Глава первая, о выигрыше и неудачном розыгрыше (1/1)

Музыка звучала совершенно иначе в его голове. Он ткал её из собственных мыслей и чувств — ноты переплетались, выстраиваясь в ровные ряды. Звенели, заглушая гам суетливого мира. Его музыка была другой, и только немногие могли это осознать.В зале повисла тишина. Музыканты расселись по своим местам, публика затаила дыхание — все они ждали великолепного и непревзойдённого маэстро, его магической игры, о которой ходило столько слухов.Он нажал на клавиши. Мелодия взвилась в воздух, отражаясь от высоких стен концертного зала. Дирижёр вскинул палочку, заиграли скрипки.Слушатели зашумели.***Билет попал к Ремусу Люпину случайно, на ипподроме. Он был не прочь сыграть, если не на рояле, пылившемся в чересчур просторной для единственного жильца гостиной особняка, то в карты. Однако на скачки он приходил только из-за любви к благородным животным. Его родители покинули этот мир довольно рано, и Ремус оказался совсем один, совершенно незаинтересованный в скучных балах и приёмах. Он с бо?льшим удовольствием общался с детьми и коротал время за книгами, чем с молоденькими девушками, кокетливо прячущими бледные аристократические лица за веерами.В карты на деньги Ремус принципиально не играл — его камердинер, оставшийся рядом скорее из уважения к английским традициям и покойному мистеру Люпину, чем из-за любви к его отпрыску, давно перестал удивляться количеству ненужного хлама, выпадающему из карманов сюртука хозяина. Ремус выигрывал курительные трубки, перья, чернильницы, книги, и никогда — монеты.— Говорят, этот композитор совершенно безумен! Однако его чутьё — дар богов. Моя милая супруга очень его почитает. Я, признаться, чуточку ревную, — со смехом заверил его мистер Уизли, покручивая рыжие усы. — Она ужасно расстроится, что я не смогу присоединиться к ней в этот раз, но… Наслаждайтесь победой, Люпин.Ремус был немного взволнован. Он сам учился играть — получалось из рук вон плохо, и на каждом концерте он ощущал себя школьником, который вот-вот получит указкой за то, что фальшивит. Отец возлагал на него большие надежды, отчего-то решив, что заниматься музыкой полезно, это учит терпению и развивает вкус. Но из Ремуса мог выйти разве что посредственный пианист в богом забытом кабаке, где никто не обращает внимания на ноты невпопад, и это никак не помогало ему сосредоточиться во время скучных уроков.Публика затихла и тут же взорвалась аплодисментами, приветствуя музыкантов. Маэстро — невысокий мужчина в чёрном — был хмур, он даже не взглянул в сторону зала, будто не видя людей, не поклонился, будто не слыша оваций. Он медленно опустился на пуф и провёл пальцами по белым клавишам — так гладят любовницу, не фортепьяно.Ремус закрыл глаза, вслушиваясь в мелодию. Она разгоралась, словно охваченные маленькой искрой сухие ветки, набирала темп. Она жила, грела изнутри, и ему хотелось улыбнуться от переполняющих душу эмоций.Он распахнул глаза. Музыка резко сбилась, оборвалась — теперь её беспощадно кромсали ножом, ноты рассыпались под пальцами мастера, языки пламени покрывались тонкой коркой льда.— Сначала, — потребовал композитор.

Ремус до боли в ладонях сжал подлокотники кресла, ещё надеясь, что всё это — дурная шутка, но едва мог вспомнить хоть какой-либо повод для подобного веселья. Музыканты начали вновь. Однако ноты больше не подчинялись им, не желали выстраиваться в стройную линию, превратились в какофонию и беспорядок, сливающиеся с удивлённым шёпотом слушателей.— Сначала!Мир пошёл трещинами, хрупкие стены задрожали, пошатнувшись из-за чужой безучастности и равнодушия. Люди громко отодвигали стулья, шуршали бесконечными юбками, стучали каблуками, неблагодарно хлопали дверьми.Ремус проводил глазами музыкантов и обернулся назад, чтобы посмотреть вслед уходящим гостям. Их недовольство, насмешки и осуждение висели в воздухе, гудели в ушах, но Ремусу не было смешно, он не чувствовал ни злорадства, ни оскорбления — ему было жаль сгорбившегося мужчину, сидящего за роялем. Композитор не двигался, уставившись в одну точку, и Ремус буквально ощущал его боль.Он в нерешительности поднялся, замешкавшись на мгновение, и всё-таки двинулся на выход, понимая, что ничего не может сделать или сказать. Уже за дверью Ремусу показалось, что он слышит, как по клавишам стучат слёзы.Так вся Англия узнала правду: Сириус Орион Блэк III глух, и он никогда больше не заставит Европу содрогнуться от мощи его сонат.***Ремус брёл по улице понурив голову. Вокруг него сновали люди — наряженные, надушенные, они громко хохотали, высмеивая чужой недуг. Они говорили абсолютно неподобающие приличным господам вещи, от которых у Ремуса началась мигрень. Раздосадовано толкнув какого-то джентльмена и даже не извинившись, Люпин ускорил шаг и свернул с главной улицы, подальше от этого цирка. Почему взрослые люди ведут себя как дети? Ему было противно от мысли, что несчастному композитору отныне каждый день будут напоминать о его фиаско, совсем позабыв о прошлых успехах. О его уникальных симфониях, об оглушительных овациях в концертных залах Парижа и Рима, о десятках, если не сотнях сонат для фортепьяно. Всего одна ошибка — и ты канул в Лету.Уже дома, устроившись у камина, Ремус решил обдумать произошедшее. Неужели он единственный, кто сочувствовал Блэку? Кто был расстроен не из-за потерянных денег за билет или, в его случае, из-за бессмысленного выигрыша? Кто не будет отпускать грязные шуточки и сплетничать за спиной? Он вздохнул, сделал глоток коньяка и вытянулся в кресле, закрывая глаза.Ремус вновь вернулся в переполненный зал. Все трепетали в ожидании, маэстро вскинул руки — и зазвучала музыка. Ноты путались, грохотало сердце — оно рвалось на свободу и истекало кровью сопереживания. Люди смеялись до слёз, смеялся даже дирижёр. Они тыкали в композитора пальцами, падали со стульев, топали ногами.Ремус резко встал, не в состоянии этого вынести, сделал несколько шагов навстречу и положил ладонь на сведённое плечо. Сжал, что было мочи, и потянул вверх, не говоря ни слова. Блэк тоже молчал, подняв остекленевшие от ужаса глаза.Мир смеялся Сириусу в лицо, и Ремус понял: он должен помочь этому человеку двигаться дальше.— Сэр?Ремус вздрогнул и с трудом разомкнул тяжёлые веки. Он не заметил, как задремал и практически сполз на пол, поближе к теплу тлеющих углей. Стоявший на пороге камердинер держал в руках лампу, неровный свет которой придавал его лицу зловещее выражение. После смерти родителей Люпин-младший вынужденно расстался с доброй половиной прислуги — живя в гордом одиночестве, он вовсе не нуждался в излишней опеке. Мозли, сохранивший своё место, мудро рассудил, что джентльмену негоже хозяйничать самому, и уговорил оставить хотя бы кухарку и горничную.— Который час, Мозли?— За полночь, сэр. Я велел разжечь камин в вашей комнате и положить в постель грелку. Вам нужно отдохнуть, вы выглядите так, словно проглотили дюжину лимонов.Ремус скривился ещё сильнее, но всё-таки перебрался в спальню. Он был благодарен бдительному камердинеру и дворецкому в одном лице, который не позволял Люпину-младшему вести неподобающий графскому сыну образ жизни. Только из-за Мозли он был опрятно одет и причёсан, хотя всё равно умудрялся взъерошивать волосы так, что их уже никак нельзя было уложить, и пачкать шоколадом манжеты и воротничок рубашки.— Подайте экипаж к десяти. И узнайте, где живёт Сириус Блэк, пожалуйста. Я хочу нанести ему визит.Камердинер кивнул и погасил лампу.Ремус так и не смог заснуть.***Кое-как натянув на себя одежду поутру, Ремус выскочил на улицу, на ходу доедая тост с малиновым джемом. Он уже знал, что подумает Мозли про эту вопиющую безалаберность, но предаваться долгим размышления о собственном поведении времени не было — Ремус был слишком возбуждён и нетерпелив. Это чувство, пришедшее ещё во сне, спутало все мысли. Люпин не был уверен, что его вообще пустят на порог, но он не собирался так просто сдаваться.Он остановился у ничем непримечательной двери и нахмурился. Примчался сюда, не имея в голове никакого плана, как какой-то безумец. Что сказать? Услышат ли его? Люпин выругался себе под нос и постучал.Как оказалось, у Блэка была экономка — дверь распахнулась практически сразу. Судя по корзинке в руках, женщина собиралась на рынок.— Чем могу вам помочь, мистер..?— Люпин. Ремус Джон Люпин. Я хотел бы поговорить с мистером Блэком.— Это невозможно, — женщина вздохнула и пожала плечами. — Он не принимает гостей.— Видите ли, я хотел бы взять у него уроки…— Разве вы не слышали? Он болен! И больше не занимается музыкой. Уходите, пожалуйста, пока он вас не увидел. Он очень рассердится, мистер Люпин, прошу вас. Мне попадёт, он и так вечно на меня ругается, а после вчерашнего…Ремус и не ждал, что его примут с распростёртыми объятиями. Ему стало жаль эту маленькую, сжавшуюся от ужаса женщину, которая продолжала что-то лепетать и теперь уже пыталась закрыть за своей спиной дверь, выталкивая Люпина с крыльца. Он покорно спустился, делая вид, что позволит так просто себя выгнать.— Конечно, миссис…

— Кроули.— Миссис Кроули. Извините, что задержал вас и потратил ваше драгоценное время. Уверен, вы торопитесь. Вас проводить? Меня ждёт экипаж, но я хотел бы прогуляться и проветрить голову, поэтому могу уступить его вам, — Ремус взял женщину под руку и, не дав ей опомниться, направил в нужную сторону. Усадив ничего не понимающую миссис Кроули на мягкие сиденья фаэтона, он сунул извозчику пару монет и похлопал по дверце, со спокойной душой отпуская лошадей. Люпин ещё некоторое время стоял у ворот, глядя повозке вслед, и когда та скрылась за углом, бросился обратно к дому.Он постучал вновь — ответа не было. Отыскал шнурок звонка и звонил так долго, что в соседнем дворе начали лаять собаки. Ремус обошёл здание, заглядывая в окна, и толкнул заднюю дверь, даже не рассчитывая, что та поддастся. В его душу закралось отчаяние, и Люпин начал понимать, как наивно и глупо было бежать в неизвестность. Неужели он всерьёз думал, будто его помощь примут? Он ничего не знал о Блэке. Может, он женат, у него есть дети, которые окружают его любовью и заботой, и именно это не даёт великому маэстро пасть духом. А что сделал бы сам Ремус, приди к нему какой-то неизвестный господин и начни навязывать помощь? Наверняка рассердился бы и вышвырнул непрошеного гостя вон.— Что вам надо? — хлёстко окликнул его чей-то голос. Ремус едва не подпрыгнул на месте, ощущая себя преступником, пойманным за воровством яблок из сада. Сердце в груди бешено колотилось, словно он бежал, не останавливаясь, от Марафона до Афин, из головы вылетели последние здравые мысли — ничего не осталось при виде фигуры, выросшей из ниоткуда за его спиной. Сириус Блэк. Такой же мрачный и угрюмый, как и его имя. Не дождавшись ответа, композитор вошёл в дом, пряча ключ в кармане сюртука, и оглянулся.— Чего вы ждёте? Заходите.Говорил он вполне чётко, но неуместно громко. Ремус неуверенно перешагнул через порог, но ничего толком не успел сказать — Сириус, не задерживаясь, миновал кухню, сеть узких коридоров и вышел в огромную тёмную гостиную, чуть ли не до потолка заваленную нотными листами. В полумраке Ремус еле поспевал за хозяином. Он споткнулся обо что-то и с трудом поймал книги, посыпавшиеся с тумбы. Справившись, наконец, с возникшими на пути препятствиями, Люпин с любопытством осмотрелся — именно так он и представлял место, где трудится композитор. Здесь пахло пылью, олифой и воском, которым экономка неустанно натирала мебель и пианино. Несмотря на царивший хаос, в комнате всё же было уютно. Ремус не сдержал улыбки.— Что смешного? — прикрикнул Сириус, очевидно заметив странную реакцию гостя.— Простите. Я… Эм, меня зовут Ремус Люпин и…— Я понятия не имею, что вы там несёте, — грубо прервал его Блэк и указал на небольшую дощечку, что лежала на столе. — Напишите.Сириус сел в кресло и уставился в окно пустым взглядом. Вероятно, так Блэк проводил каждый день — с горечью осознавая весь ужас случившейся катастрофы. Ремус взял мелок и быстро написал несколько строк. Он хотел было озвучить слова, но вновь замер, просто не зная, как себя вести, чтобы не показаться невежей. Помедлив, он протянул руку и тронул плечо Сириуса, но тут же отпрянул — тот вздрогнул, будто уже позабыл о присутствии незнакомца.— Меня зовут Ремус Люпин, — наконец сказал Ремус, показывая надпись. — Я хочу у вас учиться.— Исключено, — Сириус небрежно отмахнулся и опять отвернулся, показывая, что не настроен общаться. — Я не беру учеников. Прощайте.— Но… Чёрт! — Ремус пробурчал неразборчивые ругательства себе под нос, не собираясь даже в обществе глухого опускаться до уровня моряков и пьяниц, шатающихся по Ист-Энду, и стёр буквы. Неужели всё, что ему остаётся — это развернуться и уйти ни с чем?Он обошёл кофейный столик и диван, чтобы загородить собой окно, и протянул Сириусу табличку.— Пожалуйста, мистер Блэк. Никто, кроме вас, не сможет мне помочь.Сириус откинулся на спинку кресла и скрестил руки на груди. Он скользнул оценивающим взглядом по пальцам Ремуса, будто пытаясь определить по ним, способен ли тот вообще играть, и криво улыбнулся.— Сольфеджио C minor, — прошептал Сириус, пряча хитрую улыбку, сверкнувшую в глазах, за прикрытыми веками. Он будто ждал этого момента, ждал прихода Ремуса, зная всё наперёд, читая будущее по нотным листам, как гадалки читают по кофейной гуще. И если это какая-то комедийная пьеса или розыгрыш, то Ремус оказался в ней вполне добровольно — отказываться он не собирался, не сейчас. [1]Люпин отложил мел и, отряхнув ладони, прошёл к фортепьяно. Ему пришлось повозиться, освобождая пуф и крышку от лишних бумаг под пристальным взором Блэка. Сириус наблюдал молча, напряжённо стискивая пальцами подлокотники кресла, будто готовый вот-вот сорваться с места, и не проронил ни слова, стоило Ремусу наконец начать играть.Ремус едва ли помнил, когда в последний раз сидел за инструментом, обречённом на вечное молчание с момента похорон Лайелла Люпина. И его единственный сын не горел желанием возвращаться к музыке, просто-напросто не видя в этом смысла.— Ай!Ремус не заметил, как Сириус поднялся и взял указку, которой со всей силы ударил его по пальцам. Так, что тот от неожиданности нажал всей ладонью сразу на несколько клавиш и остановился.— Что вы… — начал было он, но осёкся. Табличка осталась лежать на столе, это значило, что ни единого слова Блэк не услышит. Но как он только понял, что Ремус фальшивит!— Это никуда не годится, — Сириус завёл руки за спину и принялся покачиваться на мысках. — Сколько вам лет?— Двадцать семь.— Я не слышу, — казалось, Блэк не придаёт никакого значения своему недугу. Он говорил эту фразу так просто, с такой иронией, будто обсуждал какие-то повседневные и весьма забавные вещи. —Покажите.Ремус раздосадовано фыркнул и дважды показал десять пальцев, потом — семь, глядя на Сириуса снизу вверх. Это определённо розыгрыш — слишком нелепо ведёт себя музыкант для того, кто опозорился перед сотнями людей прошлым вечером. Может, Ремус всё ещё спит, и Мозли с минуту на минуту его разбудит? Но пробуждения всё не наступало. Ремус ощутил укол совести и отвёл взгляд в сторону. Неужели он только что уподобился всем тем, кто смеялся над провалом гения, неужели он сам рассмеялся ему в лицо? Эта мысль показалась Ремусу невыносимой и отвратительной настолько, что от стыда у него загорелись щёки. Захотелось встать, взять маэстро за руки и сердечно извиниться — и за себя, и за всех остальных, но тело не повиновалось — Люпин так и остался сидеть, пристыженный и огорчённый.— Судя по вашей игре, в последний раз вы садились за фортепьяно ещё в младенчестве, — Сириус захлопнул крышку инструмента, заканчивая так и несостоявшийся урок. — Вы должны играть каждый день. Начните с нотной грамоты, раз вы её забыли. Или никогда не знали? Впрочем, неважно, — Сириус покачал головой, говоря скорее сам с собой, чем с гостем. — Завтра в восемь. Я предпочитаю играть с раннего утра до обеда. Самое плодотворное время, когда проснувшиеся птицы вторят мелодии, — он глянул в окно, затем — на часы, нахмурился и, наконец, упёрся взглядом в Ремуса. — С вас десять шиллингов. А теперь убирайтесь прочь.Не дожидаясь ни реакции, ни оплаты, Сириус вышел в коридор и отпер входную дверь. Он опять сделался взвинченным и грубым, нерасположенным к продолжительному общению, поэтому Ремус молча оставил несколько монет на крышке фортепьяно и покинул дом, лишь кивнув на прощание.Он вдохнул полной грудью свежий воздух, наполненный ароматом цветов, и бодрым шагом направился в сторону Сити, потирая ноющие костяшки. Однако никакая боль не могла заглушить бешено стучащее в груди сердце, оживлённое небывалой удачей. Сам Сириус Блэк согласился взять его в ученики! Об этом непременно нужно рассказать Поттерам — Лили не раз говорила, что из Ремуса выйдет толк, если он будет прикладывать больше усилий.Теперь Люпин был уверен: сон оказался вещим. Он обязательно всё исправит.