Гараж. I. "Самый модный" (1/1)

— Не дергайся, — женский тихий голос раздается над самым ухом из-за спины, а дыхание горячим обдает обнаженную шею. — Пожалуйста. Жилую, если ее таковой можно вообще назвать, часть гаража заливает теплый свет настенной лампы, перемешивающийся с более холодным от другой, что подальше, и от почти беспрестанно горящего монитора в дальнем углу с отображенными письмами электронной почты. Несмотря на количество источников освещения более, чем одного, в помещении все еще царит мрачная, но по-своему уютная атмосфера. Комфортно. В воздухе же витает запах уже остывшей азиатской еды из ближайшей забегаловки и приторно-сладкие нотки ароматического масла жасмина. Точнее, если выражаться более прямо, лишь синтетического заменителя этого масла - что-то натуральное достать в семидесятых нереально сложно, едва ли невозможно. В этом всем есть нечто привлекательное

— Да ты издеваешься, — Уэллс басисто и с хрипотцой смеется. И он не спрашивает. Утверждает.

Мисти издевается. Несомненно. Кто, если не она? Скорее, только ей сия привилегия и доступна. Она устроилась на разложенном диване позади мужчины, стоя на коленях прямо у его спины. Он может чувствовать сквозь тонкую ткань своей майки и более плотную чужого свитер тепло ее тела. Приятное ощущение. Девушка обхватывает тонкими руками сильные плечи и наклоняется почти что к самой шее. Джек осторожно, чтобы не уронить, отставляет полудопитую бутылку пива на пол, выпрямляется и опрокидывает голову назад, тем самым упирается затылком куда-то в чужие ключицы. — Ну, чего тебе стоит? — наигранно жалобно протягивает “ведьмочка” - так он ее зовет. — Я же не голову тебе откусывать собираюсь. — А кто тебя знает, mi tesoro? — Вот как ты обо мне думаешь? Неугомонная, настырная. Улыбается широко, искренне, а в яркой зелени накрашенных темным глаз поблескивает азарт. Нередкое зрелище дозволенное увидеть, кажется, только лишь Уэллсу и никому иному. Какая честь, не правда ли? Он открывает на миг прикрытые чуть ранее веки и сталкивается с ней лицом к лицу, разглядывает каждую мелочь - мимические морщинки от легкого прищура, темные точечки родинок, россыпью покрывающие светлую кожу, и маленький белеющий шрам на левой стороне челюсти, ближе к подбородку. Растрепанные высветленные волосы копной спадают вниз, и с ракурса соло это выглядит забавно. Ну, как отказать такой милахе, no es así? — Делай свои грязные дела, — говорит Джеки излишне драматично для пущего эффекта и уже без всяких сопротивлений отдается в коварные маленькие ручонки. Довольству нет предела. Ольшевская, наверное, едва ли не светится от триумфа, от получения желаемого. В такие моменты, поистине, она как малое дитя. Это очень контрастирует с ее обычным поведением - спокойным, размеренным и таинственным. Многогранная. С Джеки она же настоящая, свободная. Высшая степень ее доверия к человеку - открытия иных сторон. Как тот же ребенок этому (а именно, такому доверию со стороны девушки) радуется и сам сын Хейвуда где-то в закромах разума, не показывая этого так явно. Не зря они вместе. Есть же в них что-то определенно общее - там, запрятанное где-то глубоко в их душах. Она действует незамедлительно, но, в то же время, действия неторопливые. Тонкие пальцы с чуть отросшими ноготками проходятся по короткому густому ёжику темных волос мужчины, поцарапывая кожу головы едва ли ощутимо. До той поры, пока не натыкаются на преграду в виде чужеродной маленькой вещички. Резинка для волос, обмотанная вокруг “островка” более длинных прядей причудливой стрижки а-ля самурайская. Она всегда казалась и кажется до сих пор весьма необычной и, даже, в коем-то роде забавной. Несколько ловких движений потребовалось для того, чтобы избавиться от этого лишнего эластичного предмета. Аккуратно, чтобы не вырвать даже несколько волосков. Не за чем причинять лишний дискомфорт, даже если он почти не ощутим и мимолетен. Пускай Джеки и противился, оттягивал момент, но ему стоит признать тот факт, что происходящее ему начинает нравиться. Он закрывает глаза снова и расслабляется, ощущая раз за разом, как волна мурашек пробегает от затылка вниз по позвоночнику, когда Мисти в очередной раз проводит ногтями по голове. Она расправляет более длинные волосы, уже изогнутые в заломе от постоянного нахождения в убранном состоянии. Перебирает темные, почти черные пряди. В отличии от тех, что короче, эти кажутся более-менее мягкими. — Почему ты решил постричься именно так? — впервые за месяцы их отношений задает этот вопрос. — Лень было добривать дальше, — шутливый ответ звучит незамедлительно с абсолютно беззлобной усмешкой в полушепоте. Разговаривать в полный голос вдруг совершенно расхотелось. Словно будь чуть громче - и эта идиллия растворится подобно ночной тьме в неоновых огнях Найт-Сити. Из уст Ольшевской срывается тихое хихиканье, и она продолжает свое, как выразился минутами ранее Джек, “грязные” дела. А он же мысленно провел аналогию с милым попугайчиком, что вычищает перья симпатичному ему сородичу. Видел такое как-то по телеку давно, когда совсем сопляком еще был. Слышит, как она бурчит что-то под нос. Кажется, это какая-то до одури старая песня. Старше, наверное, песен “Samurai”. Ну, право птичка, не иначе. Там, за толстыми стенами небольшого помещения, уже давно стемнело, передав власть света искусственным источникам. Сотни, а то и тысячи неоновых вывесок, уличные фонари, рекламные баннеры и, банально, окна зданий. Если бы не бесконечно устремляющаяся ввысь чернота, то вряд ли скажешь, что стало как-то значительно темней, что что-то вообще изменилось, как только стрелки часов перешли уже за полночь.Лишь стало холодней. Но внутри это, к счастью, и вовсе не ощущается. — Что ты там делаешь? — грубоватый голос совсем тихий, расслабленный. Джеки почувствовал, как его “хвост” периодически потягивают. Не больно, ни капельки. Просто сам факт. Нет ответа. — Мис? — Подожди... Еще немного. Кажется, он догадывается, что она задумала. — Все, — с гордостью за саму себя, будто бы проделала немалый труд, полушепотом изрекает девушка. И соло поднимает руку, касается собственного затылка...

— Ты уламывала меня ради этого? Пальцы нащупывают переплетение тонких прядей, а на конце - затянутая все та же резинка и малюсенький хвостик. Косичка. Всего-то.

Забавно. Чертовски забавно и не менее мило. Да, определенно - как ребенок. Без всяких сомнений, такое бы лицезреть чаще, нежели натыкаться на извечно усталые и грустные глаза в ядовито-пурпурном освещении лавки мистических штук. Но, все же, любит он Мисти любую. Тишину разрезает более звонкий, чем обычно, смех. Не меньшая редкость, как и все остальное. — Ты не представляешь, как давно я об этом думала. — И теперь я самый модный парень на районе? Сейчас бы глянуть на себя в зеркало, да вот незадача - его в гараже нет. Не подумал как-то спросить у Ольшевской. Она, кажется, носила с собой маленькое, карманное.

Уэллс приподнимается аккуратно, чтоб, не дай бог, не задеть сидящую сзади. Упирается коленом о край дивана и чуть не роняет покоящуюся на полу бутылку, а после - тянется к девушке и обвивает руками на уровне талии. Мягкая, теплая, такая хрупкая и нежная. Притягивает ее к себе и буквально утягивает за собой, когда ложится. В такие моменты хочется быть по нраву, как сытый домашний кот - любящим, ласковым. В такие моменты, полные непривычного для Ночного Города уюта, хочется быть рядом. Даже если придется позволить себе малость поиздеваться над собой. А сейчас...