Лучшие решения. Луи (1/1)

Луи любит кают-компанию ?Леди Энн?: широкую светлую комнату, за годы обжитую настолько, что она кажется роднее каюты, где он только спит. В кают-компании они работают, едят, собираются за серьёзными и не очень разговорами, здесь же хранят карты, книги и записи. До Тортуги остаётся всего несколько дней, и близится законный отдых, но Луи сидит над книгой и не видит ни строчки, потому что мысли у него скачут где-то далеко. Нужно слишком много передумать?— и о том, что он обнаружил в себе, и о том, что ждёт их на острове. Едва ли губернатор Ямайки всё простил, едва ли Саймон их простил за то, что идиоты самоуверенные.—?Чего скис? —?спрашивает откровенно скучающий над судовым журналом Гарри.—?Думаю.—?Завязывай с этим.Луи морщится, но захлопывает книгу. О личном, похоже, подумать не время, зато можно поделиться тем, что он уже успел обдумать.—?У нас на борту золота на пару колоний. Впечатляет? —?Гарри откидывается на спинку стула, закладывает руки за голову, довольно кивает. —?Вот и ребят на Тортуге впечатлит. Предлагаю не вводить их в соблазн, а сделать хитрый манёвр.—?Не пытайся убедить меня, что заботишься о бессмертных душах Берегового Братства. В чём манёвр, который должен уберечь наши задницы?—?В том, чтобы выгрузить часть золота до того, как мы войдём в бухту, и сразу отправить хотя бы к Шерил. Заодно и жену высадишь, нечего её демонстрировать.Луи не договаривает, но Гарри и так понимает?— если кто-то свяжет между собой слухи о двух пленницах и появление у Гарри жены с племянницей, ничего хорошего не будет. Им и так внимания хватит на весь сезон штормов.—?Хороший манёвр.—?Что бы вы без меня делали?—?Страдали бы,?— фыркает Гарри.—?Не сомневаюсь,?— Луи улыбается, но после паузы всё же спрашивает:?— Как думаешь, стоит ждать в гости кого-нибудь от губернатора Ямайки?Гарри долго молчит, обдумывая, затем неприязненно морщится и пожимает плечами.—?Определённо стоит. Не знаю, правда, когда и кого. Что он может на территории Французской Вест-Индской компании?—?Формально ничего. Но это не значит, что он не попытается что-то сделать. Если не получится заручиться поддержкой Ле Вассёра… Будь мы на его месте, не просили бы никакой поддержки, сами нашли бы тех, кому нужно отомстить.Взгляд Гарри на пару секунд стекленеет, и Луи буквально видит, как у него в голове поднимаются какие-то холодные, страшные мысли. Возможно, о мести за Джемму. Гарри хочет сказать что-то ещё, но не говорит, и Луи, выждав и поняв, что продолжения не будет, переводит тему.—?Надеюсь, нас не ждёт ещё одна часть драмы про ?я недостоин Эйвери, отпущу, если попросит? и прочее?—?Луи, шёл бы ты… Куда-нибудь со своими вопросами. Конечно, я её не отпущу! Как знать, может в один день ты, наконец, поймёшь нас, простых смертных с сердцами,?— язвит Стайлс.Луи почти оскорблён, демонстративно складывает руки на груди. У него определённо есть сердце. И он, вероятно, может понять Гарри. Особенно, если ему дадут время понять себя сначала.—?И что же я пойму?—?Что некоторые люди особенные.—?И дороже золота?—?Ага. Но пока не понял, иди считай индейское золото.Луи ухмыляется, не скрываясь. Так вот каков ответ на загадку старой карги?— дороже золота человек. Очень по-женски. И очень разумно, потому что некоторые люди действительно особенные, и хорошо, что у Гарри, наконец, такой человек есть. Кроме Луи, конечно.В трюме темновато, приходится зажечь несколько ламп под потолком. Луи сдвигает крышку ближайшего ящика, и по стенам плывут цветные отблески с освещённых камней. Мидлтон тут же достаёт верхнее украшение.—?Странная штука,?— она вертит в руках золотую вогнутую пластинку, усеянную мелкими камнями, потом вдруг бледнеет и осторожно откладывает обратно. —?Это с трупа, да?Луи смеётся, новым взглядом окидывает содержимое ящика?— здесь всё похоже на то, что пираты снимали с полуистлевших костей. Указывает на другой ящик.—?Вон там, кажется, нестрашные вещи, начни с них.Элизабет быстро отходит подальше, оставляя Луи этот первый ящик.Почему здесь Мидлтон? Потому что умеет считать без ошибок, писать разборчиво, смеяться к месту и вообще она здесь будет полезнее, чем где-либо ещё. Луи занимает её работой, как и положено боцману, но что-то ещё внутри него говорит, что он врёт и держит её при себе. Правда в том, что ему просто так нужно.Луи находит, наконец, время подумать о своих чувствах, пока машинально перебирает содержимое ящиков, заодно прикидывая, что лучше сразу отправить на берег и что можно вообще не менять на деньги. Скучать? Это совсем не то слово, чтобы описать ноющее под рёбрами чувство, которое он ощущает уже сейчас, только думая о том, что Элизабет уйдёт. Без неё ничего, конечно, не развалится, но Луи не будет чувствовать себя правильно, без осознания, что где-то она есть. Где-то для него, с этой её улыбкой, прямым взглядом и желанием слушать и понимать. Разумеется, он не хотел бы, чтобы она осталась на корабле, где ей грозит опасность разоблачения, но он хотел бы, чтобы она… Осталась с ним, как бы это глупо ни звучало.Попытки понять, что происходит и не пугать Элизабет?— страдания на грани героизма, и ведь не оценит никто. А решать что-то необходимо, потому что Тортуга с каждым часом ближе, и там всё только больше запутается. Луи пытается быть с собой откровенным. Интерес, влечение?— всё это с ним бывало. Привязанность?— нет. И почему к ней? Потому что никто не хватался за него и не спрашивал, как он, не заглядывал в глаза, не ждал ответов, не отвечал на шутки?—?Смотри, как красиво,?— Элизабет показывает в руках огромное ожерелье, покрытое выдавленными в золоте знаками. —?Но кошмарно тяжело, не представляю, как это носили.—?Ага,?— Луи рассеяно кивает.Красивой ему кажется Мидлтон, увлечённо перекладывающая содержимое ящиков. Луи смотрит, как она закрывает один, что-то записывает, открывает следующий, и чувствует… Много всего чувствует. Трудно знать наверняка, но Луи она кажется привлекательной, и даже не столько из-за симпатичного лица, а потому, что она каким-то образом ухитрилась протянуть между ними нечто, крепче каната, связывая. Или не она? Луи точно знает, что иррациональное солнечное чувство сродни нежности принадлежит ему одному. И это не выглядит невероятным, наоборот, что-то в нём становится на правильное место, когда Луи понимает, он не просто привык к Элизабет, он привязался к ней, его к ней тянет, как магнитом, и это до странного естественно.Элизабет успевает перебрать ещё три ящика, пока Луи собирает свои мысли, а потом встаёт рядом, разбирает жемчуг, выкладывая рядами. Он косится на неё, следит за быстрыми движениями рук. Ему хочется знать, чувствует ли она так же, как и он, исчезающий между ними воздух, чувствует ли вообще хотя бы половину того, что чувствует он. И ему очень важно, чтобы она чувствовала, но сказать он не может ни слова.—?Мне нравится жемчуг,?— Элизабет улыбается чуть смущённо, пожимает плечами. —?У подруги моей тётки, мадам Бине, был розарий из жемчуга. Мне тогда казалось, я ничего красивее в жизни не увижу,?— Луи почти прилипает взглядом к её улыбке, следит, как меняется выражение её лица в ответ на давние воспоминания. И не может не улыбнуться в ответ. —?Мне было четырнадцать, когда тётка забрала меня к себе. И первый урок, который я выучила, женщины созданы для дела.—?Какая… —?он хочет сказать ?какая чушь?, но исправляется. —?Какая необычная точка зрения.—?Скажешь, что считаешь иначе?—?Кажется, в Библии говорилось что-то о том, что женщина создана для мужчины.—?А мужчины, значит, созданы для чего? —?Элизабет смеётся, разворачивается. —?Просто для того, чтобы быть? Слишком хорошо!Луи смеётся в ответ и поднимает вверх ладони, признавая своё поражение. Не так, чтобы он хоть когда-то думал о том, для чего такого важного существует. Для себя он выбрал цель?— позаботиться о тех, кто ему дорог, и считал, что этого достаточно.—?Так женщина создана для работы, и поэтому ты пошла на пиратский корабль?Элизабет деланно дуется, но быстро смущается.—?Я же тебя не спрашиваю, что тебя понесло на пиратский корабль. Тоже, знаешь, не слишком логично для дворянина.—?Спрашивай. Это не самая интересная и весёлая история, но если хочешь… —?Луи пожимает плечами, опирается двумя руками на ящик, стучит по нему пальцами.—?На чужие тайны и на чужую боль я не претендую,?— отвечает она после паузы.—?Но я-то претендую на твою поддержку.Элизабет поднимает на него глаза, светлые и внимательные. Она хоть знает, что он ей уже не в первый раз доверяет то, что знают только близкие или вовсе только он сам? Раньше доверял Барту, а Элизабет доверяет ещё легче. Потому что она принимает и потому что он ей верит. Потому что она слушает не из любопытства, а потому, что ей действительно есть дело.И Луи рассказывает всю повесть о том, как оказался на борту ?Леди Энн? под командой капитана Стайлса. Сначала, правда, другого Стайлса, да и корабль звался иначе. Луи рассказывает старую историю о том, как стал старшим помощником, а потом и боцманом, о своих сёстрах. Каким-то образом сбивается на рассказ вообще обо всём, о матери, которую бесконечно любил, о том, как Томлинсоны оказались в Новом Свете в поисках лучшей доли?— имя им ничего дать не могло, поэтому пришлось взяться за работу. До смерти матери они жили вполне достойно, та умела выкруживать средства, а вот после отец был разбит и, не имея больше сдерживающего фактора и одновременно не обладая способностью раскладывать деньги с умом, как мать, ударился в азартные игры, удачи в которых тоже не имел… В общем, Луи был в отчаянии и понимал, что никаких надежд на то, чтобы заработать достаточно денег, у него нет, долги росли каждый день, а кроме них были и обычные бытовые траты, не маленькие, так что единственной возможностью было разом получить большой куш, и плевал Луи на то, насколько это будет законно. В пятнадцать он, предупредив только старшую сестру, сбежал и присоединился к Береговому Братству. Вернулся с деньгами, которых хватило на то, чтобы покрыть долги отца и семьи, и можно было бы начинать всё сначала, но когда вернулся, оказалось, что отец болен. Он умер через неделю после приезда сына. Тогда Луи велел сёстрам собираться?— оставаться на Гваделупе не было никакого резона, да и девчонкам нужно было хоть какое-то имя, а не слава сирот игрока. Тортуга была не лучшим вариантом, но там Луи что-то мог сделать, поэтому они продали всё, что можно было продать, и уплыли, и Луи верил, что Тортуга лишь перевалочный пункт, что они все могут найти себе дело, и даже попытался… А потом Лотти сказала, что она всё знает и понимает, возьмёт девочек на себя, а ему надо в море, пиратом или моряком торгового судна?— для неё значения не имеет, она его меньше любить и уважать не будет.Луи рассказывает и рассказывает, пока не выдыхается. Элизабет кладёт ладонь ему на руку?— мягко, будто боится, что он её сбросит. Но Луи только накрывает своей, потому что ему нужно ощущение её поддержки после всего, что он рассказал.—?Скажешь, был неправ? Должен был найти занятие получше, это было бы логично для дворянина?Совершенно внезапно этот вопрос кажется болезненным. И так же внезапно кажется важным мнение Элизабет. А у неё в уголках губ притаилась улыбка?— мягкая и тёплая, а в светлых глазах?— понимание и полное принятие, будто она и не думала, как может быть иначе, не думала оценивать поступки Луи. Его самого.—?Скажу, что согласна с твоей сестрой. И каждый твой выбор правильный, потому что правильным был для тебя в тот момент. В конце концов ты можешь собой гордиться, ты защитил свою семью, позаботился о сёстрах, устроил их будущее. Вполне логично.—?Не уверен, что мама одобрила бы мой жизненный путь.—?Но наверняка одобрила бы заботу о сёстрах, правда?Луи улыбается, опуская голову, и чувствует себя так, как будто с плеч стащили целую гору. Он знал, что его друзья его понимают и одобряют, и ему этого казалось вполне достаточно. Но услышать ещё одно подтверждение со стороны Элизабет Мидлтон оказалось бальзамом на душу.—?Надеюсь, что правда. Нужно закончить со счётом до Тортуги.Она кивает, мягко высвобождает свою руку и возвращается к работе, а Луи замечает её румянец. И очень хочет приписать его появление себе. Томлинсон честно перебирает ящики, но постоянно соскальзывает взглядом на Элизабет, прослеживает её движения, смотрит, с каким интересом она рассматривает всё, что кажется ей красивым. Чувствуется это всё так, как будто он?— бочка с порохом, а у Мидлтон зажжёные спички. И она об этом не знает.Элизабет чувствует его взгляд, вопросительно поворачивается. А Луи понимает, что просто так пялится на неё уже слишком долго для того, чтобы это было приличным. И думает он тоже позорно долго. Луи отворачивается, облизывает пересохшие губы, чувствует, что ему ужасно жарко и немного страшно, потому что правда врезается в него как-то вдруг и со всего маху. Потому что он знает, как оно всё называется, но не знает, что делать?— ни сейчас, ни на Тортуге, где эти чувства никуда не денутся. Пока он откладывал обдумывание, всё уже решилось без него. Мидлтон просто случилась. Сначала он с ней подружился, а теперь, кажется, по уши влюблён, и у них на корабле одним влюблённым болваном больше всё-таки. И ему бы паниковать, но не получается, потому что в груди ширится тёплое приятное чувство, которое вопреки всему не кажется неправильным и опасным.Ящиков много, но они почему-то кончаются, пока они перекидываются фразами, что-то обсуждают, шутят. Луи кажется, что его волной сбило с ног и протащило по песку, а вокруг ничего не изменилось. Будто это нормально?— выяснить, что ты влюблён. Вот они разойдутся и… И что? Он будет к ней в гости ходить, спрашивать, как дела, и о своих рассказывать? Да он подохнет или от смеха или от тоски, не те у них отношения, чтобы просто разойтись, слишком много вместе прошли. И не те у него чувства. Луи прикрывает глаза, сжимая переносицу. Ну конечно, чувства.—?Кажется, всё,?— Элизабет сдвигает крышку ящика, дописывает что-то в свои листы, подсчитывает и перепроверяет. Луи оглядывает трюм, действительно всё, ящики даже стоят в нужном ему порядке. —?Завтра-послезавтра уже Тортуга, и это всё придётся тащить на берег. Ты же мне придумаешь какое-нибудь более лёгкое задание?Луи смеётся, согласно кивает, но не чувствует ровно никакого облегчения. Ему не нравится сознавать, что закончились и ящики, и задания для неё, и вообще её присутствие на корабле.—?Тебе так уж хочется сойти?—?Нет. Но это неизбежно и, возможно, к лучшему.К какому лучшему? Элизабет выстукивает какой-то незамысловатый ритм на поверхностях ящиков, собирает записи и старательно на него не смотрит. Но Луи всё равно не верит, что она может думать, что всё к лучшему.—?Впереди сезон штормов,?— зачем-то напоминает он,?— твоя поездка к отцу в любом случае откладывается.—?Я напишу ему письмо сначала. Вдруг он переехал.—?Хорошо,?— Луи испытывает странное облегчение от того, что она останется на Тортуге. Потому что для него это значит, что Мидлтон будет где-то рядом и у него есть больше времени, чтобы понять, что с ней делать. Потому что ему определённо нужно что-то с ней сделать, нельзя же просто позволить ей уйти в никуда. —?Поклянись мне всем святым, что никуда не исчезнешь. Чтобы я знал, где тебя искать.Луи подходит ближе, и Мидлтон приходится поднять голову. На лице у неё смущение пополам со смехом, и Луи хочет верить, что она его понимает. Не может же не понимать.—?Я не настолько маленькая, чтобы меня можно было потерять на Тортуге.—?Женщина, которую все принимали за мужчину столько времени, способна на что угодно.—?Я даже не знаю, мне оскорбиться или принять это как комплимент? —?Элизабет честно изображает возмущение, но через несколько секунд на губах у неё появляется лёгкая, совсем не ехидная улыбка, когда она тихо обещает:?— Клянусь, я никуда не денусь.—?Молодец.Она честно выполняет обещание, никуда не уходит, смотрит ему в глаза так же прямо. И за несколько секунд Луи принимает лучшее решение?— шагает ближе, прижимает Мидлтон к себе и целует. Потому что, что с ней ещё делать. Он ловит её поражённый вздох, чувствует, как её руки скользят по его груди, и, кажется, подгибаются колени. Но через мгновение Элизабет тянется ближе, поднимается на мыски, пальцами зарывается ему в волосы и отвечает на поцелуй. Луи притискивает её ещё ближе, так, что между ними нет даже воздуха, ладонями скользит по спине до самой поясницы, по рёбрам. Все мысли у Луи разом сгорают, оставляя только ощущения прикосновений, и никаких слов ему не нужно?— её движения ему навстречу были ответами на все невысказанные вопросы о её мыслях и чувствах. И, кажется, его мыслях и чувствах тоже.Луи отрывается от неё через, кажется, вечность. Прислоняется своим лбом к её, чувствует на лице сбитое дыхание, а под ладонями, обнимающими талию?— слабую дрожь. Встречает взгляд распахнутых глаз, касается ладонью тёплой порозовевшей щеки, спускается по шее, касается ямки между ключицами, чертит ключицу до края распахнутого ворота. Элизабет ведёт пальцами ему за ухом, и он следует за этой лаской, как зверь какой. И Луи чувствует себя внезапно прирученным и готовым выполнять команды, но только с одним условием. Ему, болвану, нужно, чтобы она ему принадлежала вся и по доброй воле, Господи Боже, и навсегда, чтобы нуждалась в нём так же, и чтобы так же его… Любила?И он это совершенно точно получит, потому что Мидлтон сейчас цепляется за него не хуже, чем он за неё.—?Ох, Боже,?— выдыхает Элизабет.—?Приятно познакомиться,?— хмыкает Луи, касается её губ коротким поцелуем. —?А теперь лучше уходи, пока чего-нибудь не натворили.Уже натворили. Только что. Открыли ящик Пандоры, и один Бог знает, чем это кончится. Этот поцелуй был откровением посерьёзнее, чем правда о том, что Барт это Элизабет, и всё разом изменил без возврата. И он знает, что она тоже знает.Мидлтон фыркает, смотрит прямо и улыбается темно и насмешливо. У Луи в животе полыхает пожар, и он с беспощадной отчётливостью чувствует всё её тело, когда Элизабет опускается, соскальзывая по его груди. Луи с усилием разжимает руки, и она выскальзывает, поправляет платок и уходит, обернувшись только у выхода.Томлинсон со стоном падает на ближайший ящик. Ему нужно подумать, подумать, подумать ещё раз и получше. Думать не хочется, хочется целовать Мидлтон, потому что так будет чертовски правильно. В следующий раз он с ней обязательно поговорит, прежде чем целовать, и следующий раз обязательно будет. Он понятия не имеет, правда, что ей скажет, но он попытается придумать. Когда сможет думать, а не радоваться тому, что получил, что хотел, и не получил по лицу.