Song for you (2/2)
Если он позволит… Ведь никто не может заставить его. — В одном из безопасных районов появились потерянные. Штаб лишился одного из важных путей снабжения. Ударных групп сейчас мало, в то же время ситуация ухудшается. Мы зачистим точку и вернёмся к предыдущему разговору. — Ты стараешься поспевать во всём и всем помогать, как и раньше, — заметила Ева, ускорив шаг и нагнав Джека. — Моя задача следить за Хранителями реликвий. Когда они впадают в безумие, когда ничего нельзя сделать, надлежит… избавлять их от страданий и бремени. Но я не могу закрыть глаза и на другие проблемы, когда могу что-то сделать. Он сказал это ровно и хладнокровно, но Еве показалось, что за спокойствием, за видимым принятием ситуации лежит тщательно сдерживаемый гнев.
Когда может что-то сделать… Ева знала о миссии Хранителей. В конце концов, теперь и она одна из них. Но её совместимость с реликвией позволяет ей свободно передвигаться. Другие же добровольцы обрекают себя на заточение в склепе. Сила реликвии, которую они сдерживают внутри себя, меняет всё вокруг них. Меняет и их самих. Превращает в чудовищ…
Они страдают в одиночестве: несут своё бремя и сражаются с безумием.
Если новая сила позволит хоть как-то им помочь, Ева выдержит любые ужасы и трудности, которые свалятся на неё.
Небольшой сквер в некогда торговом квартале стал похож на сцену для выступления уродливых демонов. Тощие потерянные с вросшими в плечи мантиями и хаотично отросшими по всему телу шипами качались, следуя за странной, слышимой только им музыкой. Может, это и правда была небольшая сценка театра безумия? — Не лезь на рожон и прикрывай меня, — велел Джек, обнажая меч. — Можешь на меня рассчитывать, — серьёзно и собрано ответила Ева, подняв штык.
Разве мир заслужил столь уродливые пьесы? Ведь мир так прекрасен и многогранен, а сейчас сломан, будто игрушка. Но кто тот большой ребёнок, способный сломать целый мир?
Они атаковали. Джек бросился вперёд. Во время сражения он превращался в?смертоносного призрака, бьющего врага в самые уязвимые места. Ева же следила за тем, чтобы никто не возник у него за спиной. Снаряды летели точно в цель, но враги держались ожесточённо, с таким же упорством бессмертных, а вскоре развернулись к ней. Что ж, Ева не зря выбрала именно эту накидку… Когда лес из кольев исчез, сквер затянула дымка. — Весьма неплохо, — отозвался Джек с одобрением. — Благодарю, — с улыбкой в голосе (ведь из-за маски Джек, конечно, не смог бы её увидеть), — ответила Ева. — У роз есть шипы… так ведь говорят? Хм… — проговорил он, подойдя. — Будет сложно. Смотреть на мучения раз за разом. И чувствовать, будто проигрываешь нечто большое и важное. — Я понимаю. Я приложу все силы, чтобы… не проиграть. Чтобы облегчить страдания.
?Я не хочу, чтобы кто-то ещё чувствовал, как душу заполняет не страдание, а звенящая пустота. Не хочу, чтобы сад отчаяния разрастался. Хочу сеять цветы надежды. И петь об этом, чтобы никто не забыл?. Джек взял в руку её оружие, осмотрел придирчиво, покрутив, прицелился. — Пожалуй, тебе нужно что-то получше. Что-то, чему я смогу доверить тебя. Ева удивилась. Опешила даже. — Пойдём. Осмотрим округу и всё проверим. Когда вернёмся, возьми самое нужное. Мы уйдём надолго. И попрощайся со всеми, потому что, как знать… — Я понимаю. И… спасибо тебе за всё, — наконец-то сказала она ему. *** Дом сильно пострадал. Худо-бедно сохранилась всего одна комната. Гостиная с камином. Половина комнаты будто застыла. Другая была снесена мощным ударом. Завалы, уродливые обломки. Настоящая свалка, которая, однако, служила препятствием и защитным валом для них, укрывшихся в углу гостиной. Ветер нанёс в камин сухих скукоженных листьев, пыли, грязи. Не было ни дров, ни хвороста, а сердце так просило разжечь огонь.
Бой был жарким. Они еле выбрались. Все средства на исходе, до базы дни и дни пути, а последняя омела, у которой они переводили дух, возможно… уже… Ева сидела на в спешке собранных подушках (повезло, что хоть что-то удалось найти), обнимая за плечи Джека. Он наконец задремал. Хорошо, значит, боль утихла. Ева смотрела, как внутрь убежища лился свет. Будто тонкая кружевная шторка. Пылинки медленно кружились. Было так тихо, что особой кодовой музыкой казалось биение сердец. Жизнь и ритм, усталость и надежда. Долг и отчаяние.
Грустно и пусто. Золотой птичке хочется петь, как никогда. Тихо и деликатно. Чтобы наполнить эту пустоту чем-то чистым и звенящим. Но ей нужно молчать. Чтобы не разбудить Джека. Чтобы не привлечь потерянных к убежищу. Сколько прошло времени? Кажется, только вчера Джек подарил Еве штык, которому мог бы полностью доверить её. Только вчера они смотрели, как садится солнце, а выжженная пустошь погружается в темноту под тихий шелест песков. Только вчера они навещали маленького хранителя на заснеженной горе, и Ева пела ему балладу о двух храбрых детишках. Только вчера Ева подарила Джеку золотой оберег-капельку, а точную копию подвески стала носить сама. И каждый раз в груди разливалось тепло, когда она видела эту капельку, сверкающую между его ключиц.
Только вчера Ева пала в бою и возродилась у омелы, а потом ободряюще улыбалась Джеку, запыхавшемуся, знатно потрёпанному потерянными, но бежавшему со всех ног за ней, чтобы убедиться, что копьё врага промахнулось мимо сердца.
Так и она словно бы только вчера осталась одна посреди опасного, тяжкого боя, когда исполинский потерянный сбросил Джека в пропасть. В такие моменты Ева особенно радовалась, что выбрала именно эту накидку. Немного хладнокровия и все враги оказываются нанизанными на зазубренные штыки, а их кровь питает её магию песка и ветра. Всё это словно было вчера… — Есть ли у тебя песня для такого момента? — спросил вдруг Джек, тоже тихо, как шёпот ветра в доме.
Ева ласково взъерошила его волосы и улыбнулась под маской.
— Для тебя у меня всегда есть песни. Но сейчас разве не опасно… — Спой тихо… Ева устремила взгляд к лучикам-кружевам света и прикрыла глаза, настраиваясь.
Она уже испытала страх от угасания, развеивания чего-то важного. Она забывала и вспоминала вновь, потому что рядом был Джек. Она умирала и воскресала в бесконечном круговороте. Стремилась сердцем за тем, кто пробудил и спас её. И наконец достигла, схватилась крепко. Прошлые печали тоже поблекли. Страдания выцвели. И только заботясь друг о друге, они приглушали мучения из-за жажды. Борьба не будет напрасной. Когда-нибудь взойдут новые цветы. Ева сама их посадит. И не только цветы. Растения, деревья. Овощи, фрукты и злаки. Как давно она не пробовала сладких персиков. Они остались в мире прошлого. Такие нежные, бархатные, сочные и приятные на вкус. Джек скажет, что они слишком сладкие, но всё равно съест. Ему бы понравился кусочек кабана, зажаренного на вертеле. У костра, где Ева смогла бы спеть что-то весёлое и задорное… Но сейчас она споёт о памяти. О запахах юности, слышащихся в дожде и дыхании ветра. О звуках в тишине и сладостном ощущении вернувшегося в ответ на них. О том, что вечно будет жить в их сердцах. Джек будет слушать, чуть сжав её ладонь, лежащую у него на плече.
Так пройдёт ночь, в утренней дымке они двинутся дальше. Снова примут бой. Они будут умирать и воскресать, но не отступят. Потом, когда-нибудь, обязательно будет миг, когда они смогут немного отдохнуть. Когда взойдут новые посевы, когда можно будет вновь срывать в садах яблоки. Тогда Ева обязательно что-нибудь приготовит из них. Испечёт чудесный пирог. И волшебных скоб, напоминающих о простом, но прекрасном, станет чуточку больше. И они никогда не забудут маленьких человеческих радостей. Того особого ощущения сопричастности, которое и дают воспоминания.