2 (2/2)

- Зачем ты так говоришь? Ведь я же не девушка!..- Разве стыд для мужчины - быть пригожим? Неужели ты не знаешь, что цветы мэйхуа – символ жизнестойкости и бесстрашия перед суровой стихией. Такие качества как нельзя лучше подходят мужчине. – Фун вновь склонился к Мышонку и проговорил голосом, в котором очень отчетливо прозвучали возбужденные нотки:- А ты во сто крат милее любой девушки, – не дожидаясь реакции, он лизнул дрогнувшие губы Мышонка, проник языком в его рот.

Леон Фун старался действовать бережно, чтобы друг расслабился в его руках. И действительно: ласковые поглаживания, которые молодой человек чувствовал плечами, грудью и животом, успокаивали, отнимали силы, погружая в состояние истомной безмятежности. Подчиняясь рукам Фуна, Мышонок улегся на спину. Разомлевший от приятных ощущений, он следил за другом, прикрыв глаза. Ленивые мысли о том, насколько правильным оказалось решение полностью довериться Фуну, переплелись со слабым удивлением от того, как мало было представление Мышонка об удовольствии, о котором он, получается, и понятия не имел.

Увлеченно рассматривая мальчишку, трогая его гладкую кожу, Леон Фун с удовольствием отмечал про себя, что не ошибся: Мышонок стоил всех девушек в округе. Изящный и кроткий, доверчивый и действительно красивый, он одним своим видом вызывал желание ласкать и окутывать нежностью.

Нависнув над ним, Фун осторожно целовал, переплетал свои пальцы с пальцами Мышонка, отпустив руки, скользил ладонями по его бокам, касался языком груди и живота, чувствовал, как от этого покрывается мурашками его тело.

Мышонок почти перестал стесняться: восхитительные эмоции потопили стыдливость. Он не сопротивлялся даже, когда Фун неспешно стащил с него штаны вместе с ку. Сейчас самым страшным для Мышонка казалось помешать приятелю любым лишним движением. Он был готов подчиниться какой угодно прихоти Фуна, лишь бы тот продолжал. А сам Фун даже не думал останавливаться, напротив, он бы вряд ли смог сдержать свое обещание и отпустить, если бы Мышонок сейчас об этом попросил.Леон Фун с наслаждением оглаживал открытые теперь участки тела. Склоняясь, вдыхал сгустившийся собственный запах друга, который ощущал раньше очень тонко тогда лишь, когда случайно оказывался с ним слишком близко. Заставив Мышонка согнуть в колене ногу, Фун трогал губами внутреннюю сторону бедра, вел цепочку поцелуев ниже, туда, где кожа была очень чувствительной - где еле заметно просматривалось переплетение темных вен. Дразня, он шевелил пальцами кончики жестких волосков внизу живота, с удовлетворением отмечал, что тот не остался равнодушным к его ласкам. Если бы Фун отвлекся на миг от своих упоительных наблюдений, он заметил бы, что Мышонок взволнованно задерживал дыхание почти все время, пока приятель забавлялся с его неискушённым телом. Он, наверное, потерял бы сознание от недостатка воздуха, если бы Фун не побудил его повернуться на живот, выводя из завороженного состояния.

Голова Мышонка кружилась, и он не вполне понимал, что происходит. Он превратился в сгусток чувств и эмоций и жаждал, чтобы это забвение никогда не заканчивалось. Фун снова целовал, то касаясь губами спины, то влажно щекоча языком поясницу, щупал и массировал упругую кожу, вел ладони ниже, сжимал и гладил бедра. Легко проведя пальцами вниз по позвоночнику, он принялся обследовать ягодицы, развел их (Мышонок снова затаил дыхание), поцеловал аккуратный изгиб спины там, где кончался позвоночник, уронил еще один поцелуй рядом, обжег дыханием и скользнул языком меж ягодиц. От неожиданности Мышонок громко ахнул и содрогнулся. Ему показалось, что перед глазами ослепительно блеснул и разорвался на тысячу мелких осколков солнечный шар. Острые жгучие осколки заполнили все пространство под кожей, и подумалось, что такое наслаждение граничит только с мгновенной вспышкой смерти.

Однако Мышонок быстро пришел в себя и понял, что снова способен чувствовать и волноваться: оказывается, ни с чем несравнимые ощущения никуда не делись. Воспользовавшись тем, что приятель на короткое мгновение утратил бдительность, Фун раздвинул его ноги, получив более открытый доступ, и продолжал ласкать судорожно сжавшиеся мышцы языком, добавив к этому мягкие касания пальцев, которыми производил неспешные поглаживающие и расслабляющие движения. Одной рукой он проник под живот Мышонка, почувствовал, что тот возбуждается снова. Целью Фуна, однако, было нечто иное: когда он высвободил ладонь из-под приятеля и снова продолжил массаж, Мышонок ощутил, что прикосновения пальцев теперь скользкие. Впрочем, это отнюдь не делало их неприятными, совсем наоборот. Пальцы гладили по-прежнему нежно, только капельку сильнее надавливая на ослабнувшие мышцы. Мышонок не противился и принимал как должное постепенное и осторожное скольжение вначале одного, чуть позже двух пальцев внутрь тела – глубже с каждым новым движением. Было не больно, Фун позаботился о том, чтобы достаточно размассировать и расслабить проход. Мышонок подсознательно чуял, что только так он сможет вновь ощутить невероятное и снова сгореть в пламени тысячи солнц.Мышонок удивленно и разочарованно обернулся, когда вдруг поглаживания прекратились. Взамен он получил новую порцию поцелуев налегшего на него зачем-то Фуна. Что, конечно, приятно, но никак несопоставимо с касаниями там, где зарождался виток пульсирующего желания.

В следующее мгновение Мышонок подумал, что снова ошибся: он опять почувствовал скорые и кроткие подушечки пальцев и хотел было с облегчением вздохнуть, но тут его захлестнули совсем иные эмоции.

Фун овладел им быстро и резко. Он больше не мог себя сдерживать. Мышонок задрожал под ним и забился. Вот теперь сделалось больно. Больно и непривычно. Слишком непредвиденно и внезапно. И только когда Фун двинулся в нем, сдерживая сильными руками и весом своего тела, Мышонок смог естественно отреагировать: запрокинув голову, он закричал.

Фун замер над ним лишь на мгновение, чтобы в следующую секунду прижаться губами к его затылку:- Тш-ш… тише, мой хороший. Потерпи немного, сейчас станет легче… мой сладкий, - видимо вопль слегка образумил, и теперь Фун старался двигаться медленнее и аккуратнее.

Потерпеть – было бы стоящим советом в любом другом случае, и Мышонок, несомненно, внял бы ему, как делал всегда. Тем не менее, то, что происходило сейчас, отняло способность мыслить, и скоро Фун понял, что никакие увещевания не помогают, поэтому он продолжал раскачиваться, не силясь больше обуздать собственные порывы.

Надо сказать, что жалобные вскрики и всхлипывания даже не пытающегося высвободиться Мышонка распаляли еще сильнее.

Когда, упираясь ладонями в постель, Леон Фун в последний раз резко припал к другу, тот задушено охнул и затих. Получив свою долю удовольствия, Фун осторожно отдалился, спешно развернул его на спину, боясь, что Мышонок лишился чувств, и обрадовался, словив его затуманенный взгляд.

Щеки Мышонка пылали, были влажными - не от слез ли? - волосы - взъерошенными и слипшимися от пота, подбородок – мокрым от слюны, как и ярко алые, искусанные губы.

Опустившись рядом на постель, Фун прижал его к себе:

- Прости, я сделал тебе больно. Прости меня. Я просто не смог устоять… - он вытер ладонью лицо друга, поцеловал, с удовольствием пробуя на вкус соль с губ Мышонка, - мой нежный, мой сказочный цветочек.

Мышонок не ответил, одновременно и радуясь и жалея о том, что самое невыносимое и незабываемое происшествие сегодняшнего вечера позади.

Он с грустью подумал, что вряд ли еще когда-либо почувствует те сладостные вспышки, которые казались теперь лишь сном и наваждением.

Фун, однако, не собирался оставлять разочарованного приятеля без утешения, и вскоре, извиваясь на смятой постели, Мышонок вновь стонал под воздействием чужих рук и губ.

Еще долго, лежа рядом на разворошенной постели, молодые люди не спали. Они не разговаривали, зная, что все нужные слова уже сказаны, а на несказанные не доставало сил. Приподнявшись на локте, Фун разглядывал лицо Мышонка, иногда поглаживал, иногда тянул к губам его расслабленную руку, целовал тонкие пальцы.

Мышонок покинул гостеприимного приятеля под утро, договорившись встретиться сегодня же, немного позже, когда оба освободятся от будничных занятий.

Мышонок шел по улице, не обращая внимание на легкие недомогания, оставленные ему в подарок лучшим другом. Он щурился от мягких лучей утреннего солнца, с наслаждением чувствовал ласковый ветерок и улыбался своим мыслям. Вчерашние приключения: свидание с девушкой, нападение сумасшедшего убийцы, страхи и переживания казались чем-то далеким и нереальным, будто произошедшим не с ним, Мышонком, а с кем-то другим. Сам себя Мышонок находил совершенно новым и перерождённым: ему не было никакого дела до неприятностей, которые заботили еще вчера, его интересовало только будущее, где он видел себя учеником великого мастера Вонга.

Подходя к дому, молодой человек издалека услышал строгий голос сестры, которая ждала его, высматривая с порога:- Неужели явился?! Я весь город оббегала, побывала у всех соседей, пока тебя искала! Позорище! Только подойди, я с тебя три шкуры спущу! Где ты был?! – все это Нефрит прокричала за тот короткий промежуток времени, пока Мышонок приближался к дому.К своему удивлению, молодой человек отметил, что гневные слова сестры, от которых раньше он бы дрожал всем телом, сейчас не слишком огорчили. В конце концов такое он слышал не раз и не два в своей жизни.

Поравнявшись с Нефрит, Мышонок сказал:- Я был с другом – учеником мастера Вонга, - и, более не вдаваясь в подробности, зашел в дом.Небывалое спокойствие трусливого брата странным образом повлияло на Нефрит, которая удивленно уставилась в его спину:- С учеником мастера Вонга? – неуверенно переспросила она, растеряв всю свою злость.

Мышонок улыбнулся и промолчал, отмечая про себя, что сестра больше не пугает его.

А еще молодой человек подумал, что они с Леоном Фуном наконец-то нашли действенный способ научить его храбрости.* Мэйхуа – нежные и благоухающие соцветия сливы муме, распускающиеся еще до листьев и переносящие даже морозы.