Black Night (1/1)

Вечером милиционер неожиданно появился только к третьей Валиной сигарете и трети бутылки пива. Если честно, Гашпаров ждал, что тот будет ломаться и ковыряться куда как дольше. Зато теперь он увидит кое-что интересное.—?Цыплёнок! —?сразу замахал он рукой,?— дуй сюда, щас что-то крутое увидишь.Парень заставил блондина сесть на лестнице немного сбоку. Отовсюду гремела музыка и раздавались сливающиеся воедино голоса да немного пьяный хохот. А может, и не немного. К Валику подошла девушка с темными волосами и выразительным макияжем.—?Знакомься, цыплёнок, это Шарлотта. И сейчас она сделает мне еще один прокол в ухе.Немного непонимающий взгляд Димы откровенно смешил, и Гашпаров лишь снял с одежды одну из булавок и протянул девушке вместе с вытащенной из кармана зажигалкой. Она тут же принялась греть острую её часть на огне. Валик не сдержался, чтобы не наклониться и не выдохнуть на ухо Дубина:—?В обморок только не падай.И чмокнул в щеку, тут же выпрямляясь и героически подставляя Шарлотте свое левое ухо. Та быстро проделала в мочке булавкой дырку чуть повыше первой и закрыла её, используя в роли импровизированной сережки. Калигари наморщился, зашипел от мимолетной боли, но сдержался. Только на самое мгновение выступили слезы на глазах.Пока до жути красивая девушка, казалось, пыталась довести Калигари до слёз, Дима не мог отвести взгляд от парня, с детским восторгом ожидающего столкновения собственной плоти и раскалённой иглы. Тот сам с какой-то шальной улыбкой подставил часть тела под женские руки. Дубин даже не моргнул?— не потому что испугался, а потому что не мог оторвать от чёртова панка взгляд. Блять.Где-то внутри заскреблось то подростковое желание проколоть ухо, подавленное так усердно и давно, что Дима, может, и не вспомнил бы, если бы не картина перед его глазами. Хотя о чём речь? Его бы здесь и не было, если бы не этот придурок с торчащей в ухе булавкой.Придурок охренеть как красиво улыбался.—?Вот так и живем. Как думаешь,?— и снова их лица резко оказываются друг напротив друга,?— сможешь согласиться, что асимметрия смотрится сексуальнее?Дубин едва поборол желание провести по этой булавке. Он остановил собственную руку в десяти сантиметрах от металлической побрякушки, подумав, что парню и так больно. Ладонь безвольной плетью опустилась вдоль собственного тела. Глаза парня притягивали, на дне взгляда, скрываясь за несколькими каплями хмельного настроения, пряталось что-то ещё. Дима облизнул внезапно пересохшие губы и ухмыльнулся, допустим, абсолютно честно сказав:—?Чтобы твоя рожа треснула от самодовольства? Хотел бы я на это посмотреть.Казалось, что ответное ?это значит, да?? имело какой-то иной подтекст. Возможно, его ?да? тоже скрывало за собой чуть более глубокий смысл?Может, панк всё это время был прав?—?Ох, какие мы агрессивные,?— дразняще произнес Валик,?— палец тебе в рот не клади. Интересно, а в постели ты такой же зверь?Калигари смотрит из-под густой черной челки блестящими глазами и заигрывающе улыбается. Они оба уже втянулись в эту безумную игру по обмену колкостями. Только не заметили, как ?кто кого заденет? медленно, но крайне уверенно начало перетекать в ?кто к кому подкатит?. А если и не начало, то определенно двигалось в эту сторону. Слишком близко сейчас оказались их лица, слишком наэлектризованными были взгляды.—?Или ты сам не знаешь, потому что никогда и ни с кем? Так давай проверим, я готов быть добровольцем.Кажется, несколько человек, наблюдавших за развитием этой гей-драмы, аж подавились от смеха. Тем временем Гашпаров и не думал остановиться. Он аккуратно переплетал свои пальцы с Димиными, делая вид, что не происходит ровным счетом, и обжигающе нес бред на ухо.—?Нет, я понимаю, что ты про мужика и не мечтаешь, но как там кошка? Хоть она-то потрахалась? Или у вас это семейное? Ну не обижайся, цыплёнок, но это правда. На правду же не обижаются?—?Мне интересно, как долго ты хотел задать этот вопрос. А ещё интереснее, какого ждёшь ответа.Он уже говорил, что глаза у панка красивые? Сейчас они напоминали небо в феврале. Затянутое тучами, готовыми осыпать землю снегом. Только Калигари не туча, а Дубин?— не земля, может, поэтому взгляд, напротив, обжигал, заставляя скулы краситься в алый, кадык?— дрогнуть, а внизу живота?— затянуть. Он сам не понял, когда они успели к этому прийти и что сам отвечает на чужие подкаты. Может, поэтому был таким разговорчивым.—?За её пушистую жопу не беспокойся, уж за ней-то точно не заржавеет. Да и кандидаты у неё менее выёбистые, чем у меня.А вот стандарты у неё ниже.Кошке лишь бы зуд унять и потребность в размножении. А Диме бы здоровые отношения. Это те, где не будут орать, подавлять, и не уйдут, хлопнув дверью, назвав тебя неинтересным. Ну конечно, по сравнению со своим первым опытом он был тем ещё цветочком.Её звали Лиля и она пырнула его ножом. Потом позвала на свидание. Показала что такое влюблённость, первый опыт, второй, ещё чёрт знает какой и ушла, решив, что он не тот, кто ей нужен, не забыв добавить, что его тотемное животное?— суслик. Тогда Дубин остался не только с разбитым сердцем, но ещё и растоптанной гордостью. Сейчас он понимает, что возможно, Лиля была недостаточно мужиком.—?Видимо, твоя тайная мечта так и останется неисполненной.Он посмотрел на свою ладонь в руке парня напротив, усмехнулся косо и заставил себя отвести взгляд от чужих, пылающих смехом и чем-то ещё. Чем-то, о чём консервативному Диме, как и большей части их общества, непривычно говорить вслух. Но это был Валик. С ним было стыдно, но не так. Почему?— думайте сами, Дубину совершенно не интересно.Калигари рассматривает руку парня, на которой весьма отчетливо располагались царапины, явно нанесенные кошкой. Часть более свежих, часть новых. Да-а, кажется, кое-кто даже с Котлетой не в ладах.Дальше?— лучше. Панк аккуратно оттянул пальцами край футболки Димы, чтобы оголить плечо. Сначала?— чуть прошелся по коже ногтями, потом прильнул губами и начал целовать грубо, порой кусая, да так, чтобы определенно синяки и засосы остались. Потом снова отстранился и посмотрел в глаза, чуть сведя брови и совершенно не обращая внимания на усилившийся одобряющий гул со всех сторон.—?А ты что сидишь, как отмороженный? Я тебя вроде сватать не собирался. Прояви инициативу. Поцелуй, что ли.И долгий-долгий выжидающий взгляд.Губы находились в опасной близости от многострадального уха, а пальцы сами потянулись к шее, под ворот футболки, пробегаясь самыми кончиками, вызывая мурашки у панка. Тот в противовес заставил Диму горячо выдохнуть, получив доступ к шее, чтобы осыпать её поцелуями и укусами, оставляя следы и неизгладимое впечатление.—?Я ещё слишком трезв, чтоб целовать тебя на людях.—?А чего ты боишься? Тут все свои, никто тебя не укусит. Ну, только если я. Самую малость. И никто не сдаст, чем ты тут в свободное время занимаешься.Валик уже откровенно лапал Дубина за бедра, сверкая самой наглой из всех возможных улыбок и, кажется, получая невозможное удовольствие от отсутствия какого бы то ни было сопротивления. Внезапно Калигари отстранился, стрельнул оценивающим взглядом, притянул Диму к себе за не очень плотно прилегающий к коже ошейник, и поцеловал, требовательно кусая губы, забираясь языком в рот, а руками?— под футболку.Казалось, жизнь снаружи будет идти, погода и времена года?— меняться, государства?— распадаться и воссоединяться, а тут все будет как прежде. Будут звенеть бутылки с алкоголем, будет греметь музыка вперемешку с пьяным смехом. А эти двое так и будут целоваться, отвлекаясь лишь на танцы и алкоголь. Гашпаров Диму особо не останавливал, хоть и знал, что утром кое у кого будет приличное такое похмелье. Сам панк почти не пил, лишь иногда делая пару глотков из бутылки?— вся эта атмосфера вседозволенности пьянила лучше пива.В какой-то момент, когда часть ребят уже разбились на парочки и расползлись по углам, Валик тоже затащил Дубина в какой-то относительно пустой кусок пространства, целуя еще настойчивее, чем до этого и бесцеремонно лапая тело. То, что некогда могло еще себя назвать порядочным советским полицейским, теперь до ужаса сильно пропахлось пивом и сигаретным дымом: курили здесь многие, и аромат в воздухе стоял соответствующий.Гашпаров неспешно запустил пальцы в растрепанные и взмокшие Димины волосы, смотря в самые глаза блондина. Где-то на дальнем фоне гремела музыка Deep Purple, звенело бутылочное стекло, слышались голоса. Все казалось почему-то до остервения далеким, словно за закрытой дверью. Блядски не хотелось признаваться, что к этому парню, с которым все началось с дурацкой погони и поцелуя в надежде быть сочтенным за ненормального и оставленным в покое, его тянуло не хуже магнита. Только вот показывать это совсем не хотелось. Вот играть наглого и безбашенного (хотя так оно и было)?— за милую душу.—?Ну что, цыплёнок, теперь ты достаточно пьян, чтобы меня поцеловать?—?Только…ах.Дубин выгнулся в панковских руках, ведомый этим крышесносным ощущением чужих губ и зубов на его коже.—?Только не оставляй следов.Когда-то он услышал фразу ?моё тело?— храм? и решил, что храм, не храм, а возможное доказательство чего-либо?— так точно. Поэтому какой бы заманчивой ни была перспектива получить еще несколько особо сильных укусов, так будоражащих кровь, чувство осторожности было таки немного сильнее.Боги, он был так чертовски пьян. И, кажется, мог позволить панку сейчас делать с ним что угодно?— настолько ничего не соображал, настолько было хорошо. Где-то вдалеке, хотя по факту?— вот оно, рядом, только руку протяни, только глаза открой и вот: звучит музыка, тут и там раздаются пьяные разговоры и смех, кто-то подрался, кто-то ещё не успел, а кто-то и вовсе желал уединиться, при этом оставаясь практически на виду. К слову, к последним относились и они с Калигари. Вокруг бурлила жизнь, пьянящее ощущение свободы, а всё что интересовало их в тот момент?— тела друг друга. Казалось, Дубину вообще ничего не нужно было?— только бы иметь доступ к чужой горячей коже, а с его собственной не исчезали сильные руки и чувственные губы. Поцелуи панка дразнили, пытали, распаляя всё сильнее. Грубые, потом ленивые, местами почти нежные, они заставляли то, что ещё пару часов могло называться Дмитрием Дубиным, самоидентифицироваться не иначе, как лужа. Он был пьян? Определённо. Было ли дело в алкоголе? Не-а.Как докатился до жизни такой?— не помнил. Как оказался сидящим на панковских бёдрах?— подавно. Поэтому и признания в чём-либо Дубин считал излишним. Хорошо было. До невозможности хорошо. По телу гулял алкоголь и азарт, подгоняемые возбуждением, а низ живота пылал огнём. Казалось, даже с Лилей такого никогда не было. И казалось, что ему не казалось. У панка бедра крепкие и кожа не менее горячая, нежели его. Дима не отдавал себе отчёта ни о том, с каким голодом отвечает на чужие поцелуи, ни о том, где были его руки и уж тем более не о том, как двигался на сильном теле под собой. Вопрос Калигари Дубин предпочёл оставить без ответа.Как будто по движениям его языка ничего не понятно.Валик совершенно не замечал текущего, словно песок сквозь пальцы, времени, и опомнился только когда большинство уже отрубило то ли от усталости, то ли от алкоголя, еще часть расползлась по домам, а они с Димой вот-вот зашли бы куда-то дальше поцелуев, если бы не определенные физиологические особенности и отсутствие возможности исправить эту ситуацию. Даже оторваться друг от друга было трудно, но нужно. На улице уже начинало светать. Четыре часа утра.Дубин сейчас казался совершенно другим с этим ошейником, растрепанными во все стороны волосами, блестящими зелеными глазами и припухшими от поцелуев губами. И таким он нравился намного больше.—?Дим… —?голос почему-то осевший и еще более охрипший, словно за эти часы Калигари разучился говорить,?— тебе нужно уходить. Если тебя в таком виде застанет кто-то не из наших… будет плохо.—?Ещё немного, ладно?Он льнёт, отвечая, а после сам втягивает панка в новый поцелуй. Второй, ещё один и так по кругу. Губы горели, но он, едва прикрыв их, с полузакрытыми глазами под растрёпанной чёлкой, елозя на чужих крепких бёдрах, будет снова и снова тянуться навстречу. И шептать горячо, припадая к шее.Гашпаров говорит, и одновременно льнет к парню, словно большой кот, с улыбкой целует в мочку уха, за талию обнимает, и снова с губ срывает поцелуи, но уже не так возбужденно, как ночью, а более лениво, что ли. Он никогда не отличался верностью по гроб одному человеку, но Дима определенно показался ему интересным и уж точно не тем, кого можно было быстро списать со счета. Как минимум, милиционер в панковской тусовке?— это весьма неоднозначно. Валику такое нравится.Будь Дубин трезв?— непременно бы испытывал дикое чувство стыда. А, может, и до этого не дошло бы, но это не имеет ровным счётом никакого значения. Как бы несуразно ни звучало, но Калигари снова оказался прав: Дима вёл себя как кошка. Кусал, царапал, тёрся, рычал, скулил, дрожал?— он, может, и предпочёл бы это забыть, но вряд ли такое было возможно. Скорее эта ночь станет преследовать его во снах и не только ещё активнее предыдущей. Но с Калигари было хорошо. Так хорошо, что он готов был забыть о собственной просьбе?— только бы ощутить эти зубы на чувствительной коже шеи. Больше поцелуев, касаний, больше следов, чёрт возьми, больше его.—?Ты же еще придешь, правда? Я здесь почти всегда, не пропускаю ни одной тусовки…—?Звучит так, словно ты очень хочешь меня здесь увидеть.Кусать, ни разу не будучи остановленным, а потом осыпать поцелуями аккуратные следы.—?Не могу сказать, что не хочу того же.И улыбаться с закрытыми глазами, прижимаясь лбом ко лбу панка.Гашпаров игриво улыбается и сдувает с глаз длинную отросшую рваную челку, оставляя на Диминой скуле еще один аккуратный поцелуй и потираясь носом о нос.—?А если нет, то я сам могу тебя найти. Балкончика у тебя нет, да и я за Ромео не сойду, но в окно залезть могу. Или ты не любитель такого?Валик достал сигареты, спички и закурил, выпуская дым кольцами. Он не курил с того самого момента, как к тусовке присоединился Дубин, так что сейчас жутко хотелось затянуться сигаретой и получить необходимую дозу никотина.Только Дима не придёт ни через день, ни через неделю. Как бы ни хотел снова увидеть парня и ощутить всем телом это чувство свободы, а ещё лучше?— ощутить его руки и губы на коже, Дубин не придёт. Не сможет. Не из страха. Из-за прозаичного и бытового ?хоть бы не сдохнуть?, потому что работа отнимала все его силы. Милиционер будет видеть Валика только во снах. В настолько живых и нереальных, что будет просыпаться глубокой ночью, тяжело дыша, едва ли не скуля от ощущений внизу живота. Собственный пульс будет биться в самых ушах, а в голове упорно будут стоять образы Калигари, пока консервативный Димочка, который ни разу не из этих, будет доводить себя до оргазма едва ли не каждую ночь. Стыдно будет?— пиздец. Но сделать с этим он ничего не сможет.Дубин будет проклинать свою работу, потому что она будет мешать ему жить, а не существовать, как раньше. А к панку будет тянуть всё сильнее.А Валик будет ждать, устало и безнадежно, делая вид, что совсем не вглядывается в даль и не хочет увидеть одного вполне конкретного парня. Друзья подшучивали над тем, что кое-кто, кажется, влюбился, но не то чтобы Гашпарова это сильно беспокоило. Он и сам понимал, что так оно все и происходит.Правда, Калигари никогда не был особенно терпеливым. Зато обладал тем, что в народе очень любили называть шилом в заднице. Проще говоря, спустя неделю ему надоело ждать Диму из участка, так что он решил нанести ему личный визит. Только была одна проблемка. Вернее, пока еще не было, но она имела все шансы появиться, заметь кто-то, что к Дубину вечерами бегает панк.В мае было душно настолько, что почти все открывали окна, пытаясь хоть как-то не задохнуться в жаре наступающего как-то слишком поспешно лета, и это подкинуло одну идею. Дима ведь жил всего лишь на втором этаже, и наловчившемуся залезать везде, где только можно, Валику не составило бы труда залезть в окно. Что иронично, сейчас он очень упорно рвался прямо в руки менту.Трудного здесь не было ничего?— по балкону первого этажа, по водосточной трубе, а вот и нужное окно. Свет горел, но Дубин, кажется, был чем-то занят, так что совершенно не заметил ночного гостя.Он дрочил, черт его побери. Гашпаров на минуточку даже забыл, зачем он здесь. В конце концов, не прерывать же такой интимный момент (а подглядывать нормально, да-да). Но самой поразительной новостью стало то, что Дима кончал с именем Валика на губах.Калигари мягко скользнул в квартиру, перекидывая ноги через подоконник и бесшумно, как кот, подходя со спины. Он закрыл ладонями чужие глаза и одурманивающе прошептал на ухо:—?Угадай, кто?Не дожидаясь ответа и не давая никаких объяснений по поводу того, как он вообще здесь оказался, Валик начал целовать Диму в шею, чутко, страстно, иногда размашисто проходясь по коже языком и вместе с тем стараясь не оставить следов, происхождение которых было бы затруднительно объяснить.