Брат (1/2)
Свежий ветер доносит с озера бархатный запах цветов. Дует он мягко и неторопливо принося с собой желанную в жаркий летний зной свежесть. Ласково касается он кожи, игриво путается в темных волосах и шумит в полах одежд. И озеро само сияет в свете яркого солнца подобно россыпи алмазов в сокровищницах Небесного Царства Индры. До далекого берега устлано оно нежными бутонами лотосов, мерно покачивающихся на кристально чистой воде. Впереди благоухающие цветочные поляны простираются меж покрытых изумрудной зеленью гор и полноводных озер.
Арджуна ступает задумчиво вдоль берега, и прикрывает глаза от слепящего солнца рукой; рассматривает он, как гордо, по-царски шагают на невысоких тонких лапках величественные павлины. Смотрит, как вскидывают они маленькую головку свою, распуская хвост, переливающийся на солнечном свете всеми отблесками фиолета и изумруда, и кажется ему, что Кришна сам наблюдает сейчас за ним, взирает с узорчатых и внимательных ?глаз? на павлиньих перьях. И от чувства этого кажется Арджуне, что он вновь рядом.
Сами же они вышагивают вдоль озера спокойно и неторопливо, оглашая округу призывным кличем, словно были они хозяевами этого места.
Впрочем, таковыми они и являлись. На несколько миль в месте этом нет ни души, и Арджуна вдыхает полной грудью свежий воздух, подставляя руки на встречу ласковому ветру. И сердце его полнится радостью от того, что можно снова ощутить на своей коже его прикосновение и вновь почувствовать себя... Живым. И сколь прекрасны, новы для него эти пленительные мгновения тишины и покоя, от которых на душе становится теплей. И заходится в ликовании и священном трепете дух, чувствуя присутствие высших сил во всем, что есть вокруг. Хотя, казалось бы, в этом месте Партха ощущать его и вовсе не должен.
Он ступает по невозможной, уже исчезающей земле Четвертого Лостбелта и испытывает сожаление, что не смог помочь Мастеру в решающем бою. И теперь, когда все сражения стихли, Арджуна ступает по земле, что с каждым его шагом возвращает в прошлое. Он разделяет последние часы умирающего Мира и прежде чем она превратится в безжизненную белоснежную пустошь, отдает дань уважения этой земле, что, пусть и отдаленно, но все еще является его родиной. Земле, что все еще чувствует руку Его правления.
Арджуна проходит по берегу озера и отблески солнца, сверкающие на водной глади, приковывают взор и освобождают голову от мыслей. Словно в трансе ступает он вперед, пока вдалеке не показывается до боли знакомая фигура.
Карна стоит впереди без единого движения, словно высеченная из мрамора фигура, и взор его, холодный и сокрушенный, направлен на горизонт. Крепче сжимает он в своих руках копье и, кажется, не замечает вокруг ничего, поглощенный своими мыслями.
Сначала Арджуне хочется уйти, чувствуя вновь неловкость и неуверенность. Уже далеко не ненависть, после всего случившегося с ним ранее. Но непреодолимую стену меж ними. Однако он сдерживает себя и просто молча становится подле брата, так же глядя вперед, поддерживая молчание. Он не знает, о чем говорить с ним, да и если бы знал, то столь странное чувство, терзающее его сердце вместе с неуверенностью и чувством вины, он вряд ли бы смог преодолеть. Остается лишь молчание, которое, сын Индры надеется, сможет сказать куда больше, чем множество слов. И в молчании этом он впервые в жизни пытается неуверенно поддержать Карну, понимая, через что ему недавно пришлось пройти, сражаясь в этом Лостбелте.
– Как мерно качаются волны, правда? – сын Сурьи не отрывает своего взгляда от далекого, постепенно угасающего закатного солнца, все по-прежнему напоминая лишь бледное, каменное изваяние, будто не замечая опешившего от неожиданности Арджуну. – Еще недавно этот мир переживал страшные бедствия. То, что должно было быть постепенным переходом в следующую югу, очищением мира от греха, слилось в единый кошмар наяву. А сейчас здесь… Тихо. Даже не верится, – герой милосердия впервые за долгое время меняется в лице, хмуря светлые брови, в задумчивости своей крепче сжимая резное древко. – Я рад. Что ты не пошел по пути тщеславия… Брат. Что не предал Его волю, добавляет Карна, терзаясь воспоминаниями о последнем своем бою в этом месте, и голос его звучит мягко и покровительственно.
?Брат?... От этого важного для Арджуны слова, произнесенного устами Карны, сын Индры вздрагивает и едва подавляет желание обхватить себя руками от озноба, пробежавшего по телу.
Карна считает его братом. Он признает это и принимает, простив Арджуне все то, что было меж ними в прошлом. А сам Партха не знает, как на это реагировать, даже освободившись от гнета прошлого.
Холодом веет от их отношений и от робких попыток наладить контакт друг с другом. Крохотный росток надежды на что-то хорошее неуверенно пробивается сквозь ту монолитную стену, воздвигнутую меж ними, словно растение, что в жажде жизни, пробивается сквозь бетон.
Завуалированная под ворохом оскорблений и косых взглядов забота, что читается во взгляде, дрожащий в волнении голос, если кто-то получает ранение и все более частое присутствие в жизни друг друга есть тому подтверждение. Однако утешаются оба, что это не по их воле происходит.
Но все это долгий и тернистый путь к тому, чтобы однажды произнести одно слово. ?Брат?. Оно имеет для Арджуны столь великую цену, что признать Карну таковым, значило бы поставить его в один ряд с его семьей. С самыми близкими людьми. На что решиться он не может.
?Брат?
Стучит набатом в голове, и у Арджуны замирает дыхание, и звоном колоколов разносится по сознанию гул родных голосов. Звучат они вместе со звонкими переливами смеха и шепота теплых ласковых слов, а пред взором проносятся лица самых близкий людей. Воспоминания изливаются бальзамом на израненную душу, и сминает Арджуна нервно на груди одежду, чувствуя, как с новой силой в бешеном темпе бьется сердце. Закрывает Арджуна глаза, перебирая светлые образы братьев своих, как самые ценные сокровища и на душе становится теплее.
Семья... Сколь давно это было... Так давно, что забыл он уже, что это такое. Как и забыл само звучание этого теплого и светлого слова, обращенного к нему.
?Брат?.
Карна словно чувствует, что происходит у него на душе, но виду не подает. Смотрит ему прямо в глаза лишь пару мгновений и будто заглядывает в самые потаенные, темные уголки души, не требуя от него ответа, а после отводя взгляд вновь.
Он присаживается у самого берега, тонкими пальцами касаясь хрупких, розоватых, нежных лепестков лотоса. Чистый и невинный, как истинная добродетель, словно бы напоминание о частице Господа в каждом из живых существ покачивается он на ветру, благоухая и радуя глаз своей свежестью. Сын Сурьи подхватывает его нежно, бережно, предаваясь воспоминаниям о тех немногих светлых днях, освещавших его покрытую мраком жизнь.
– Он гордится тобой, – будто бы невзначай говорит он, продолжая с упоением вдыхать бархатистый цветочный аромат. – Твоими свершениями. Ты здесь для того, чтобы служить Ему. Если бы ты нарушил Его волю, если бы отказался от исполнения своего священного долга, наш мир бы превратился в безжизненную, залитую кровью и окутанную тьмой греха пустошь. Подобно той, которую ты видишь сейчас. И все же… Даже здесь чувствуется истинная сила бога. Даже по сей день и в таком месте, утопленном в пучине беззакония, – качает светлой головой могучий герой, все так же не выходя из давно накопившихся мыслей. – Хорошо, что ты тогда последовал моему совету, вновь обратившись к бхавадгите. Я не сомневался, что она поможет тебе вновь встать на истинный путь.
– Я не сделал ничего такого, за что Он мог бы мною гордится, наоборот... – хриплым шепотом говорит Арджуна, непроизвольно склоняя голову под все еще тяготившем его чувством вины. – Я опорочил Его светлый образ, забыл все то, чему Он меня учил. В отличие от тебя, я не смог обрести покой в душе, даже будучи Его преданным.
На миг Арджуна замолкает, поднимая голову, и пристально глядит Карне в затылок. Слова, которые так и не слетели с его губ, вяжут и жгут язык, но столь новы они для сына Индры, что произнести их тяжело.
– Я хочу поблагодарить тебя, – наконец говорит он, громко выдохнув и зажмурив глаза. – Ты снился мне однажды. Если то можно было назвать сном, ведь подобное героическим духам чуждо. Я не понимаю, что это было. Но во сне том я не помнил даже самого себя. Был потерян и сбит с толку, и тут... Ты. Что направил меня по нужному пути и напомнил о том, что завещал мне Кришна. Я обязан тебя поблагодарить за это.
– Всю мою жизнь я блуждал во тьме адхармы и одиночества. Подобно тебе сейчас. И лишь за миг до моей смерти Господь Шри-Кришна пролил свет, принеся с собой успокоение и мир в мою душу. Я столько лет прожил, окруженный мглой из злобы, зависти и обид, – Карна опускает лотос вновь на изумрудные листья кувшинки, взглядом провожая качающиеся на ветру лепестки. – Ты не смог бы опорочить Его волю, сделав все так, как он тебе велел. И продолжаешь делать, защищая этот мир. Я лишь желал направить тебя вновь на путь истинный, не дав заблудиться в потемках ненависти и ужаса. Я молился о спасении твоей души. То, что я привиделся тебе… На то воля Всевышнего. Он не оставил тебя, Арджуна.
?Он не оставил тебя?. Как же Карна мечтал услышать эти слова. Мечтал узнать, что кто-то признает его выдающиеся заслуги, кто-то в него искренне верит, желая направить по пути света, помочь достичь освобождение из мира, полного страданий и несправедливости. Глядя в темные, наполненные внутренним страхом и болью, терзавшей его тысячелетия, глаза младшего брата, он видел в нем себя. Заблудший, покинутый, отвергнутый. Душа сына Адиратхи была спокойна, наблюдая за тем, как Арджуна шаг за шагом, неловко, но старательно идет на встречу Мастеру, искренне желающей помочь ему, словно видя в ее стремлении защитить мироздание божественный свет.