобно, не замечая никого на свете, — Ральф запрокидывает голову и теперь смотрит на насыщенное синевой небо.— Но вообще-то память и чай не одно и тоже, — размеренно замечает Том, потягиваясь, едва успевая схватить покатившуюся со стола бутылку.* * *

Ральф рос в цивилизованной семье. Толерантность, манеры, этикет — все это было неотъемлемой частью его воспитания. Равнодушно относился к выпивке, к сигаретам или, того хуже, косякам, руки его и вовсе не тянулись. Возможно, сказывались воспоминания о том, как дедушка «скурил все свои легкие» и умер, задохнувшись во сне. При вскрытии его легкие были по-настоящему черными и трухлявыми. Никаких гениальных врачей не нужно было звать, чтобы понять, отчего это. Ральф, в свои шесть, конечно же, не был на вскрытии, но прекрасно помнил, как папа присел с ним поговорить и рассказал о том, почему умер дедушка. И взял честное обещание, что к куреву его сын никогда не притронется. С тех пор прошло уже… 15 лет, а Ральф все так же честно выполняет обещание. Обещание не отцу, а уже себе.Но дело, в общем-то, было не в курении и не в обещании, а в том, что он знал примерно, как вести себя с людьми. И в том, что за последние недели время вдруг запетляло, изогнулось и затем потекло в совершенно другой манере.Так о чем говорить с людьми?Он заметил совсем недавно, что с довольно глупым выражением лица стоит и пялится на девушку невысокого роста, обращающуюся к нему. Они вроде как были соседями по этажу, но виделись за все время от силы раза два. Ральф понятия не имел, как она очутилась в этом доме, чем занимается и как её зовут. А она только смотрела на него внимательно и как-то очень по-личному, поправляя большую белую лилию, похоже, живую, у себя в волосах.— Я заметила, что ты тут стал совсем редко появляться, — говорит «соседка», со смущением опуская глаза.Ральф только промямлил что-то неразборчиво, пока мысленно пытался припомнить — а может быть они действительно виделись куда больше раз.— Уезжаешь? — она перевела взгляд на сумку, которую парень держал в руке. Это было предложение Тома — перебраться к нему, занять одну из понравившихся комнат и бренчать вместе на гитаре с утра до ночи. И неспешно потягивать пиво, конечно.— Думал об этом, — более менее внятно отозвался он, застыв как изваяние, боясь даже пошевелиться, чтобы не спугнуть эту девчушку, но с каждым своим словом чувствовал, как она отдаляется от него все дальше и дальше. Стоя, при этом, так близко.— Мм… ясно, — выразительно проговорила девушка, переминаясь с ноги на ногу. Разговор медленно, но верно зашел в тупик, но никто не собирался сдаваться.— Вообще-то я еще не до конца решил.— Сомневаешься?— Ага. Возможно еще передумаю, — что точно двигало Ральфом, он не мог себе сказать — только сделал шаг в сторону, открыл дверь зажатым в руке ключом и закинул сумку обратно в квартиру. Закрыл дверь. Девушка со смятением наблюдала за проделанными действиями, явно не зная — смеяться ей или ужасаться. Но все-таки хихикнула раз, даже как-то нервно, и вновь замолчала, кажется, с еще большим любопытством поглядывая на парня.— Но сейчас мне действительно нужно идти.— Ладно.Он аккуратно обошел девушку и направился в сторону лестницы, еле удерживаясь от того, чтобы не оглянуться. Потому что чувствовал спиной её взгляд. А в голове заел вопрос — на кой-черт ей в волосах нужна живая лилия?* * *

Том приветствовал его меланхоличным взглядом, держа в одной руке бутылку колы, а в другой гитару, выглядя при этом поэтично.— А где вещи? — поинтересовался он без особого интереса, глотая темный газированный напиток, прикладывая ладонь к животу, словно надеялся почувствовать, дошла ли кола до нужного места.— Не взял, — Ральф стряхивает с плеч дождевые капли, хотя футболке это уже вряд ли поможет — она вся насквозь промокла. На такси он не доехал — не утерпел и вышел раньше, подумав, что дождь достаточно неспешный и размеренный, чтобы успеть почти сухим до дома Тома. Однако стоило ему пройти какие-то пару метров, и с небес хлынуло так, будто всевышний нечаянно пролил ведро на головы своих созданий. В холодных каплях проливного августовского дождя много отрезвляющей свежести. И еще желания добраться быстрее до пункта назначения.— Ну и ладно, — на той же ноте отвечает он.* * *

И все же, о чем можно разговаривать с людьми?С Томом они не разговаривали о чем-то таком, о чем Ральф обычно разговаривал со своими друзьями. Они даже толком не обсуждали музыку так, как обычно принято обсуждать. Они обменивались афоризмами, травили байки и размышляли о чем-то возвышенном и потустороннем. Уж что-что, а перед началом каникул Ральф даже не догадывался, что ему в голову придет такое поразительное количество размышлений. В просторной гостиной, небольшом балкончике они жили настоящим, говорили и ностальгировали, отгородившись от Общества плотными непроницаемыми стенами. Ральф уже тысячу раз успел подумать о том, что жизнь и в самом деле потекла в совершенно другом темпе. Запах дождя, его холодные капли, чужой дом, сделавшийся почти что родным. Лето медленно и неотвратимо уходило, а вместе с ним приближалось время, когда нужно было вновь включаться в прежний ритм. Он знал, что не может себе позволить вечные прогулки до утра, пивные будни и полное отстранение от окружающего мира. Он как никогда был счастлив, ощущал в себе те внутренние, или даже потусторонние силы, призывающие его следовать тем путем, который он наметил. Как никогда это казалось просто, как никогда легко. Свое дело. Свой кусочек творчества, который хотелось разделить с другими. Он хотел предложить Тому, но медлил, будто еще не до конца уверенный. А потом настал новый день, приятная усталость от алкоголя сменилась отрезвляющим похмельем, и от былой безумной смелости не осталось и следа. Ральф решил закончить университет и только потом уже пускаться в подобного рода авантюры.И еще… Он лукавил, чистосердечно заявляя, что был полностью отгорожен от других. Еще один человек накрепко засел в его мыслях этим летом. Ральф не хотел сопротивляться, расслабившись, он поддался этому жизненному потоку, с интересом следя за тем, куда же он его приведет.— Значит, ты думал о своей группе?Роуз только что вышла из ванной, обернутая в полотенце, вся свежая и благоухающая, словно лилия.— Да, — Ральф кивнул, не зная, что еще дополнить к тем бесконечным логическим цепочкам размышлений, которые он выстраивал изо дня в день уже по меньшей мере неделю.— Ммм, — девушка присела на кресло, стоящее напротив, потирая влажные руки, мыслями находясь совсем не близко.— И даже хотел позвать Тома.— Вот оно что… И как, в самом деле очень-очень хотелось?Была у нее такая забавная черта — обязательно прибавлять «очень-очень», делая смысл еще более масштабным. Очень-очень важно. Очень-очень страшно. Она даже в первый их раз спросила: ты очень-очень хочешь?Но почему-то все равно сама поцеловала первой.— Похоже, что так, — сделал вывод Ральф после небольшой паузы. — Но потом решил переждать какое-то время.— Зачем? — не смотря на вопрос, Роуз явно думала сейчас о другом. Извернувшись в кресле, держа в одной руке флакончик лака, она умудрялась подкрашивать ногти на ногах в темно-синий, едва ли не черный цвет.— Решил опробовать на деле запасной план.Лето заканчивалось, тепла, настоящего июльского, уже было не видать, а она красила ногти в надежде, что если не сегодня, то обязательно завтра представится случай нацепить на ноги открытые босоножки.Ральф на пару секунд отключился, следя за её действиями, а затем подвинулся так, чтобы она могла протянуть ноги и положить их ему на колени, доверив такое кропотливое занятие первому встречному парню. Ну или не совсем первому встречному.— Так что за запасной план? — переспросила она приглаживая мокрые волосы, а затем вновь растрепав их. Как только девушка избавилась от своей заботы, тут же активизировалась способность слушать и воспринимать информацию.— Просто запасной план. Тот, который успокоит в сложную минуту, — тот, который позволит продолжать жить в прежнем ключе, не смотря на весь незнакомый и соблазнительный мир, который он успел себе представить.— Запасной план тебя успокаивает?— Не то слово, — поспешно ответил Ральф. — Особенно когда не уверен в дальнейших действиях.— А ты не уверен? — Роуз заинтересовалась куда больше, чем в начале, а в её взгляде появилось волнение. Ну вот, приняла на свой счет. Точно приняла. Но девушка только рассмеялась, а затем изрекла: — Человек велик в своих замыслах, но немощен в их осуществлении. В этом его беда и его обаяние.— Так оно и есть.Как так вышло, что Роуз вдруг оказалась с ним, Ральф точно не мог сказать. Скорее всего, как и в случае с Томом, он просто поймал волну. Одна искренняя нота среди фальшивых. Он шел-шел, а затем споткнулся, перекувырнулся через себя, стукнулся головой об угол дома — и мир вдруг стал другим. Мир изменился, и эти изменения одарили его неиссякаемым запасом вдохновения. И все-таки вместе с мыслями о возвращении домой у горизонта уже показался край его прежней сумбурной жизни, что в очередной раз напоминало о скорых переменах. Они не говорили об этом, никоим образом не обсуждали. Роуз знала, что в какой-то момент Ральф уедет из города. Но пока еще было достаточно дней, чтобы придумать выход. Она, в отличие от Ральфа, училась в самом Лондоне. Здесь и жила, уже не первый год. На вопрос о том, почему не нашла жилье получше, уклончиво отвечала: «Здесь тоже довольно неплохо». А затем и вовсе с глубокомысленным выражением лица отшучивалась: «Всё ожидала тебя». Такое чувство, что она действительно ожидала. Только вот чего или кого, Ральф понять так пока и не смог.* * *

Тому же даже объяснять не пришлось, что теперь задерживало Ральфа в том месте, из которого он хотел уехать. Но и прежней угрюмой меланхолии в голосе его и лице тоже не наблюдалась. Он, наоборот, изучал друга с нескрываемым интересом.— Томик Ремарка, темно-синий лак и белая лилия рядом. У меня не было шансов.— А что за роман? — неожиданно вопрошает Том совсем не о том, о чем должен спрашивать по мнению Ральфа.— Мм… «Триумфальная арка» кажется.Том задумался на мгновение, словно ворохи информации в своей голове переворачивал. А затем отвернулся и пошел в глубь квартиры, замечая на ходу:— Кто слишком часто оглядывается назад, легко может споткнуться и упасть.— Что?— Да так, не обращай внимание.* * *

Ральфу не хотелось признавать, но даже в отношения с Томом, в их ночные посиделки в баре прокралась та самая предосенняя тоска об уходящем лете. Кажется, еще никогда они не зависали в баре до самого его закрытия, когда за стойкой оставалось всего четыре человека: он и Том, какой-то изрядно упившийся и задремавший англичанин и сам бармен.— К людям быстро привыкаешь и так же быстро отвыкаешь. Сегодня ты еще всех любишь и всеми дорожишь, а завтра садишься в автобус и уезжаешь прочь, потому что так сложились обстоятельства, — изрекает Том так, будто делится своей меланхолией со всеми окружающими. Бармен, мужчина средних лет, согласно кивает, протирая белым полотенцем мокрый бокал. Пьяному англичанину до их разговоров нет никакого дела.— Так значит… ты все же веришь в сложившиеся обстоятельства?Том молчит какое-то время, а затем отрицательно качает головой.— Не особо.— Почему тогда?..— Наверное, потому что действительно огромное количество людей так делает.Ральфу кажется, что Том в прямом смысле говорит об отъезде, но как оказалось, это всего лишь метафора. Не обязательно уезжать из города. Дело ведь совсем не в местоположении.В последнюю неделю августа холод стал куда более пробирающим до костей, чем та освежающая прохлада, которая была еще пару недель назад. Даже несмотря на весь градус в крови. Хотелось сделать что-нибудь великое, тряхануть землю, чтобы она очнулась от глубокого сна. Ворваться музыкой в каждый дом, поведать о себе всему миру… Таких мыслей в голове Ральфа еще не было. Излишне несдержанных и смелых, учитывая то, что он уже успел себе пообещать. В чем успел себя уверить и каким путем собрался следовать. Каким желаниям решил потакать… Пусть и примирившись.Том рядом не казался взволнованнее. Похоже, даже на него подействовала их ночная посиделка в баре, тоска прошла, осенняя меланхолия исчезла.— Мне бы хотелось тебе кое о чем рассказать, — неожиданно начал Том, когда они уже ехали по почти полностью пустым улицам. Таким тоном, словно наконец-то решил поделиться самым сокровенным из сокровенных секретов. Соображалось плохо, понималось — еще труднее. Все было каким-то далеким и мутным, и среди этого хаоса ясно виднелась стрелка спидометра на панели, показывающая почти 90. Затем с силой дернуло вперед и так же резко назад. И стало совсем тихо.Парень выругался, ощущая на губах привкус металла. Перед глазами маячило огромное дуло какой-то пушки.— Том! — выбравшись из машины, Ральф обогнул машину, и, открыв дверцу, помог выбраться другу. Тот согнулся, ощупывая рукой нос, тяжело дыша. Машина оставила на аккуратном зеленом газоне внушительные глубокие следы и остановилась в каких-то сантиметрах от пушки, выставленной возле музея, судя по всему военного.— Ну надо же… второй раз и возле очередного музея, — выдохнул Том, выпрямившись, с какой-то довольной и сумасшедшей улыбкой. — Главное, что все живы.— Так… ты о чем хотел поговорить?Том замер, будто пытался вспомнить, что к чему, а затем отрицательно покачал головой.— Теперь уже и не вспомнить. О глупости, наверное, какой-нибудь.Ральф кивнул, на данный момент удовлетворенный таким ответом. Внушительные следы на газоне сулили куда большие неприятности, нежели несостоявшийся разговор.Но это было еще не все…* * *На утро Тома не оказалось на своем месте. Квартира встретила Ральфа незакрытой дверью и оглушительной абсолютной тишиной. Он было подумал, что тот вышел по делам и скоро вернется. Прошел к холодильнику и взял пиво. Поднялся на второй этаж, прошелся по коридору до балкона, где так же никого не было. Вдруг четко всплыли в голове вчерашние его слова — кое о чем рассказать. О чем? О чем Том хотел ему рассказать в таком состоянии и перед тем как они попали в столь нелегкое положение. О глупости? Только вот он не казался в то мгновение беззаботным, чтобы заводить речь о чем-то несущественном.Что тогда?Понемногу Ральф начинал беспокоиться. Дело близилось к обеду, а никого так и не было. Минутная стрелка на часах в гостиной медленно приблизилась к 12, и так же спокойно отправилась путешествовать по замкнутому кругу дальше.Он прождал до вечера. Мобильный не отвечал — долгие и нервирующие тянулись гудки. Спустя минуту Ральфу надоело, и он отключился. Присел на диван, обратив внимание на книгу, лежащую рядом.«Триумфальная арка». Ремарк. Пролистав пару страничек, парень положил её обратно, а сам поднялся и, не придумав другого выхода, захлопнул за собой дверь и вышел из квартиры.На следующий день Том так и не появился. Из квартиры исчезла часть вещей. Совсем немного, он даже не мог определить, что именно исчезло. Но чувство было уже совершенно другое. Если вчера это место еще кого-то и ожидало, то сегодня… сегодня оно уже даже не надеялось.* * *

Ральф уехал из города рано утром. Собрал немногочисленные вещи, запаковал гитару и вышел из квартиры. Ключ, по договоренности со съемщиком, можно было закинуть в почтовый ящик, из которого его потом заберет владелец. Плата предусмотрительно была отдана еще в самом начале лета, когда он только появился здесь. Как будто и тогда Роуз мелькала где-то на заднем плане, постоянно являясь неотъемлемой частью окружающего пространства, непередаваемой летней атмосферы предстоящего тепла и чего-то еще — особенного и невнятного. И с каждым днем это становилось все яснее и отчетливее, пока, наконец, он и сам не стал частью… А затем вернулся назад.Наверное, именно поэтому у него не хватило смелости попрощаться с ней как следует. Сказать хотя бы пару слов.Он застыл в паре метрах от её двери, неосознанно боясь приближаться и, наоборот, страстно стремясь к этому. Откуда-то из глубины сердца начало проступать слабое желание и ожидание — дверь откроется только потому, что она почувствует. Почувствует его нерешительность, возьмет на себя ответственность.Прошло минут пять, но ничего так и не произошло. Слишком тихо и слишком пусто. Или это его пустота и тишина заполняли собой все окружающее пространство, не оставляя ни единого шанса на спасение.Думать о том, что будет, когда Роуз проснется и отправится его навестить, не хотелось. И что будет позже…Так он и вышел прочь, на улицу, под мрачноватое, еще темное, но кое-где уже светлеющее небо. Но ясно было наперед — точно будет дождь.Ральфу стало интересно, где может быть сейчас Том. В какую глушь он забрался, чтобы отсечь от своей памяти лишние воспоминания. Да и отсечь ли… Кто знает, вдруг он просто исчез, вдруг его кто-то похитил. Пришельцы, например. Забрали полицейские. Но из гостиной, с балкона, где они когда-то проводили так много времени, исчезло что-то… Что присутствовало там всегда. Едва уловимый след, напоминание. Так бывает, когда вещь больше не принадлежит своему хозяину, и это чувство слишком отчетливо, чтобы думать иначе. Дом потерял своего хозяина, потерял и смысл.До автобусного вокзала парень добрался без происшествий. Разве только перед входом на нос упала дождевая капля. Затем на сумку с вещами…Путь предстоял дождливый.* * *

Конечно, никакого сходства. Почему же Ральф думал раньше… Или так давно не вспоминал об этом, запрятал эти цветные лондонские фотокарточки с летних каникул подальше в ящик, поглубже в голову. Атмосферу и предчувствие не так просто развеять. Но, так или иначе, долгое время Трой упорно напоминал своими словами, точнее тем, что за ними стояло, Тома. Того и глядишь, попадешь в радиус действия невменяемого и странного очарования и не сможешь выбраться. И станешь его другом. Так просто, безо всяких обещаний и безо всяких обид. А затем попадешь еще на какую-нибудь особенную волну, на которой он и находится.Ральф опасался этого, отстранялся и предпочитал не обращать внимания. А затем, в один прекрасный день, у Троя появился Саймон. Или же наоборот… Скорее взаимосвязано.Саймону тоже не хватало чего-то, если все вышло так, как вышло. Если теперь они на пару скрывались в неизвестном направлении, пытаясь восполнить потери, которые им успела преподнести жизнь. При том, что о жизни Саймона, как, в прочем, и о жизни самого Троя, он ничего не знал. Да и не стремился особенно, предпочитая оставаться не таким любознательным и соблюдающим хоть какое-любо расстояние, которое только может быть в группе.И в этом ли было дело, и это ли было действительно важно.Спустя три года, Ральф не смог удержать себя от того, чтобы не вспомнить вновь о том, где сейчас может быть Том. О том, чем сейчас занимается Роуз, которую он когда-то так неприлично и безответственно бросил.