Про Нирвану (1/1)

I need an easy friend. I do, with an ear to lend.(«About a Girl», Nirvana)— Я думаю, каждый человек должен пройти через кризис. Или хотя бы верить, что он прошел через кризис… Чем раньше, тем лучше, в смысле, это как ветрянка какая-нибудь, лучше переболеть в три года, чем в тридцать, понимаешь?Я немножко понимаю, о чем говорит Трой, но не понимаю, к чему. Думаю, я свой кризис пережил.— Допустим.— Со мной никогда не случалось ничего страшного, — выдает он откровение, причем в голосе его звучит такое удивление, будто он сам не понимает, чем это заслужил.— Наверное, я просто счастливчик.Трой осторожно щупает затылок, где едва затянулись швы; я вспоминаю про мифический стакан, который либо наполовину пуст, либо наполовину полон; его брови ползут к переносице, но затем лицо снова озаряет беззаботная улыбка человека, которому только что стерли память.— От ветрянки не умирают, да?* * *

— Вот ты, например, любишь «Нирвану»? — Трой виснет на очередном «приятеле на час», который имел неосторожность угостить его коктейлем. Со стороны выглядит уморительно. Трой нередко выкидывает этот фокус: заводит знакомства в пабе, а через полчаса мы уже лакаем бесплатные напитки.Похоже бедолага имеет плохое представление о том, что такое «Нирвана» и с чем ее едят, что по мнению Троя почти как оскорбление, ибо приятелю явно больше 21 года. То есть, сам он особой нежности к группе не питает, но мечтает, чтобы его не забыли пару лет спустя, после выпуска альбома с лучшими хитами. Хотя, я более чем уверен, он не собирается умирать в самом расцвете сил.— В смысле, что это за «нирвана» вообще? Тоска зеленая! Мы, артисты, должны развлекать людей, а не доводить их до самоубийства. Иначе, что мы за артисты?Он хлопает «приятеля» по плечу для убедительности.— Кто вообще слушает эту «Нирвану»?Я долго не мог понять, почему именитая группа была для него такой больной темой. Он все гнет линию, что «Нирвана», мол, тоска и депрессняк, а этой херни и так в жизни хватает, зачем еще ее омрачать? Мне только не ясно, почему он именно эту группу выбрал своей жертвой. То есть, сколько вообще на свете команд, которые поют куда более тоскливые песни.— Не обязательно пребывать в депрессии, чтобы слушать депрессивную музу.Он отвечает «пффф». Он часто так делает. Сначала «пфффыкает», а потом думает.— Музыка резонирует с настроением. Когда весело — выбираешь какой-нибудь забойный трек, а когда реветь охота — ну, сам понимаешь. Было бы побольше позитивной музы, глядишь и лыбящихся рож было бы больше, — он провожает взглядом некое угрюмое быдловидное существо.— Да брось. Каждый берет то, чего ему не хватает.— В смысле, если настрой уматный, руки тянутся к унылому говну?— «Нирвана» — классика, — упрекаю я.— Да ладно! Если бы тот чувак не прострелил себе голову, никто бы о них уже не вспомнил! Я не собираюсь лезть в петлю ради легкой славы.— Легкой?Он отмахивается и молчит. Упорно молчит, явно что-то обдумывает, жует зубочистку с мятным вкусом. Не знаю, что у него за личные счеты с Куртом Кобейном, но понимаю, что в этот раз ничего из него вытянуть не удастся. * * *

Вообще, когда я оглядываюсь на наше турне, осознаю, что пили мы тогда дохрена. Точнее, Трою вообще не надо много, чтобы закосеть. Да мы и следили, чтобы он сильно не баловался, потому что заливать в Троя алкоголь — это все равно, что бросать зажженную спичку в бочку с бензином. Себе дороже. Хотя, он был «веселым пьянчужкой» — драться не лез, в истерики не пускался. Только чудил порой. Это смотря что именно залить и сколько. Сегодня, в День Благодарения, Трой демонстрирует, как умеет втягивать клюквенный соус через трубочку носом. День Благодарения все же, этот соус повсюду и со всем, и он вот выпендривается. Отвратительное зрелище. Конечно, он закашливается, и эта красная хрень течет из носа — прямо как кровь.Что до меня, до сих пор удивляюсь, как мне удалось не спиться. Но я не буду хвалиться, как «мы с ребятами нажирались и это было круто». Хотя, нравоучений читать тоже не собираюсь. Разве что, к нашей чести скажу, что на сцену мы всегда выходили трезвыми.Пока что опыт нас ничему не научил. День Благодарения проходит примерно как Хэллоуин. Правда, теперь я еще и простыл, постоянно закидываюсь таблетками, а они еще похуже этой дури. Не знаю, зачем я вообще потащился со всеми в клуб. Хотя о том, чтобы остаться в номере и отлежаться, даже мысли не было. Вместо этого я навернул пива — совсем чуть-чуть — и меня развезло, как никогда. На меня нашло блаженство: я начинаю ластиться ко всем подряд, засыпаю, просыпаюсь и снова за свое. В особенности повезло Ральфу, я все пытаюсь пристроить голову ему на колени.— Блин, чувак, слезь с меня… знаешь, как со стороны выглядит?Ральф трясет меня за плечо, а я ему: «мммм». И так раз шесть. Короче, он и сдался. Так что валяюсь я на его коленях, почти под столом — не знаю, чем они мне так приглянулись, а наверху голоса.-… Солнышко поздравляет, у меня тут видео есть.Трой опять фыркает своим выдающимся фирменным фырком.— Вы, типа, общаетесь?— Ну да, — это Майк говорит. — Тебе привет передает.Опять этот фырк.— Нахрена он мне сдался, этот привет… — и голос такой серьезный.Я как раз открываю глаза и вижу, как Трой заливает содержимое бутылки в стакан с зонтиком и захлебывает его в два глотка. Зонтик падает на стол, его жест кричит об отчаянии. Майк хихикает, сует мне под нос свой Айфон.— Наш прошлый барабанщик.«Барабанщик» говорит он, я пытаюсь сфокусировать взгляд на экране телефона — там мелькает нечто рыжее и смазливое.— Отъебись от него, чучело, — это уже Трой.Майк не обижается, снова хихикает. У Ральфа аж коленки ходуном ходят.— Чего?— Подъем, чего, — Ральф снова дергает меня за ухо. — Слезай давай.Я делаю над собой усилие, перебираюсь из-под стола за стол, предусмотрительно кладу голову на салфетку и продолжаю внимать. «Солнышко то, Солнышко сё»… кажется, раз сто сквозь сон слышу это имя. А еще «Нирвана», «мюзикл», «данунахрен» и все «пффф» да «пффф» от Троя. Он, кстати, говорит немного. Это уже странно. И голос звучит как-то… «вышел из образа», как говорит потом Майк. Короче, тоскливо до чертиков. Не знаю, почему другие не замечают. Да нет, замечают же… Чего тогда ржут? И тут я сквозь весь этот туман от чудо-таблеток вижу, как Трой из «веселого пьянчужки» превращается в кусок ангста. Я как раз снова просыпаюсь, двигаюсь ближе, вешаюсь на него с размаху. Трусь ухом о его щеку — у него славные щечки, пухлые немножко, с ямочками, хотя сам он тонкий, как микрофонная стойка. Вот трусь я, короче, о него ухом и бормочу:— Ну че ты. Не грусти, Трой, а? Че ты как «Нирвана»?Пфффыкает.Сам не знаю, чего несу, я же не в курсе, просто интуиция у меня хорошая. Не знаю, что нашло — не могу смотреть, когда он вот так… Он еще увернуться пытается, «уймись», — говорит. Куда там, руки у меня длинные, хватка крепкая, а дури в башке — мама дорогая! Держусь рукой за его славную щечку и делаю оглушительный чмок в ухо.— Да уйди ты, ебанько полосатое! — злится он. Или вид делает. Трой никогда не злится по-настоящему, только дуется порой. Добрый он по натуре и все тут; пихает меня локтем под ребра, но тихонько. Ребята все еще ржут, аж воют. А он оглядывается, проверяет, вдруг сильно врезал — локти-то у него острые.— Ты чего, под кайфом что ли? — это уже Ральф, у нас с ним один разговор: он мне вопрос, я ему «ммм». И обратно на стол головой — бац! Валяюсь в полубреду, и тут у меня из всех этих обрывков разговоров — прямо божественное прозрение! — складывается совершенно стройная картина.Солнышко, заключаю я, это тот самый «барабанщик», который бросил группу накануне турне. В смысле, тот самый, которому я обязан своим местом, из-за которого Трой почему-то не любит «Нирвану», про которого он не любит говорить… Тот самый рыженький-хорошенький субъект с экрана телефона. Короче, Солнышко — их прошлый «барабанщик» — девчонка.