Часть 4 (1/1)
Мессала внезапно стал заваливаться набок. Джуда, в два прыжка оказавшись рядом, успел поймать его в охапку.- Это ничего, это у тебя голова закружилась. Сейчас пройдет.- Я могу ездить верхом! – Глаза у Мессалы были пьяные. - Я могу ездить верхом!- Ну конечно, можешь! – рассмеялся Джуда. Гнедой, мощно фыркнув, боднул его мордой, а нового хозяина шаловливо ухватил за рукав. – Смотри, ты ему понравился!
*** - Хорошо. Очень хорошо, - Эсфирь удовлетворенно кивнула, затягивая узел повязки. – Я беспокоилась, что это тебе повредит, но все обошлось.
- Знаешь, Эсфирь, я хотел убить себя, - неожиданно признался Мессала. – Опозоренный римлянин должен умереть от своей руки, таков обычай. Но я ведь ?иудейский выкормыш?, как говорил Марк, я помню, что, помимо римских богов, есть ваш Яхве, который не одобряет этого. И потом, я ждал его. Я знал - он придет, чтобы убедиться, что уничтожил меня окончательно. Хотел увидеть его еще раз. Но приди он на день позже, онуже не застал бы меня в живых.
- Он думал, что ты погиб, - с состраданием глядя на него, ответила Эсфирь. – Джуда не мог увидеть тебя мертвым. Просто не мог.…В бреду, уплывая в горячечное забытье, он звал брата, упрекал, оправдывался, каялся, жаловался, плакал, умолял, обвинял – а увидев его наяву, только и сумел, что, ловя воздух ртом, прохрипеть несколько жалких угроз, не испугавших бы и ребенка. Уж не говоря об угрюмом полуседом незнакомце с пудовыми кулаками и волчьим взглядом, в которого превратился изнеженный юный князь…Статуэтка Минервы потерялась, когда его вытаскивали из-под обломков колесницы. Но игрушка, которую он взял на память, уходя из дому, все еще была с ним. Днем он прятал ее под подушку, а ночью стискивал в кулаке и вспоминал детство, дом, их с Джудойигры и драки, смеющуюся Тирзу, мать, которая была добра к нему все же чаще, чем сурова…Он вытерпел бы любую боль и перенес любой позор, если бы это могло вернуться. Если бы можно было зачеркнуть тот трижды проклятый день, когда он выбрал силу и власть – и предал тех, кому был нужен и дорог.
…Когда он вошел, Мессала подобрался, готовясь выдержать его презрение и жестокую радость. Джуда Бен-Гур больше не был его братом, и это была только его вина. Он понимал, что жалок, и остатки гордости придали ему сил. Хорошо, что лицо разбито – есть надежда, что ссадины отвлекут внимание от дрожащих губ.…Его любимый братишка. Тот, кто, случись такая беда пять лет назад, не смотрел бы на него как на падаль, в отличие от Пилата, на которого Мессала его променял……О том, что трибун Мессала заливался слезами как горько обиженный четырехлетка, уже завтра будут рассказывать в каждом питейном заведении Иерусалима. Марк не откажет себе в удовольствии лично поведать об этом Пилату. Но все это уже не имело значения. Брат обнимал его, заслоняя собой от мертвой бездны отчаяния и одиночества, и значение имели только его голос, его родное тепло…
Мессала взял Эсфирь за руку и вложил ей в ладонь игрушечную колесницу.- Когда родишь сына, подари ему на счастье. Она приносит удачу.***