I (1/1)

Олег был чуток душой, пусть и избегал иной раз этой чуткости. Что-то было особое?— до рези под ребрами?— в пролетавших мимо вспышках фонарей, кровно родственном надрыве голоса Лёвы Б., запахе автомобильной ?печки?, волос Разумовского в конце концов… Кажется, деталей было больше, но отчего-то в память врезались именно эти несуразности. Они и стали единой частью паззла, вставшей на место так же, как затягиваются здоровой тканью зияющие раны. Еще фрагменты видимого спектра: вот он, Олег, с необратимо потяжелевшим за последние месяцы взглядом. Встретиться с таким?— как привязать камень к шее и утопиться. Зеркало транслировало летевшие в карий омут искры?— белый снег по черным рекам. Между век?— талые воды. Нос заложило слезливым насморком. —?Отогрелся? —?прозвучало со стороны Разумовского. Сережа, его Сережа, сидел рядом, все пытаясь заглянуть Волкову в глаза, совсем отошедший, живой, порядочно пристегнутый по диагонали от плеча к тазобедренному суставу ремнем безопасности. То он сидел тихо, завороженно наблюдая ночной город, в который, казалось, никогда не смог бы вернуться; то он ерзал, по-птичьи зарывался носом в шарф, чертил что-то на запотевшем от дыхания стекле, да все?— косясь на Олега. Почему не смотришь? Ну почему?! Волков не выдержал, разулыбался, как никогда, кажется, в жизни, незаметно наблюдая за рыжим и так же незаметно дыша через рот. На ворот куртки сорвалась с щеки влага. Господи, мы дома… Двое, вместе. По губам упрямо ползла улыбка. Олег рассмеялся: шепотом, до первого болезненного хрипа. —?Отогрелся? —?настырно повторил Разумовский, шатнувшись вбок, ближе к Олегу. У Волкова потемнело в глазах от мимолетного ощущения чужого дыхания на щеке, которое на мгновение сменили горячие губы. А на шее холодные пальцы. В это счастье так легко верилось. Ослепительно мелькнула вспышка света на фонарном столбе. Вдруг все остановилось?— в смеси дыма и черных перьев. Стало невыносимо тесно и невозможно дышать. Олег резко сел в постели, почувствовав, что задыхается. —?Не спишь? Олег покосился через плечо на стоящего в дверях Сергея, по привычке схватывая все детали: распущенные волосы, которые Волков отказался стричь вопреки просьбам того, мурашки по коже рук и шеи?— от утренней прохлады, опухшие веки, сонный взгляд, отсутствие дрожи в руках, чуть сбившаяся к левому плечу футболка. Ночью спал?— однозначно. Безопасен и в безопасности, хотя к его нахождению на балконе мужчина относился с легким недоверием: всего второй день в сознании и на ногах?— возможен обморок. Сон стал чутким, балкон на две их комнаты общий. Вероятно, проснулся от щелчка замка и звука отъезжающей двери. Неудивительно, что вышел. Олег перевел взгляд на спокойное море, выдохнул. —?Не светись лишний раз. —?Насколько я могу судить по пейзажу, мы здесь одни.Приближающийся шорох босых ног по плитке. Облокотился рядом, но соблюдает дистанцию. Хорошо. —?Дашь сигареты? Я видел дым, когда ты меня разбудил. —?Я не будил,?— Волков не глядя протянул ему пачку. Пауза. В воображении Олега мелькает Разумовский, прожигающий его руки бычком. Волков замер с закрытыми глазами, прогоняя этот образ. Выжидающий взгляд Сергея, уже стоявшего с сигаретой в зубах. —?Мне нужно… Олег повернул голову в его сторону, не отрывая глаз от мирного горизонта. Он заставил себя замедлить дыхание, мысленно вел счет. —?Знаю. Подойди,?— восемь. От Волкова не скрылось удивление, скользнувшее по чужому лицу. ?А ты готов?? Боль от знакомого, вырезанного на внутренней стороне век выражения. Десять?— выдох. Шорох осторожного приближения на шаг. Олег открыл глаза, наконец загнав легкий морок беспокойства глубже, сам повернулся лицом к Сергею, оказавшемуся достаточно и не слишком близко. Идеально. —?Слушай, я понимаю, что ты не можешь доверить мне зажигалку. Если тебе тяжело мне прикурить, так же как и постричь мои ужасно отросшие волосы, давай просто не будем устраивать драму преодоления. Мужчина достал зажигалку. Раздражения в голосе Разумовского не было. Никогда не был дураком, теперь тоже успел что-то заметить. Смешанное чувство?— внезапная усталость и что-то неопределимое. Ложь: определить можно, но Олег не решился вникнуть. Решился бы разве что во сне, где снова все хорошо, а потом… Как будто могло быть иначе. —?Не тяжело. Давай. Прикурил ему и снова закурил сам. Пока Сергей был без сознания, Олегу не раз приходилось оказываться к нему слишком близко. И со вчерашнего утра?— тоже. Это не вызывало напряжения. Слишком много всего, что должно было подкосить Волкова, но с самого ?воскрешения? до настоящего момента он был на ногах, чтобы: наладить контакты, найти Разумовского, не дать скопытиться или опять поехать кукухой или все вместе, увезти подальше, замести следы, пустить легенду о его смерти, навести справки о Громе, об открытых на них делах в других службах, разблокировать надежные счета, найти Рубинштейна, поставить Разумовского на ноги, достать лекарства, доложить Цитовичу о состоянии, получить указания по лечению, выслушать вопли Цитовича о своих травмах, поменять повязки, снять и переложить швы на собственных пулевых?— под телефонным руководством того же Цитовича, успокоительное по расписанию, опять отстирать поползшие по водолазке пятна крови?— и дальше, дальше. Иногда Волков вспоминал, что заебался, но, не имея права сделать паузу, снова уходил с головой в поток необходимых дел, не ощущая при этом ничего кроме черной дыры, образовавшейся из кратера атомного взрыва в груди. Помимо этого не мог не: расчесать спутавшиеся золотые волосы, помочь принять ванну или побриться (Сергей в прошлой жизни терпеть не мог щетину, а теперь?— еще сильнее ее возненавидел за то что дрожащей в руке бритвой оставил ссадины на лице, разозлив и напугав своим видом Олега), подоткнуть одеяло привыкшему спать в коконе Разумовскому, терпеливо покормить с ложки, выдержав при этом замешательство мужчины. Они давно не смеялись вместе, но вот случилось. Вчера во время лекции на тему того, что Разумовскому нельзя, а что можно, Олег заметил странный блеск в чужом взгляде. Неосознанно потянул руку?— сжать плечо Сергея. Разумовский, дрожа, уронил голову на олегово плечо и через некоторое время без намека на слезы в голосе сообщил: —?В следующий раз, когда соберешься на меня наорать, потрудись это сделать не на иврите. И засмеялся уже в голос. ?Чертов Цитович?,?— подумал Волков. А потом не заметил, как губы дрогнули в улыбке. После этого стало чуть проще. Сергей спросил разрешения у Олега остаться в соседней спальне. Подниматься по лестнице было тяжело, но терпимо. Лучше чем подвал, в котором он проснулся. Он долго не мог уснуть, слушая шаги, кашель и хрипы, резкие скрипы каркаса кровати, когда Олегу снились кошмары. Все гадал, что снится. Гладил ладонью стену, но не осмеливался преодолеть расстояние до соседней комнаты, чтобы огладить уже колючие щеки, поцеловать в горящие веки, остаться рядом, как в детстве. Это чувство казалось бесконечным и будто уже знакомым. Он не мог уснуть. Но мог хлопнуть дверью, щелкнуть замком на балконном окне, смести что-нибудь со стола, чтобы разбудить?— много вариантов. У Сергея не хватило решимости ни на один. Он протягивал руку, но не касался, зная, что может своей неосторожностью спровоцировать паническую атаку или просто потерять еще не установившееся доверие. Сергей не знал, зачем он здесь нужен Олегу, не доводил вопросами, но был готов принять что угодно. Он заслужил. Еще не знал, что сейчас у того под темными плотными футболками и кофтами. Он хотел видеть. Если… когда-нибудь Волков позволит. Но все потом, позже. У них еще будет время, очень много?— почему-то Сергей в это верил, украдкой наблюдая за Олегом и разделяя с ним первые моменты новой жизни. —?Спасибо,?— послышалось со стороны Разумовского через пару мгновений. Не проходное ?спасибо?. Замаскированное под легкое таким образом, чтобы не обременять адресата вложенными в это ?спасибо? смыслами. Сергей знал, что Волков знал. И еще Сергей знал, что Волков боялся об этом думать. —?Пойдем к морю? —?предложил еще немногим позже Разумовский. Олег заметил, что тот не обнулил дистанцию до изначальной, а остался стоять, как есть. Ладно. —?Оденься теплее,?— немного подумав, согласился Олег. Неожиданно просто. —?Олег, я в курсе, что по утрам прохладно,?— закатил глаза Разумовский, отталкиваясь от перил, и бросил дымящийся бычок в пепельницу. —?Сомнительно это слышать от тебя,?— Олег кивнул на его босые ноги с поджатыми от холода каменного пола пальцами. —?Давай резче, мне самому на тебя уже зябко смотреть. Волков хоть и иронизировал, но не лукавил. Натягивая свитер, он видел под опущенными веками детали: мурашки, опухшие бессонные веки, волосы лезут в глаза из-за легкого ветра, ровный светлый тон кожи в предрассветном свете. Детали, детали, детали… Безопасно, удобно для анализа?— как разбирать приемник под транквилизаторами. Раз за разом Олег бил зеркала целостных образов. То, что диссоциировало, представлялось менее опасным: разделяй и властвуй. По ночам он казался себе перебитым в щепки двуногим бессилием. Чем-то, что осталось от громады, плавившей горячим лбом стекла, готовой перегрызть не одно горло ради люб… Вдох?— два, три, четыре… Казалось, чувства оживали лишь во сне, а в холодном свете солнца цвета тревоги и боли меркли. Иногда пробивались ядерно-красными вспышками страха, который проецировался в реальность как злость. Иногда били неожиданным ступором, а затем тяжелой пульсирующей паникой. Иногда?— бредом, чрезвычайно пугающим и опустошающим впоследствии. Будто бы он подхватил неведомую, коварную лихорадку, оставившую на месте души пепелище. В стеклянную дверь требовательно барабанил утеплившийся Сергей. Олег вскинул голову. Понял, что запутался в свитере. Фыркнув, нервно натянул его на себя, подергав при этом за все углы и края. Снова обернулся в сторону посмеивавшегося Разумовского и закатил глаза, впуская того в комнату. —?Один комментарий?— и никаких прогулок. —?Никогда? —?Никогда,?— серьезнее, чем собирался, подтвердил Волков. Сергей замер, внимательно посмотрел на мужчину, перестав улыбаться. Но не сдержался?— прыснул в кулак и скользнул на выход. Уголок рта дернулся в намеке на улыбку. Еще один небольшой фрагмент, вставший на место. На берегу моря у Сергея открылось легкое дыхание. Понаблюдав за Олегом, он понял, что у того тоже немного отлегло, хотя всю дорогу до пляжа они молчали. И все-таки ночь позади, в ближайший час нагрянет рассвет, а пока в воздухе висела приятная влажность, смешанная с запахом кипариса. Это не могло не вытеснить непростые мысли Сергея, пусть и на время. —?Мне нравится здесь,?— сказал он, бредя по тепловатой с ночи воде. Море тащило к нему обломки водорослей причудливой формы. Грелись под солнцем сосны и скалы. —?Безлюдно, будто здесь вообще никто не живет, тепло?— идеальный климат для… ?Для того, чтобы хотя бы немного залечить твои наспех зализанные раны? Идущего рядом Олега передернуло, но Разумовский продолжил, пообещав мысленно себе и ему быть осторожнее в словах: —?Знаешь, нам нужно остаться. Подумай: мы оба устали, и ты?— в разы больше моего… Последняя фраза тяжело повисла в воздухе. Устали. Впервые придя в сознание, Разумовский метался в постели, пытался схватить за руку, не получалось?— кричал, обессилев?— не сдерживал слез и бессвязно шептал. Потом снова отключился на сутки. Волков сидел в углу со склянкой спирта, не представляя, что с этим делать. Что. С этим. Делать. —?Не начинай. Они дошли до волнореза. —?Так что ты думаешь? —?поинтересовался Сергей, осторожно ступая по колким валунам. Краем глаза поглядывал на собеседника. Олег сосредоточенно молчал, чуть хмурясь. Так же молча схватил предплечье Разумовского, когда под последним резко пошатнулась платформа. Сергей качнулся сильнее, когда почувствовал тепло чужих пальцев. Хватка стала ожидаемо крепче. Волков чуть помедлив отпустил. На середине волнореза он развернулся к Сергею: —?Полиция может поверить в то, что ты мертв. Не спрашивай как. Я поседел, пока проворачивал этот трюк. Самый простой способ сбросить с хвоста службы. Насчет интерпола уточняю через коллег Макалистера. —?А, тот хрен с Сотбис. Ты доверяешь ему? —?Есть объективные основания. К тому же, мы сотрудничали. И один из Детей мне многим обязан. Но нужны подтверждения с нескольких сторон. Сергей кивнул. Он знал, что Олег в информационном поле не был слепым щенком. На службе такими вещами занимался не он, но пришлось наскоро выучиться. Вчера утром Разумовский видел его разбиравшим шифровки в каком-то мессенджере, днем?— старомодно крутившим колесико не менее старомодного радио, подолгу слушая неопределенное шипение, а затем, наконец, пару строчек текста. Еще Сергей нашел в доме несколько почтовых открыток, пытался декодировать текст, а потом бросил. Позже обнаружил их горящими над раковиной в руках Олега. Когда Разумовский начал расспрашивать его, мужчина коротко фыркнул: ?корпоративная почта?. На шутку про Штирлица ответил усмешкой и предложил поужинать. ?Пробуждение? отметили пастой и скудным разговором ни о чем, который Сергей, слава богу, не превратил в балаган с непривычки к ощущениям в собственном теле и от смущения: руки слушались плохо, есть хотелось зверски, а Волков был адски невозмутим, наблюдая за его потугами, а потом совсем просто перехватив его вилку, чтобы помочь. Хотелось поговорить еще, но Разумовский молчал, все еще стоя напротив Волкова, рассматривая изменившееся от времени и происшествий лицо. Тот тоже не нарушал тишину, скользил внимательным холодным взглядом по лицу собеседника. —?Сядем? —?предложил Сергей, указав на дальний край сооружения. —?Сколько мы здесь?

—?Не слишком долго,?— прозвучало со стороны Олега, наблюдавшего за непрерывным движением воды у камней. —?Ты был под интенсивной терапией три недели. Я наводил порядок в делах, пока мой доктор из Иерусалима пытался понять, что произошло с тобой в Сибири и спланировать лечение. Травмы при перевозке, постоянные инъекции транквилизаторов на грани передозировки, интоксикация от того, что ты бесконтрольно принимал в Венеции, общее истощение, ушибы внутренних органов, сотряс, мелкие травмы вроде вывихов. Большой список. Док вообще не хотел браться. Не был уверен, что вытащит. Последнее время старые связи как нельзя удачно работают на меня. То же самое, что было у тебя с зачеткой. Как только стало возможным отключить тебя от аппаратов, пришлось опять сорваться. —?И ты… довел процесс до конца сам? —?Я ассистировал ему раньше, по службе приходилось. До перелета сюда?— тоже. Все необходимое Цитович сделал сам, за мной оставалось малое, практически ничего. Олег резко вскинул руку, обрубая поток речи Сергея в корне. Почувствовал, что ничего не может сказать из-за подступающего приступа кашля. Разумовский было потянулся к нему, но замер, осознав свою бесполезность. Однако был еще один вопрос, который волновал Сергея. Один из множества, единственный, который можно задать сейчас. ?— Олег… Расскажешь мне еще кое о чем? —?осторожно спросил Разумовский, когда Волков отдышался. Тот тяжело выдохнул и кивнул. ?—?Скажи… Тебя не ищут? —?Зачем? —?Олег вскинул бровь и посмотрел в упор на Сергея. —?Ты убил меня. Врачи венецианской клиники это подтвердили. К счастью, тогда при мне были документы на мое настоящее имя. Этого достаточно. Меня кремировали в Венеции. Оставшиеся в живых коллеги забрали прах и похоронили меня под Петербургом. ?— Мне жаль,?— искренне ответил Сергей, опустив голову. Волков фыркнул и покачал головой. Наступал рассвет. Они сидели на камнях и грелись в восходящем солнце. Где-то между кололось и гудело напряжение, не сворачивающееся под градом неловких сумеречных шуток, слабых улыбок. Сергей все еще не чувствовал себя уверенно на ногах. Еще меньше уверенности было рядом с Олегом. Неизвестно чего ожидать. Тот не спешил раскрывать карты. Перечислял сухие факты, но молчал о действительно важном. Домой шли тоже молча, периодически останавливаясь, чтобы Сергей перевел дух. Идти обратно было труднее, но терпение Волкова было беспощадно. Он повернул ключ в замке за вошедшим за ним в дом Разумовским и предупредил, чтобы не высовывался на улицу. Не успел Сергей ответить?— бывший наемник стремительно преодолел расстояние до ванной и закрылся изнутри. Сергей обеспокоенно побрел за ним к двери. Долго слушал шипение, мат, звон стекла и чего-то металлического, начал проваливаться в сон, сидя на полу у косяка, но вдруг заметил небрежно брошенный на пол свитер. Притянул к себе. Тут же одернул руку, увидев плывущее по ткани пятно крови. Прислушался к звукам за дверью?— тишина. —?Олег?.. —?ответа не последовало. Не получив ответа, Сергей взметнулся на ноги и забил кулаками в дверь. —?Олег, ты слышишь? —?крикнул он. —?Олег! Что-то звякнуло о плитку в ванной. Вслед послышался глухой удар. —?Волков, я не шучу, черт возьми! Разумовский заметался по этажу, не переставая орать на Олега. Искал хоть что-то, чем можно было сломать чертов замок. Секунды безжалостно утекали сквозь пальцы. —?Я убью тебя, слышишь?! Все вокруг стало невыносимо тягучим, гротескным. Но Сергей слышал биение собственного сердца и с переменным успехом выныривал из болота нереальности событий. —?И скормлю соседской собаке! —?добавил он. Со стороны кофейного столика донесся звук входящего сообщения, заставив Сергея замолчать. Он схватил телефон. Олег сам его убьет. И будет прав. Не слишком простой пароль. Болезненная трата времени. Он смахнул уведомление и открыл список контактов. Параллельно ковырял в скважине ключами от дома. Бросил это дело, продолжив долбить в дверь то ногой, то плечом. Цитович ответил со второго гудка: —?Олег, подожди минутку, у меня пациент… —?Это Разумовский, а ваш пациент?— Волков. —?Как на собаке заживает, ну-ну. Очевидно, без сознания? Тем лучше. Успокойтесь и не гремите попусту, черт вас дери! Ударьте ногой четко в район замка. Полотно прогнулось, обнажив небольшую щель. —?Сильнее. Сработало с третьей попытки.Мужчина влетел в ванную, скользнув по влажному полу. В нос ударил запах крови и аптеки. Разумовский почувствовал, как сжалось горло. Он упал на колени рядом с Олегом. Только сейчас, в выбеленном электрическом свете стало заметно, как побледнела кожа Волкова, как глубоко залегли тени под глазами. Морщинка между изломленными бровями… Взгляд зацепился за разошедшиеся края раны?— там, где сходились плечо и ключица, от ложбинки ближе к шелковой грудной мышце. Он протянул руку, не касаясь, и ощутил жар. Прошла ли хоть одна пуля глубже? Раздробила ли кости? Задела ли легкие? Сердце? Какая из них сломала его голос, а какая могла бы лишить последнего шанса выжить? Он сломал ошейник, чуть не заработав передозировку антипсихотиками. Утром Олег караулил его на выходе из ванной. Они говорили, и Сергею казалось, что он вот-вот сможет все рассказать Волкову, попросить скорее надеть бронежилет или просто остановить к чертям всю эту канитель, убить его первым или связать, увезти куда подальше, отправить на принудительное лечение… Олег выжидающе смотрел, стоя совсем близко обеспокоенной горой. Не торопил Разумовского, беззвучно шевелящего губами, готового уже сказать в с ё. Но в какой-то момент Птица перехватил контроль. Он сбил Волкова с толку и горячо поцеловал, чтобы вколоть снотворное, не давая при этом самому Разумовскому отключиться. Смотри, как он нам верит… Глупый, глупый Волк. Сергей чувствовал, как текли по щекам слезы, как отстранился Волков, ощутив на пальцах влагу, все еще держа его за плечи, в замешательстве смотрел, хмурил густые брови. Звук тяжелого падения на шелковую постель и торжествующий, чудовищный смех Птицы. Олежек-Олег, несчастный человек… Смотри же! Ты бы никогда не смог! И мужчина смотрел. Как с неожиданной для своего тела легкостью нес спящего Олега в зал. Уложил на пол. Поцеловал в лоб. Вышел, перешагивая через других наемников. Отправился готовиться к появлению Грома. Во время партии Разумовский пытался не дать Птице прицелиться. Но тот был гораздо сильнее Сергея и пришел в ярость, когда заметил, что руки их общего тела слушались его лишь наполовину. Тогда он схватил Разумовского за горло, заставил снова смотреть, как по полу растекалась кровь, как угасал наш преданный пес, бронниковский мученик на арене цирка. Сергей опомнился, когда на линии звонка послышался тяжелый вздох Цитовича. —?Разумовский, соберитесь. Где-то должен быть нашатырный спирт, наш друг крайне педантичен в аптечных вопросах. Ищите! Опишите, наконец, что вы видите! Сергей зашарил в шкафах. Ненужное летело на пол из резко дрожавших пальцев. Описать… Он прикусил изнутри щеку, пытаясь не разрыдаться. Идеально белый свет пульсировал перед глазами. Что он видит? —?Извольте взять себя в руки! Так что там? —?Как бы вам сказать! Восхитительное полотно: Олег, которого я, кстати, недавно жестоко наебал, а потом еще и застрелил?— пятью пулями! —?разукрасил кафель кровью на манер доисторической пещеры и лежит на полу с дырявой грудью! Господи,?— Сергей зажал рот ладонью, выждал немного и продолжил. —?Я не хотел, вы слышите?! Нашел… —?Разумовский, не ебите мне мозг. Подышите нашатырем, если вам тошно, оставьте меня на громкой связи, продезинфицируйте руки. Готово? —?Да. —?Интенсивность вашей паники не соразмерна причине. Никто не собирается сейчас умирать. Вам это понятно? Олег потерял сознание исключительно из-за собственного упрямства и бесшабашности. Еще раз прошу вас, Сергей, соберитесь. Волкова пока не будите: если вам от этого может стать спокойнее, то ему?— точно нет. Очищайте поле и отвечайте на мои вопросы четко, без лишней экспрессии. Затем приступим к работе. Дальше?— как в бреду. В память Разумовского врезался вид его собственных рук, холодно блестевших в крови. Тяжелый, пьянящий запах железа. Все вокруг замерло в звенящей тишине, сквозь толщу которой прорезались указания хирурга. Руки подчинялись голосу из Иерусалима, а Сергея вело. Он стягивал края раны?— лишь одной из пяти. Он не верил в это. Происходящее объективно не могло длиться настолько бесконечно. Разумовскому же казалось, будто он сидел в кругу вечности, окруженный спиральным вихрем метели. Сергей не помнил, как завершил работу, не знал точно, когда перестал слышать Цитовича и не заметил, что Олег был в сознании с самого начала процедуры. Тот внимательно смотрел на него, Разумовского, из-под бледных прикрытых век. С горькой усмешкой сравнил его с ангелом?— из деталей мутно складывался целостный облик: нимб вокруг выцветшего золота спутанных ветром волос, опустошенные, воспаленные страхом глаза. Спасительно холодные руки, зашивающие кратеры в груди. С него могли бы писать иконы?— подумалось как-то отстраненно. Впрочем, так рассуждал Олег лишь на грани потери сознания?— и тут же трезвел от боли и внезапной паники, сковывавшей тело. Казалось, дугообразная игла в руках Разумовского войдет глубоко под кожу, проникнет с током крови глубже и глубже. Доберется до сердца и вцепится в него вороньим когтем. Или же этой иглой мужчина заклевал бы Волкова насмерть. Грудь сковало болью настолько, что даже дышать приходилось очень медленно и поверхностно. Он воображал, сколько всего можно сделать с человеком, когда он обездвижен страхом и так чудовищно открыт, разверзнут. На грани нового обморока от боли и от теряемой каждый день крови. Вспомнился фильм, в котором патологоанатом оставлял в зашитых брюшных полостях бычки. Вокруг же все плыло. И взгляд Сергея в никуда, направленный правее от сердца, на больное плечо. О чем он думает? Страшно? Видно, что страшно. Обоим страшно. И он увидел, как силуэт Разумовского медленно отдалился к стене, на совсем небольшое расстояние. Тут же исчезло с груди ощущение благодатно прохладных рук. Боль уже приелась, как родная. Да, все эти годы и правда все заживало, как на собаке?— что ножевые, что огнестрельные, что переломы. И он уже выучился не обращать на внимание на ноющую, тупую, сердитую, разъедающую боль. Но сейчас становилось едва выносимо. Физические ощущения мешались с паникой, угнетавшей рассудок и волю. Нужно дотянуться до шкафчика и достать необходимое. Нужно ввести обезболивающее. Сначала выставить отсюда Сергея. Нельзя при нем находиться в таком уязвимом виде. Тем более, набрать в шприц препарат, ввести под кожу… Нет, определенно выставить. Сергей откинулся к стене и почувствовал, что вот-вот провалится в сон, стоит лишь прикрыть глаза, поэтому запрокинул голову к потолку и вцепился взглядом в лампочки. На периферии зашевелился Олег. Только бы не полез драться… Не в его состоянии… —?Алло? Волков, я знаю, что ты не спишь. —?Вы слишком много знаете. Не страшно? —?прохрипел мужчина, выключил громкую связь и поднес телефон к уху, стараясь как можно меньше шевелить рукой. Пришлось сесть, опираясь на другую. Комната пошла кругом и залилась белым шумом от боли. На периферии статичным пятном держался Сергей. Он же потянул Волкова за здоровое плечо?— откинуться спиной к стене рядом. Обожгло холодом. Ладонь снова исчезла. —?Доложите о самочувствии. —?Перезвоню. —?Не будь трусом, глупый мальчишка! Поговорим мы с тобой позже, а пока я напомню, что нужно сделать перевязку, не слишком туго. Швы в следующий раз делай слабее, да не маши руками. Где успел только!.. Остальное ты знаешь. Надеюсь, Сергей тоже слышит. И еще введи анальгетик. И никакого алкоголя с барбитуратами. Вообще никакого. Олег сбросил вызов и тяжело вздохнул. Искоса посмотрел на Разумовского, крутившего в руке разбитую ампулу с остатками лидокаина, который Волков собирался ввести перед процедурой, но не успел. Сергей заметил и проследил его взгляд, заторможенно чертыхнулся, положил осколок на пол и пнул его вместе со всеми прочими медицинскими отходами в дальний угол комнаты. —?Прости, я залип. Я не собирался… ничего с этим делать. Волков цепко посмотрел на него. Оценил обстановку еще раз: ничего острого поблизости. Продолжил счет. Чуть расслабился. Затем собрался встать, но вздрогнул, ощутив на колене чужие ледяные пальцы. —?Не поднимайся,?— Разумовский, будто только что проснувшись, напряженно смотрел ему в глаза. —?Пожалуйста. Просто скажи, что нужно принести и что делать. Волков ощутил новую волну тревоги. Кровь внутри была слишком горячей, будто вот-вот закипит. Слишком мало воздуха. Слишком спокойный холод руки Сергея на колене. —?Олег, смотри на меня. Ты все сделаешь сам, но не надо подрываться с места, когда ты можешь опять отключиться. В таком случае я и правда мог бы тебе навредить?— тебя ведь это пугает? Я подстрахую или просто буду рядом. ?Из-за тебя вся эта хуйня и происходит?,?— некстати подумалось Волкову. Он с шипением выдохнул в надежде, что до Разумовского дойдет. Кулаков не разжимал. Завис полустоя, тяжело припал к стене. Зажмурился: ничего не видно от ряби в глазах, все только плывет и валится на бок. Чужие руки, поддерживающие за локоть и плечо, настойчиво помогающие опуститься вниз. —?Сядь. Пожалуйста, Олег, сядь… Я же сказал: пожалуйста,?— усталая искренняя просьба в голосе. —?Что нужно взять? Олег съехал вниз, не открывая глаз. Перечислил необходимое уже шепотом. Когда он смог поднять веки, свет был приглушен. Сергей сидел на корточках поблизости и смачивал вату раствором пронтосана. Олег молча забрал из рук Разумовского материал, осмотрел все принесенное, лежащее на чистом полотенце, поднял взгляд. —?Жди за дверью. —?Нет,?— твердо ответил Сергей. —?Я уже подождал сегодня за дверью. —?Если я не могу пошевелить рабочей рукой, это не значит, что одной левой и пары ног недостаточно, чтобы заставить тебя выйти. —?План дерьмо, признай это. —?Кто бы говорил,?— собрав волю в кулак фыркнул Волков, закончив промывание. —?Ты все еще здесь? Взгляд мужчины внезапно стал трезвым и тяжелым. Сергей чуть отстранился, ощутив напряжение в теле Олега. Тот выжидающе наблюдал за ним. В левой руке дрожал нераспечатанный шприц, в правой?— ампула. —?Во всем этом пиздеце виноват я. Просто позволь мне помочь тебе сейчас, раз я здесь, а не в сибирской степи. —?Нет. Волков был похож на раненого зверя, потерявшего много крови и при этом все еще чрезвычайно опасного. Но довести эту мысль до конца у Сергея не получилось: он вскрикнул, когда его резко схватили за волосы, заставив подняться, и толкнули за дверь. Полотно за его спиной хлопнуло и отскочило обратно. Волков пнул дверь ногой, вколачивая в раму. Попытался защелкнуть замок?— замок не работал. Бросил. —?Не приближайся. Ты понял меня?! —?крикнул он через стену, вновь опускаясь на пол. Хрип в его голосе был похож на рычание. Мужчина не смог подавить новый тяжелый приступ кашля. Голова адски кружилась. Волков поспешил отломить горлышко ампулы, наполнить шприц и ввести, наконец, анальгетик. —?Я-то понял, а ты козел! Ты поэтому меня стричь не хочешь? —?Попрошу Цитовича проверить твой слух. Нет, не поэтому. Из-за стенки послышался смех. —?В шкафу на кухне есть валидол,?— бросил Олег Разумовскому. —?Цитович говорил, что ты принимаешь что-то другое. Зачем тебе валидол? —?Не знаю. Док со всей остальной аптекой дал. Есть еще виски. Сергей оживился?— до Олега донесся звук отдаляющихся шагов. Хлопки на кухне, звон. Только бы не разбил… Олег смежил веки, ощущая, как отступает боль после инъекции. Пусть и ненадолго, пусть потом его настигнет адская мигрень, но пока все же легче. Он блаженно выдохнул. Принял колеса. Теперь ждать полного эффекта от успокоительного и дальше?— по старым инструкциям Цитовича. Волков склонил голову, проверяя состояние ран. Швы разошлись только на той, что он зашивал несколько дней назад?— видимо, действительно слишком туго затянул. И перенапряг руку. Сейчас выглядит прилично. Никаких торчащих игл или новых царапин. Сергей вернулся со стаканом и вновь сел у стенки, глядя через всю комнату на золотой в утреннем свете сад за окном. Не уснуть бы здесь… Олег чувствовал присутствие Разумовского за дверью. Волкову показалось, будто у него в душе хоть что-то всколыхнулось. Невозможно жить под чувственной анестезией долго. Рыжий волос на черной ткани брюк, глухой свет. Так трудно не уснуть в костре рассвета с тягучими строфами и грызущей горло виной. Господи, он бы ни за что не… Уже схлынула паника, успокоилось сердце, накатила тяжкая усталость. Круг за кругом тянулись бинты. И вина, вцепившаяся в шею. Он никогда не бил Сергея вот так… Они учились драться вместе, но это было невозможно себе простить еще долгие годы. Рыжий волос на черной ткани… Скрипнула дверь. Сергей вошел, тихо поставил стакан с виски на полпальца на полку у зеркала, встал рядом с Волковым, сидевшим на бортике ванны. Протянул руку ладонью вверх: —?Пожалуйста. Олег молча отдал конец бинта. Сергей чуть распустил волковскую вязь: слишком туго. Продолжил?— оборот за оборотом, вдыхая острый запах мази и немного?— самого Олега. —?Помнишь, как перевязывал мне руки? —?Кому из вас? —?Мне. —?Я догадывался тогда. Но не успел ничего предпринять. Почему ты не говорил мне? Сергей заглянул в глаза Волкова, наконец-то встретив в них проблеск истинно олегова чувства. Склонил голову чуть вбок и незаметно огладил пальцами спину на новом обороте бинта. —?Он не позволял. Сразу отталкивал меня и перехватывал контроль, как… Тогда. Но он мертв. Пытался избавиться от Кутха?— и превратился в горсть пепла. Олег сглотнул. Тяжело выдохнул: —?Я говорил с Рубинштейном по дороге в Сибирь. Отыскать психиатра было легко. Узнать о планах поджигателей клиники?— тоже. Той же ночью Волков летел из Петербурга к пепелищу, которое оставил после себя Кутх. Летел с тяжелыми мыслями, пытаясь уложить в голове новые детали в истинную картину их жизни. Если бы Олег был рядом… Уже бритый под единичку, сошел бы с поезда и потащил орущего на него, чтобы скрыть радость, Сергея домой?пить чай, а лучше гулять до самой ночи. Смотрели бы развод мостов, который обоих впечатлял каждый раз как в первый, спохватились бы, что остались не на своей стороне, звонили друзьям?— у кого переночевать?— и в итоге все-таки попали к кому-то на хату. Всю ночь пили, выли под гитару, смущались случайных прикосновений, рисовали зеленкой на лицах знакомых. Сбежали бы под утро, добрели до общаги?— отсыпаться. А там они бы как-нибудь разобрались. И волосы отросли бы, и специальность поинтереснее нашлась. Если бы Олег был рядом тогда, все было бы, как в сказке. Потом солнце упало в ночь. Олег пробрался в лабораторию, в которую увезли всех облученных. Очередная маскировка под сотрудника охраны, поиски Разумовского?— его сочли наиболее опасным и закрыли в подвале. Крики за железной дверью. Новая гора трупов для расчистки пути к отступлению?— не самой искусной работы, но все же?— и само отступление с усыпленным Сергеем. А дальше?— долгая поездка до авиабазы с бывшим коллегой за рулем, который все три часа слушал ночное радио с музыкой, которую Олег любил, но вмиг возненавидел за плюющие в душу строчки, будто по иронии судьбы списанные с его жизни. Коллега поглядывал на Волкова, подмигивая строчкам. Олег его задора не разделял. Рычал, чтобы не отвлекался от ночной трассы. Тот не обижался, чувствуя себя, наверно, дальнобойщиком из первой части ?Брата?. Также поглядывал на лежащую на коленях Олега голову Разумовского, потом обратно на Волкова. ??— Может, надо что? В аптеку там, или…? ??— Следи за дорогой.? Метель была адская. —?Что ты с ним сделал? —?Сергей аккуратно тянул повязку через плечо, и снова через грудь, и снова… —?Убил,?— сообщил Волков. —?Спасибо,?— искренне ответил Разумовский. —?Я бы не хотел, чтобы он был жив. Олег качнул головой. Здоровой рукой дотянулся до виски, выпил остаток, поймав неодобрительный взгляд Сергея, но от комментариев оба воздержались. —?Ты не виноват,?— совсем тихо произнес Разумовский. —?В том, что не смог вытащить меня тогда. —?Ты знаешь, что я не верю. Новый моток закончился. Разумовский осторожно завязал узел, пригладил, заправил края, чтобы ничего не торчало из-под одежды. Переглянулся с Волковым, сосредоточенно наблюдавшим все это время за его руками. —?Ничего, Олеж. Ничего.Тревога о том, что он опять оказался открыт, разверзнут, слаб на глазах Разумовского?— им обоим прекрасно известно, к чему привела олегова слабость?— едва пульсировала в голове, замороженная усталостью и действием принятой комбинации препаратов в сочетании с виски. Волков вскинулся, обнаружил Сергея съежившимся в кресле в углу комнаты, и, уняв вздыбившееся беспокойство, снова опустил голову на диванную подушку. На столике рядом с телефоном стоял стакан воды.Взглядом он вновь зацепился за фигуру задремавшего в окружении книг Разумовского. Рядом с ним тихо шуршало радио. Шифровка. Олег сверился с часами?— опоздал.Он тяжело поднялся и сквозь головокружение как мог быстро добрался до приемника, по пути стараясь не налететь на углы мебели. Обрушился на пол, без каких-либо надежд покрутил колесико, щурясь от темноты в глазах. Выждал несколько минут. Безрезультатно.Волков снова начал проваливаться в сон, но на периферии услышал шорохи в кресле. Он обернулся и поймал на себе сонный взгляд Разумовского. Тот незамедлительно протянул ему одну из книг, открытую на форзаце. Приглядевшись, Волков узнал в дрожащей вязи символов шифр в хорошо известной системе. И почерк.*** В покоях Разумовского резко хлопнули ставни и зашелестели страницы, вмиг разлетевшиеся по спальне. Волков бесшумно прошел по ковру навстречу ворвавшемуся в комнату сырому ветру, собирая листы. Закрыл окно. О стекла вдребезги бился ливень. В радиусе пяти километров вспыхивали и тонули в громе вспышки молний. Запах потухших свечей, казалось Олегу, за ночи дежурств въелся под кожу. Он снова зажег напуганные набегом грозы фитили. Остановился у канделябра, чтобы рассмотреть подобранные с пола страницы. Улыбнулся хорошо знакомому по вечным конспектам, а затем и по депешам в армию почерку?— некрупному, чуть острому, местами скачущему. К новому абзацу нахмурился вензелям, нехарактерным для письма Сергея. Никак не мог разобрать ни новую причудливую вязь, ни известные памяти образы. Потер глаза?— может, от бессонных ночей. Проявлялись обрывки. Что-то о Громе, планы операций… Волков осмотрел другие листы, где оба почерка мешались, будто споря, и тот, что въелся как родной, беспокойно и небрежно скакал, а после и вовсе исчез. Если он был хотя бы немного понятен, то другой ускользал от восприятия. Что-то про шахматы… За спиной холодно звякнул металл. —?Ненавижу тебя! Через секунду чуть выше плеча Волкова пролетел нож, разбив зеркало. Олег обернулся?— и вмиг оказавшийся рядом Сергей приставил к его горлу другой. —?Блять, Серый, полегче! Тот смотрел куда-то сквозь, в то, что осталось от зеркала, и судорожно дышал. Волков осторожно, но твердо перехватил запястье Разумовского, пытаясь поймать его взгляд. —?Ты обещал защищать меня, но только и можешь что разрушать! Ненавижу! В осколках зеркала не было никого, кроме их двоих. Но Сергей будто вслушивался в слова кого-то третьего, пытаясь высвободить руку из захвата. —?Сереж… —?Замолчи! Молчи-молчи-молчи-молчи! —?крикнул он в зеркало. Металл в ладони крупно задрожал. —?Разумовский! —?гаркнул Олег. Волков не на шутку перепугался за Сергея. Он выбил из чужих пальцев нож и повалил кричащего и вырывающегося из захвата Разумовского на пол. Это не помогло?— дал хлесткую пощечину. Тот, всхлипнув, крепко зажмурился, а когда открыл глаза, смотрел уже прямо на висевшего над ним Волкова. —?Олег? Что ты здесь… —?Не начинай! Что с тобой происходит? —?О чем ты… Нет! Я же сказал: не трогай его! —?вновь воскликнул Сергей в истерике. За окном громыхнуло, и Разумовский с неожиданной силой вцепился в олеговы плечи, притягивая к себе, на пол, крепко вжимаясь. Волков опешил. —?Здесь никого больше нет, Сереж. Тише,?— полушепотом произнес он, неловко гладя трясущиеся плечи и спину. Разобраться можно позже, у них будет время, когда весь этот кошмар закончится. Олег говорил что-то еще, не вполне уверенный в том, что Разумовский его слышит, бережно выводил что-то ладонями на чужой спине. —?Да, и правда, больше никого,?— вдруг рассмеялся Разумовский. Его пальцы на чужих плечах резко расслабились и скользнули по спине. —?Совсем никого. Вдоль позвоночника разлился холод. Олег отстранился, чтобы увидеть лицо Сергея. Глаза напротив были совершенно чужими, незнакомыми. Еще миг?— и он оказался в безнадежном удушающем. —?Только мы! —?смеялся над его ухом некто. —?Тебе же нравится, правда? Ощутив горячее дыхание у шеи, Волков вывернулся из захвата, вскочил на ноги, потянув за собой тело Сергея, и приложил того спиной о стену. —?Что, чёрт возьми, происходит?! Разумовский рассмеялся ему в лицо, гладя чужие руки, вцепившиеся в ворот его футболки. Олег еще крепче прижал его к стене, нависнув сверху. —?Ну за что ты так со мной? Просто беспокойный сон,?— вкрадчиво произнес Сергей. —?Ты изменился, mon cher ami… Раньше ты был нежнее, ласковее. Неужели не помнишь, сколько глоток ты перегрыз для меня за последние дни? Ладони Разумовского мягко пробежались до плеч Олега и обратно?— к разомкнувшимся у птичьей шеи пальцам. Волков опустил руки. Отступил на шаг, боясь собственного сердца. —?Наш ручной Волк… А помнишь,?— продолжил Сергей, плавно обходя его по кругу. —?помнишь, как обещал всегда быть рядом? Что бы ни случилось, до самой смерти… Ты поклялся мне, а я?— тебе. Если ты поделишь запутанную частицу на две половины и начнёшь отдалять их друг от друга, то даже остановив их в двух противоположных концах Вселенной, со второй из частей будет происходить ровно то же, что будет происходить с первой… Помнишь? Ну, поговори со мной… —?Помню,?— хрипло выдохнул Олег. Он помнил об этом, уезжая в армию. Помнил в части, по ночам в казарме, на чужих войнах, в последний Новый год, проведенный вместе; во время редких выходных, когда Сергей был по уши в работе, и за ним приходилось посреди ночи ехать в офис; во время прогулок по любимой набережной под вой уличных музыкантов, когда оба вдруг становились пьяны от счастья. Он помнил вчера, вылетая в Петербург за Марго, помнил утром, возвращаясь в Венецию. Они вырезали эту клятву на ладонях в далекой юности. Любимый шрам среди десятка прочих. Кто из них сошел с ума? Спину обдало жаром тела Разумовского. Беспокойно заплясали огни свечей. —?Вот и я тоже. —?Что с тобой творится, Сереж? —?сдавленно произнёс Волков, склонив голову. —?А с тобой? Отчего ты так холоден? Олег почувствовал вдруг, что не может дышать, объятый поперек неприкрытой кевларом груди горячими руками Сергея. Разумовский стоял впритык, раскачиваясь в одному ему известном ритме. —?А как тебе взрывы в Петербурге? Тоже не греют? Волков резко развернулся, оттолкнув от себя Сергея. Перед глазами пронеслись кейсы операций. Некоторые Разумовский передавал строго в руки исполнителям через Олега, но просил его не вскрывать файлы самому. Среди них была папка ?Взрыв?. Волков не представлял, что поручил Максу. Когда увидел своими глазами, времени на рефлексию не было. Теперь же тонкими иглами заколола в сердце боль за родной город. Олег не мог говорить. Только смотрел, как растягиваются в неестественной ухмылке губы не-его-Разумовского. —?Господи, что ты творишь,?— выдавил из себя наемник. В глазах напротив заплясали искры. —?Ты ведь сам этого хотел, когда согласился забрать меня из тюрьмы. Это не я, дорогой. Теперь это мы. В тот же миг с чудовищным, раздирающим волчью душу смехом в спальню ворвался ветер, выбив все стекла и опрокинув канделябры. Вспыхнул ковер, за ним?— исписанные листы, тяжелые кровавого цвета портьеры, обивка кресел и остальное, что было в комнате.*** Волков долго не реагировал. Приглядевшись, Сергей заметил дрожь в его руках. Он не знал, сколько времени прошло, прежде чем он решился окликнуть Олега и, не дождавшись реакции, осторожно сжать его плечи. Волков ощутимо вздрогнул. Сориентировался не сразу, но когда получилось?— на Разумовского упал его тяжелый взгляд. Дальше?— слишком быстро. Резко оба оказались на ногах. Сергей?— с заломленными за спину руками. —?Что я говорил про руки? —?с тихой угрозой в голосе произнес Олег. —?Я предупреждал тебя. Действительно, он предупреждал. Избегая, однако, подробностей о последствиях, поскольку и сам не знал, чего ожидать от мнимого равновесия и ледяной пустоты в сознании. Волков сдерживал панику, разъедавшую его грудь, второй день, а вместе с ней держал под контролем защитные механизмы, действие которых могло бы навредить Сергею. И все же что-то надломилось внутри от аккумуляции маленьких деталей присутствия Разумовского поблизости: слов, прикосновений, пересечений взглядов. Костяшки пальцев, перехвативших чужие руки, побелели. По кистям и предплечьям запульсировали дороги вен. —?Твою ж мать, Волков! Тебя закоротило,?— раздраженно выкрикнул Сергей через плечо. —?Что я должен был сделать? Молчать и смотреть? Отвернуться ради приличия? Думаешь, мне не больно видеть, как ты мучаешься из-за моих же ошибок, и ничего не предпринимать? —?Ты уже предпринял,?— холодно отчеканил Волков. После?— лестница вниз, которую Сергей еще не успел изучить, железная дверь, глухим ударом отрезавшая его от Олега, удаляющиеся шаги.Волков едва заметно хмурился, вчитываясь. Манера радиста узнаваема, здесь Разумовский объективно не мог внести правки. Хорошо.Декодировать пришлось для начала на английский, потом на более привычный язык.?эта гнида повесила всех собак на макалистера и твоего психа пиздец версию о смерти последнего взяли в разработку, но его не снимут с активного розыска еще минимум полгода слишком много херни сделал зачем тебе этот бешеный ты как был без чувства самосохранения так и есть, а ты официально мертв мои поздравления регион в котором вы находитесь вне подозрений ищут вообще не там наслаждайтесь о смене приоритетов сообщу сразу же если меня самого не убьют, но это вряд ли?— "*** Оказавшись внутри, Разумовский замер. На пробу толкнул дверь, крикнул что-то вслед Волкову. Ожидаемо чудес не произошло. И правда: правила есть правила. Но позволил же он наложить новые швы, а затем и помочь с перевязкой. Уснул, находясь в одной комнате с человеком, стрелявшим в него… Очевидно, был сверх меры угнетен болью. Как раненый зверь, задетый пулей, но недобитый охотником. Так было и тогда, в Венеции, за прутьями клетки. Он тяжело опустился на пол и закрыл руками лицо. А что сейчас?.. Какие призраки Олегу мерещились ночью, что он видел теперь, сидя у приемника на грани нового падения в беззащитный сон? Даже если это были их общие эпизоды, Разумовский помнил критически мало, чтобы понять, чего нужно избегать в их далеко не долгой и счастливой жизни. Все обрывками?— бессонные ночи, рассеченные зеркальными осколками руки, волковский профиль, озаренный неровными бликами свечей?— хмурый, задумчивый; он, кажется, что-то читал, но крайне редко, когда не был занят планированием операций; отвергнутое Разумовским беспокойство; набирающий силу голос Птицы; тело, принадлежащее уже не Сергею, а герою его детских грез, подросшему и превратившемуся в оживший ночной кошмар, с которым он, давно не зашуганный златовласый мальчик, почему-то не справился. А с пустотой, возникшей на месте мертвого альтер-эго, справится? А с тем, что натворил с Олегом? Навалившаяся тяжесть прожитого дня прибила Сергея к полу. Он лег на бок, прижав колени к груди. Ясно было лишь одно: они снова рядом и, кажется, надолго; теперь уж точно не будут счастливы?— пускай; точно не скоро обретут покой и, если обретут, то, возможно, в разных концах Вселенной. Разумовский посмотрел на самый глубокий шрам на левой ладони и вымученно улыбнулся. Ничего, посидит на цепи, замолит свои грехи, если вообще возможно замолить такое.Потерпит отросшие волосы, может быть, даже щетину, и однозначно?— ощетинившегося Волкова. Его потяжелевший взгляд, молчание, бессонные ночи на двоих, пытки бездействием, стерильно чистую ванную, в которой чуть ранее все было перепачкано кровью и в беспорядке лежали внутренности аптечки; дугообразную иглу, зловеще блестевшую в дрожи пальцев.