part 13. non clangunt lituo tempore fata suo. (2/2)
?Завтра так завтра. Не больно-то и хотелось?
Навстречу, шатаясь, словно пылинка на ветру, поднимался Рейвен. Лицо его было смертельно бледным, на глаза легла мучительно серая тень, а белки стали болезненно-красными, будто у чахоточного. Заместитель запнулся о ступеньку и упал в руки Минги, простонав.
— Просто превосходно, Рейвен. Алкоголь ударил тебе в голову вдруг? — Сон усмехнулся тщетным попыткам Рейвена подняться с его рук. Ответом для него стал задушенный и почти немой крик, — резкая боль поразила голову Заместителя, отчего он невольно склонил ее. Перед глазами вдруг стало темнеть, а сознание постепенно угасать, — Ким уже не ощущал стиснутых ладоней на своих предплечьях, не ощущал и боли, что каких-то несколько секунд назад пронзила его. Минги поднял Рейвена со своей груди и подхватил на руки, ускорив шаг и направляясь в катакомбы. Время приближалось к полночи.
***Хонджун начал чувствовать давление невообразимо сильной энергии еще с того момента, как Мэрлин сообщила ему о возвращении Советника Огня и Рейвена в замок. Однако сразу же предупредила его о том, что принять его Сон не сможет: продолжит заниматься бумагами у себя в кабинете.
Советник Муль вздохнул. Он и сам провел почти целый день над отчётом, ради которого, собственно, и приехал в это королевство. Но воспоминания о недавней ночи с Минги ближе к полуночи стали заглушать любую попытку Кима вновь вернуться к работе. Словно тяжёлые шаги по деревянным половицам за спиной нарушали весь душевный покой Советника Муль, вызывали необъяснимую тревогу и совершенно не позволяли узнать природу своего происхождения, отчего Ким напрягся всем телом, склонившись над листом бумаги и сжимая в пальцах хрупкое перо. Юношу посетило чувство, будто его обводят вокруг пальца, обманывают бесчестно и Минги на самом деле уж точно не бумагами занят. Занимается чем-то порочным с Рейвеном? Спит? Решил просто уединиться от надоедливых слуг и многочисленных помощников, закрывшись у себя? Хонджун перебирал все возможные варианты в голове, когда в один момент дверь открылась и в покои к нему зашел Ёсан, державший в руках поднос с чашкой чая, миской с отваром и лоскутиками ткани.
— Необходимо освежить Ваши повязки, Господин Ким. Пересядьте на кровать, пожалуйста, — Хонджун на это тяжело вздохнул, вновь ощутив себя маленьким и беспомощным ребенком, и все равно пересел. — Вам уже лучше? Цвет лица стал немного здоровее, — Кан передал в руки Хонджуна чашку с горячим чаем, проследив за тем, как Советник делает глоток и меняется в лице, — складка напряжения на лбу разгладилась, а глаза закрылись в приятном удовольствии.Ким позволил в спокойствии обработать оставшиеся раны, не дергал рукой, как обычно, а только изредка отпивал чай, вздыхая. Кан справился на удивление быстро, поднялся с места и хотел было уйти, пожелав Советнику Муль добрых снов, но тихий голос вдруг его остановил:— Ёсан... Останьтесь со мной, пока я не усну... — Хонджун в смущении от собственной просьбы поглаживал чистые простыни, — Мне особенно тревожно сегодня. Останьтесь.Лекаря удивила подобная искренность и честность от Кима, который почти ничего и никогда не просил, молча принимал все, что ему давали, лишь изредка противясь, если предложенное было не по душе. Поэтому Кан остался, с особой заботливостью уложив Кима в свежую постель и начав рассказывать ему разные светлые истории о давнем прошлом, давно уже забытых в народе королевствах и их королях. Ким беспокойно, но в итоге заснул.***Минги хотелось бы, чтобы в катакомбах было больше света, ибо два одиноких факела на стенах казались ему совершенно тусклыми. Сон зашел в одну из больших камер тихо, уложив Рейвена на холодный пол и заперев тяжелые двери.Сталь кинжала блеснула в руках Советника Огня в слабом свете факелов, отразившись на каменной стене мелкими зайчиками, — единственные невинные создания, в естестве которых только свет и ничего боле.Сон проделывает все манипуляции с удивительной точностью. Вспоминает, как впервые призвал Демона в семнадцать лет, как дрожал всем телом от одного звука шагов за своей спиной, как едва не упал в обморок, стоило существу приблизиться к его лицу для поцелуя. Сейчас же Минги ведет лезвием по линиям сердца и судьбы хладнокровно, лишь слегка поморщившись, когда пришлось сжать кулак, чтобы кровь капала быстрее. Молочная жидкость снова окрашивается в нежный персиковый цвет; шум за спиной и гул, что слышался каждый раз, когда Демон появлялся в хорошем настроении.— И это — твой приготовленный для меня сосуд? — Демон с усмешкой обходит будто бы бездыханное тело Рейвена в некоторой брезгливости, — Он хотя бы живой? — опускается перед лицом вампира на корточки, с интересом рассматривая его и проводя по нежной бледной коже острым когтем.— Не томи. У меня не так много времени для игр с тобой, — Минги стоит к Демону спиной, не желая видеть то, как он забавляется с вампиром: распахивает куртку, медленно затем принимаясь расстегивать пуговицы на рубашке, припадая вдруг челюстями к чужой шее, клыками в нее спустя мгновение впиваясь и наслаждаясь вкусом сладкой крови на языке.
Минги резко разворачивается и морщится от этой картины, — сердце сжимается от одной мысли о том, кого он выбрал в качестве сосуда для этой твари. Действительно твари, беспощадной и холодной, в душе которой царит лишь жестокость, тяга к насилию и разным родам мерзости вроде той, от которой у Сона сейчас холод пробежался по позвонкам.
Демон поднимается, сладко причмокивая и смакуя алую жидкость, снова обводя Рейвена взглядом, выразилась в котором не столько злоба, сколько ненависть и отвращение к гадкому человечишке, оболочка которого целиком и полностью принадлежит ему.
— Он красив. И на вкус безумно сладок, — Демон налитые кровью глаза не мог оторвать от Заместителя, прислушиваясь к его тяжелому дыханию.
Пока Рейвен находился без сознания в этой сырой, холодной и сумрачной камере, разум его витал где-то над зелёными долинами, где они с Мэрлин еще в далёком детстве по утрам собирали цветы, и где безумствовали яркие краски пёстрых весенних цветов. Снились Заместителю почему-то именно букеты пахучих ромашек и васильков. Может быть потому, что их больше всего любила мать и Мэрлин, а может потому, что эти цветы росли почти у самых дверей их дома. Сознание вампира не помнит в точности этой местности: во сне все смешалось во множество оттенков голубого, зеленого, жёлтого и фиолетового. Помнит деревянные подоконники, на которых частенько остывали вкуснейшие домашние пироги по семейному рецепту, небольшую рощу на холме и много, много летнего солнца, и помятые страницы старых книг, между которыми они с сестрой так аккуратно всегда складывали лютики и незабудки.
Все это неожиданно резко прерывается лязгом цепей, — Рейвен распахивает глаза и пытается сфокусировать свой взгляд на том, что творится вокруг, однако голова до сих пор кружится, глаза вновь закрываются, а вместо хоть какого-то очертания предметов перед ним лишь пляшут белые крупные пятна, словно у ослепленного ярким светом существа.
Гул в ушах провоцирует Рейвена встряхнуть головой и поднести руки к глазам, чтобы потереть их и хотя бы немного отойти ото сна, однако попытка эта терпит поражение, — он закован. Рейвен на коленях, спиной к стене сидит и вновь жмурится, вновь открыть глаза. В этот раз получается только с большим усилием, и вампир проклинает себя за то, что всё-таки смог их открыть. Перед ним нечто, с массивными челюстями и острыми клыками, огромное, под три метра ростом, а в глазах этого существа нечто безумное сверкает. Демон не дает Рейвену опомниться, с остервенением впивается в его губы и безжалостно их кусает, пуская по подбородку кровь. Ким издает пронзительный визг, который спустя мгновение заглушает демонский рот, — поцелуй, от которого у вампира начинает саднить горло, а силы постепенно начинают покидать его и так измученное тело. Рейвен надеялся на то, что сознание его погаснет, унесет с собой боль, которую ему причиняла эта адская тварь, но Демон вдавливается в его губы сильнее, словно хочет пролезть вглубь глотки, спуститься по ней вниз, прямиком к сердцу, чтобы в итоге овладеть им, пропитав тягучим ядом и плесенью мерзкого своего существа. Гортань Кима вновь разрывает крик нестерпимой боли: грудная клетка его будто разрывается на части, а кости внутри ломаются под напором силы неистовой, потусторонней. Давление в висках оказывается слишком высоким даже для организма вампира, — сосуды в глазах лопаются, по щекам, вперемешку со слезами, течет алая кровь; струйками спускается по подбородку, попадает на губы, и капает горячими каплями на ледяной каменный пол.
Минги завороженно наблюдает за этой сценой со стороны, стоя в отбрасываемой факелом тени так, чтобы даже при желании его совершенно нельзя было увидеть. Только глаза сверкают и отражают блики танцующего пламени, словно два зияющих раскрасневшихся уголька, что когда-то теплом отдавали, а сейчас поглощены лишь картиной ледяного ужаса перед ними.
Чем громче и пронзительнее кричит и бьет цепями о камень Рейвен, тем прозрачнее становится Демон перед ним. Он все так же вгрызается с будто бы нарастающей силой и разыгранным огнём удовольствия в чужие губы, покрывая их глубокими ранами, не перестающими кровоточить. Демон улыбается гадко, слизывает длинным языком капельки жидкости с кожи и вновь впивается в кимовские уста. Последний, утробный и полный боли крик сопровождает исчезновение демона. Рейвен на несколько секунд опускает голову, звук его тяжелого дыхания больше не разносится по катакомбам, как вдруг вскидывает ее вновь, поворачивается в то место, где стоит Минги, и пристально на него смотрит. На губах Заместителя играет пугающая до жути улыбка:
— Мне нравится ощущать себя в его теле. Он по-настоящему красив, — вампир поднимается, но, сделав шаг, останавливается на звук брякнувших оков. Дергает с силой, как если бы срывал с земли понравившийся цветок — вырывает цепи вместе с ввинченными шурупами и направляется к Минги, слегка шатаясь и не заботясь совершенно о лязгающем металле, — красивый, красивый, красивый... — бормочет себе под нос и оглядывает окровавленную грудь и руки — кожу стягивает подсохшая кровь, — хочу опробовать это тело, — поднимает все еще налитые кровью глаза на Сона, ища одобрения, но Минги безразличен и холоден на все показные эмоции Демона в теле его Заместителя.
— Не все сразу, — Сон всматривается в эти будто бы обезумевшие очи, где теперь только его скорбь по Рейвену может отразиться, и шумно вздыхает.
Скрип двери и тихий кашель.— Минги?.. Рейвен?.. — голос дрожит. Белая макушка стоит за тяжелым входом, не решаясь войти, — что... Почему вы здесь?