Микелетто Корелья (1/1)
Говорят, раскаяние?— это ключ к Раю. Я был мясником, душегубом, ручным палачом. Я прожил тысячу жизней, и сотни таких же я отнял. Я стоял на вершине мироздания и падал так низко, что глаза мои забыли о свете. Я томился в темницах и жил во дворцах. Я знал всё. Ты мне свидетель, Господи, я знал и любовь. Ненависть же мне не была дарована?— я убивал не из злости. Любой пёс любит своего хозяина, он лижет ему окровавленные руки, несётся впереди лошадей и душит приглянувшихся ему зайцев. Альфонсо Арагонский, Вителлоццо Вителли, Оливеротто да Фермо, юнец Бентивольо, посол доброй воли Орсини, тот священник с рыжими кудрями, доверенный Перотто… Господи, дай мне вспомнить их лица! Дай мне робеть пред их истерзанными телами, дай мне раскаянья! Господи, услышь мой голос! …В Милане нынче холодно, Господи. Ветер несёт осколки выцветшей черепицы, мороз и тающий снег. Я прихожу в церковь и оставляю там монеты?— залатать крышу. Мне не о чем молиться, Господи. Я знал всё, я ведал всё и всё забыл. Монна Лукреция носит дитя. Здесь, в Милане, шепчут, что смерть её брата?— плата за здорового малыша. Я отплёвываюсь, Господи, и не спрашиваю у тебя так ли это, ибо сам знаю, что нет. Я собираюсь приехать к ней весной, потому что чувствую, что до весны не доживу. Я привезу погремушки ребёнку, если денег хватит, потреплю за ухо Джованни. Господи, почему у меня нет сына? Я задаю тебе этот вопрос, но не жду ответа, Господи. Неисповедимы пути Твои. Ты дал мне выбор, о, Господи, и я выбрал зло. Я каюсь, Господи. Узри мою веру и прими мою душу в руки свои. Прими мой выбор. Прими меня. Я мнил себя Твоим Воином. Как же я ошибался! Людям свойственно ошибаться, и я гляжу в голубое, высокое, ледяное небо Милана?— я поступил правильно, раз не замарал руки в последний раз. По улицам дуют сквозняки. В Милане нынче… холодно… Господи… В Пизе пахнет морем и водорослями, мы с Чезаре стоим по колено в волнах, и я ощущаю, как накаляется песок под моими ступнями. Его рубашка промокла и развевается на солёном ветру. Мы заливаемся смехом, лучи ласкового солнца треплют наши кудри, я чувствую счастье и чувствую жжение в ладонях, которые расцарапал о прибрежные коряги. В Пизе всегда жарко, Господи, даже зимой. В Риме моих жёстких рук касаются мягкие пальчики монны Лукреции. Она дарит мне новую рубашку с расшитыми чёрным бисером рукавами. На обед подают валенсийскую сангрию и оленину под соусом, Джоффре опрокидывает на себя бокал с вином. Его Святейшество заливается смехом. Мне тепло. Мне спокойно. Под Форли нас застигают ветра. Ночью я грею окоченевшие пальцы у костра и думаю о тех, чьи глотки нужно перерезать. Чезаре читает письмо сестры вслух, его губы складываются в горькую улыбку от боли и ревности. Я чувствую чужое имя на своих потрескавшихся губах. Альфонсо… Язычки пламени касаются моих небрежно выставленных вперёд рук, и мне горячо. Говорят, раскаяние?— это ключ к Раю. Тепло ли в Раю, Господи? В Милане же… Я не Микелетто из Милана. Я Микелетто из ниоткуда. Примешь ли ты мою последнюю исповедь, Господи? Примешь ли ты мое раскаянье?