Глава 5. Ядовитые (2/2)
И вместо необходимого выхода проваливается в неоновую бездну. Слова громким, мелодично-ужасающим эхом отдаются в ушах. Преследующий шепот разливается по венам, пока Коннор падает в горящую бездну бесконечных зацикленных лестниц. Слова растворяются в голове, вынуждают Коннора кричать от их осознания, ведь каждый звук режет натянутой струной по коже. Вынуждают Конни петь их еще громче.
Вынуждают тетушку вторить ему. Они преследуют его. Его кошмары прошлого. Его давно забытые демоны. Не существующие. Как никогда реальные. Тошнотворно-неоновые.
Голос Конни отражается отовсюду. Усиливается. Затихает. Прерывается. Тетушка шепчет слова на ухо. Проникает голосом в тело. Отравляет каждый орган. Разрывает изнутри.
Конни громко выкрикивает слова в пустоту. Проникает голосом в разум. Разбивает каждую нервную клетку. Отвергает лечение. Коннору больно. Цикличным лестницам нет конца. Нет выхода. Лишь бесконечное падение в пустоту, в кошмарный сгусток двух образов-призраков, один из которых, перебивая множественные голоса, шепчет, что это лишь начало. Коннор, словно выныривая из ледяной воды, делает судорожный глоток воздуха. Один. Второй. Двадцать восьмой. Третий. Оглядывается. Неоново-синего больше нет.
Мертвенный белый цвет вокруг него формируется в пространство, сгущается стеклянным и холодным туманом, преобразуя колючую пустоту чистого листа. В длинный бумажный коридор.
Коннор медленно продвигается вперед, ощущая в болезненно-белом, чистом, массивный страх и ощутимую опасность. Кошмар, который болезненно-знакомыми линиями, начирканными детской рукой, маячит впереди. Коннор чувствует, с каким трудом начинает биться его сердце, откликаясь на обнаженную, распятую, открытую нарисовано-реалистичную Ричи Эркер с почти-нимбом над головой. Слишком, буквально открытую.
Сердце Коннора и вовсе, кажется, останавливается, когда взгляд, вместе с хозяином, в паническом немом ужасе замирает на кровавых ребрах, приветственно выдернутых, изогнутых, торчащих в стороны, резко контрастирующих на фоне нетронутого листа пространства и мертвенной бледности ее рук, незапятнанных красными мазками. Сердце Коннора захлебывается кровью, давится ей, когда Конни, внезапно возникший из ниоткуда, нежно перебирает волосы Лунной, оголяет ее шею, проходится по ней губами и режет ее поперек языком. Оглаживает лобок, растирая по нему обильную кровь, еще стекающую изнутри распоротого живота, любуется ее стеклянным взглядом потухших голубых глаз, что теперь и правда ледяные. Теперь в миллиарды раз холоднее.
Предлагает Коннору присоединиться. Одним движением вырывая из распахнутой грудной клетки, протягивает ее влажное, уже остывшее, сердце ему, пугающе привычно усмехаясь. Разве не этого он хотел? Конни смеется, когда Коннор, пропитанный гипнотическим страхом, уже почти касается пальцами рисованного, скользкого, красного. Но, вздрогнув, одергивает руку.
Конни перегрызает десять тонких нервов, а Коннор отчаянно хочет верить, что это все действительно лишь чертов рисунок. Чертов кошмар. Который внезапно сменяет кроваво-контрастную картину на застывшую в ужасе, нарисовано-живую девушку. Коннор хочет ей помочь. Знает, что еще не поздно. Срывается с места. Бежит. Хочет спасти.
Но понимает, что не поможет. Ведь она отдаляется. В длинный бумажный бесконечный коридор. Коннор натыкается на хорошо знакомый темный силуэт, приветственно шепчущий ему. Сурово улыбающийся. Сверкающий жадно-сердитым взглядом. Рядом с тетушкой возникает тут же протягивающий к нему руки Конни, исчезает, появляется фантомным шепотом зацикленной фразы. Аманда снова и снова вкрадчиво приветствует Коннора, который слишком сильно хочет сбежать, исчезнуть. Она сдавленно выдыхает, то возникая рядом, опаляя дыханием его шею до колющих мурашек, то отдаляясь. Множество ярко-раскрашенных Конни окольцовывают его. Окидывая жестами, демонстрируют рисованно-изломанное больной фантазией место. Их место. Их несуществующий город, несуществующего прошлого.
Конни и тетушка обнимают, заставляя Коннора судорожно содрогнуться. Шепчут, что любят. Шепчут, что он – часть этого места. Часть этого мира. Они создали его вместе с ним. Коннор чувствует, как вместе с рисованным, абстрактным миром вокруг, рушится его сознание.
Рушатся Аманда и Конни, все еще крепко сжимающиеся тело, до хруста, до отметин. Собираются заново, такие же рисованные, яркие, карандашные. Рушатся. Возникают. Такие же бело-черные, как Лунный сюжет. Такие же страшные. Рушатся десять натянутых веревок в его мозгу. И Коннор, резкой серо-красной болью ощущая это, продвигается дальше в появившуюся, нарисованную флуоресцентными красками, дверь. Пустота формирует белые стены. Ледяной белый образует кошмарно знакомую комнату. Снова знакомо-кошмарную комнату. Коннор бросается назад к двери, хватается за витиеватую медную ручку, но под его мольбы она обращается в туман прямо под пальцами. Коннора накрывает истерика. Он чувствует ее, подкатывающую к горлу, словно тошнота. Ее, медленно подходящую к нему со спины, пока сам Коннор колотит в полотно двери, опираясь на нее лбом.
Ее, опускающую свои бархатные руки на его горло, спускающиеся вниз по груди, животу, останавливающиеся в области паха, дарящие судорожные, влажные от ледяного пота, мурашки. Коннор уверен, что сейчас может потрогать свои несуществующие детские воспоминания. Коннор уверен, что они будут трогать его. Коннор чувствует, что ему снова девять. Он снова ждет Конни. Снова готов звать его. Лишь бы пришел. Лишь бы спас от этой боли от кожаного ремня, оставляющего красные полосы на его руках, спине, ягодицах. Лишь бы спас от лезвия, которым тетушка так старательно вырезает красный круг на его груди. Конни появляется совсем близко. Коннор головокружительно-тошнотворно рад его видеть. Коннор стонет от боли. Аманда стонет от пальцев мальчишки, которым гордится. Он лучший из ее коллекции. Конни опаляет дыханием ухо парня, смеется, пока тетушка царапает член, оттягивает яйца до боли. Конни не торопится занять его место.
Коннор не готов к тому, что тонкий, блестящий металл иглы пронзит один из его сосков, впиваясь острой болью. Коннор был не готов к тому, что тетушка одновременно с этим будет быстро дрочить ему, не давая не выдохнуть от растекающейся агонии, ни кончить. Он старался забыть, старался поверить, что никогда и не был готов к такому. Конни шепчет, что недобитых демонов нужно опасаться. Ведь они могут вернуться. Конни гладит темный, влажный живот тетушки, спускается ниже, проникает внутрь, тесня и задевая пальцы Коннора, соседствуя с ними хлюпающими движениями, и задыхается от удовольствия. Пока Коннор просто задыхается. Ведь игла исчезает, оставляя небольшие подтеки крови, которые еще один, возникший из ниоткуда, Конни слизывает горячим языком, рукой сжимая Коннору горло.
Недобитые демоны с каждым своим новым выдохом-стоном вместе с сознанием рушат веру в нормальность, с оглушительным треском рвут последние восемь нервов, перерезают с натянутым звуком. И, воскресая с каждым новой пощечиной из прошлого в приходящее ?потом?, пронзительно смеются. Кошмар воспоминаний исчезает вместе с тетушкой, содрогающейся в удовольствии, вместе с копиями Конни, смеющимися, плачущими и кричащими, оставляя Коннора одного в пустоте. Оставляя его мертвенным, сидящим на коленях, смотрящим на свои пластиковые, без кожи, руки. Оставляя массивное, давящее чувство страха где-то внутри.
Коннор чувствует, что веревок самоконтроля больше нет. Ни одного натянутого нерва. Только разрушающееся на куски сознание. Только до основания уничтоженная, до тла выжженная вера в нормальность.
Коннор поднимает глаза от своих рук, из которых медленно выпадают битые пиксели пространства, смотрит, как пустота вокруг снова становится бумажной. Видит, как лунный сюжет воплощается в реальный прямо перед его глазами.
Коннор смотрит, как Конни гладит белые волосы, отсчитывая час, что скоро настанет. Видит, как на тонкую шею опускается тяжелое, громадное лезвие, с огромным неоново-синим иксом. Видит, как вниз скатывается круглый жемчужный шар. Ярко светится мягким светом. Такой кошмарный сон. Такой прекрасный сюжет. До тошноты. Коннору как никогда сильно хочется проснуться. Голос Конни эхом отражается от пустоты, шепчет о божественной красоте. Коннор, смотря на бело-красные волосы, шепчет ему в унисон.
И вместо необходимого выхода снова проваливается в неоновую бездну. От громкого, мелодично-ужасающего шепота закладывает уши. Слова растекаются по всем клеткам тела, пока Коннор снова падает в горящую бездну бесконечных зацикленных лестниц. Коннор снова кричит, ощущая, как собственный голос невыносимо больно режет обостренный, выкрученный на максимум слух. Вынуждает Конни петь кошмарные слова еще громче.
Вынуждает тетушку вторить ему. Они нашли его. Его кошмары прошлого. Его давно забытые демоны. Чертовски существующие. Как никогда реальные. Тошнотворно-неоновые.
Крик Коннора отражается отовсюду. Усиливается. Затихает. Прерывается. Темное нечто, снова догоняя, обнимает холодом, шепчет слова на ухо. Отравляет каждым истошным звуком. Путает и без этого бьющиеся в истерике неоновые мысли. Ядовитые. Конни постоянно возникает рядом с ним, ероша каштановые волосы, усмехаясь так, как сам Коннор привык усмехаться. Еще один Конни прикусывает мочку уха, опаляя мозг рассказами о развлечениях, что сам Коннор в детстве пропустил, а он, Конни, насладился ими сполна. Разрывает за это на части. Вместе с множеством других маленьких поломанных Конни. Искалеченные. Тетушка, появляясь из окружающей черной бездны, сладко, извращенно мучает хрупких Конни, жадно убивает одного за одним, заглядывая в шоколадно-карие, ужасающе преданные глаза. Бьет Коннора одним твердым, беспощадным движением. А множественные Конни снова возникают перед ним, снова подставляются под новую хлесткую боль. Не добитые. Коннор, утопая и задыхаясь в собственном неоново-синем с привкусом крови, пытается нащупать в раскрошенном сознании одно-единственное. Пытается снова считать до двадцати восьми, считая только чертовы лестничные пролеты. Неужели выхода нет? Еле слышно, где-то внутри, из последних сил его голос шуршит о том, что он нормальный. А Они не долеченные. Коннор громко кричит в пустоту. Шепот Конни почти до дна проникает голосом в разум, топча шуршащие звуки. Каждую нервную клетку Коннора до еще меньшего разбивает на пиксели. Снова и снова. Кажется, бесконечно. Ему больно, когда он слишком остро чувствует, как пластиковые части его тела сливаются воедино с черным, холодным преследующим силуэтом. Снова ощущая привычно-зловещую усмешку. Уже своими губами.
Прошлое обливает тело ледяными мурашками. Цикличным лестницам нет конца. Выхода для Коннора здесь, действительно, нет. Нет никакой нормальности. Лишь бесконечное падение в раскрытые, такие страшно-заманчивые объятия демонов, его всегда существующего Конни. Падение в кошмарный сгусток двух образов-призраков, один из которых, перебивая множественные голоса, все так же, по-прежнему, шепчет, что это все – лишь начало. Начало Лунного сюжета.