Джуда Бен-Гур (1/1)

Здравствуй, брат… Я так надеюсь, что это письмо найдет тебя на этом свете. И что дождусь на него ответа. Мы много пережили вместе, и хоть сильно было наше соперничество, я твердо знал, что никогда не преступлю ту черту, за которым оно становится завистью и злобой. Ты, такой другой и непохожий, был мне другом, родной душой. Мы верили в разных богов, но в душе у нас всегда жила одна надежда напополам, и я уверен был, что и жизненный путь у нас будет на двоих. Но судьба решила иначе. Мне трудно передать словами, что чувствую сейчас: столь противоречивы мои эмоции. Я ненавидел тебя?— всеми фибрами души, ненавидел страстно и отчаянно за то, что сотворил ты с нашей семьей, за то, что разрушил милый дом, наше мирную жизнь и тихое счастье, но Иисус, тот плотник, что подал мне воды, когда я, израненный горем и камнями, шел по мостовой, открыл мне глаза. В отмщении не найдешь спасения, брат. Ненависть моя была слепа. Я мчался, как зверь, по дороге, ведущей к обрыву. Еще лишь шаг?— и пропасть разверзлась бы под ногами. Мессала, мы перестали быть людьми в своем безжалостном поиске правды. Я был иудеем, ты?— римлянином, и оба мы не хотели оказаться предателями. Война развела нас по разные стороны берегов, и вода, что отделяла нас, была алой, как моя ненависть. Она поила меня все те долгие пять лет, что я провел в рабстве, подтачивала каждый день неуверенное и мягкое сердце, взращивала страшные мысли и планы. В морской глади за бортом мне чудилось твое мертвенно-бледное лицо, и душа моя согревалась при виде странного наваждения. Волей судьбы я выжил, вернулся в Иерусалим, пропитанный смрадом злобы и вражды. Вынашивая под сердцем гибель, я искал любую дорогу к тебе, Мессала, и меня не пугали ни трудность пути, ни невинные люди, что стояли меж нами. Я был зверем, и острые клыки мои несли тебе смерть, а когти мои пылали, желая вонзиться в твое горло. Знаешь, брат, все пять лет на галере я спрашивал себя: что видишь ты по ночам, Мессала Северус, убийца своей семьи? Мучают ли тебя кошмары, встают ли пред взором загубленные и падшие души? И, знаешь, каждый раз я находил ответ сам: да, Мессала. Мучают. И твои боги не спасут тебя, не простят тебе руки, запятнанные в непорочной крови. Я жаждал справедливости и даже не думал о том, что чувствуешь ты. Ты бежал от меня, Мессала, что бы ты ни говорил и ни делал, Мессала, ты спасался. Я видел это. Но я и знать не знал, что скрываешь за стеной своего мнимого бесстрашия, за преградой напускного бахвальства. И лишь теперь я понял, что все просто, брат. Ты защищался. Защищался, как загнанный в угол раненный волк: ощетинившись и ощерившись. Ярко-красная пелена застилала мне глаза, и в голове набатом билась лишь одна мысль. Месть. Я хотел распять тебя, Мессала, низложить на твоем же поприще. Хотел опустить до того ада, в котором побывал, и унизить, изничтожить до кусочка. Мечтал распнуть на твоей же арене. И никакие колесницы не остановили бы меня, потому что за спиной моей были крылья. Сумрачные крылья мести. И я сделал это, Мессала. Это было трудно – ты всегда был сильный противник, – но я сделал это. И душа моя, воспрявшая к небесам, низверглась вниз при виде твоего искалеченного тела. Пустота. Пустота растеклась по венам моим, Мессала, когда я увидел, к чему привела меня моя тропа. К опозоренному человеку, к умирающему брату. К пустому дому и потухшему очагу. Я не вернул ничего своей победой, ничего не исправил и не достиг. Не вернулась наша мама, не засмеялась звонко Тирза, не заржали в конюшне верные скакуны, и не заиграла музыка, которой ты никогда не понимал. Моя победа принесла мне агонию, Мессала, и моя грешная душа металась в беспробудной черноте. И лишь когда я увидел Иисуса, глаза мои раскрылись. С ужасом понял я, что сотворил и как права была жена моя. В муках не найти света, в причинении боли?— отмщения. И осознал я наконец, что потерял все, что было мне дорого. Мать, жену, сестру. И тебя?— брата. Я кричал от бессилия, страха и одиночества. Потому что вы?— мое все. Я отложу перо и исписанный свиток: на нем все же не хватит места, чтоб передать мои мысли. Прощения нужно просить словами. Я встану, размяв иссеченную шрамами спину, и открою дверь. Взгляну на мир, как завещал Христос: с любовью и светлой верой. И поспешу в римские казармы. Потому как надеюсь, Мессала, что ты жив. Что не все для нас потеряно. Ведь я все еще люблю тебя, брат.