1. (1/2)

— Все это так странно... — Он закинул руки за голову и потянулся, выгнулся, уперся затылком в подушку.Она погладила его по животу.

— Это было хорошо, — сказала она.Он вздохнул, повернулся на бок, лицом к ней. Согласился:— Хорошо. Но странно. Я не хотел... я считал... я думал, меня не интересуют женщины.Она засмеялась.

— Тут не настолько много женщин, чтобы было из кого выбирать.Он кивнул.

— Да, я не в счет.— Ты не женщина, ты мужчина.— Я и то, и другое.— Если тебе нравится так думать, — согласилась она.— А как думаешь ты?— Что ты красивый мужчина, сильный, сексуальный, просто с грудью.Он задумался, медленно проводя рукой по ее боку от талии к бедру.

— Тебя это не смущает?— Это смущает тебя, — заметила она, — ты уже во второй раз спрашиваешь. Я бисексуальна, для меня это только дополнительный стимул. Очень красиво и возбуждающе.

Он поцеловал ее. Она обхватила его за шею ладонями, ее пальцы медленно танцевали у него под волосами. Он задышал чаще, прижался к ней.

— Надеюсь, я не настолько пьян, чтобы больше ничего не смочь, — пробормотал он ей в ухо.

Она опустила одну руку в низ, сжала, погладила.

— А я бы выпила еще. Но после.— У тебя такие нежные руки. И ты мягкая, вся. Никогда не...Она нырнула под одеяло с головой, и он замолчал, только постанывал время от времени, судорожно вздыхая.

После они выпили еще. И еще. Он — больше. Она добавляла в свой джин слишком много льда и слишком часто ему подливала. Когда он уснул, она отключила городской телефон, пошатываясь и держась за стены, сходила в душ. Из ванной она вышла, завернутая в полотенце. Покопалась в своих вещах, которые были раскиданы по всей гостиной, от входной двери до спальни. Нашла в кармане куртки мобильный телефон, набрала смску, дождалась ответа. Выключила в гостиной свет, подрегулировала газовую печь, бросила полотенце на диван и пошла в спальню. Посмотрела, как он спит, разметав волосы по подушке, нежно улыбнулась, скользнула под одеяло, прижалась к нему и закрыла глаза.

***Он проснулся первым и некоторое время лежал, глядя в потолок и не решаясь повернуть голову. Тепло рядом было теплом другого человека. Он попытался вспомнить, что было вчера.

Она пришла в ?Голубой ворон? за два часа до закрытия. Подошла к нему, попросила сыграть Love story, потом ?Эммануэль? и Woman in love. Старые вещи, еще прошлого века, но он их знал, и знал пианист, так что они сыграли. После ?Мурки?, ?Давай, Миша? и ?Гоп-стопа? на саксофоне это было даже хорошо. Он не стал говорить ей, что в заказанных ею вещах партии писались не для тенор-саксофона. В конце концов, зря, что ли, он в свободные вечера переписывал для себя все, что помнил? Она слушала, потягивала джин. До конца смены оставался час, и она предложила ему посидеть, выпить и поговорить. О чем они говорили, вспомнить он не мог — осталось только ощущение потрясающего взаимопонимания. Роскошь, которой он был лишен слишком долго. Он повелся. И слегка напился, чего обычно не позволял себе на работе. Но само присутствие женщины привлекало в клуб так много народу, что администратор не возражал против того, что саксофонист не играет. Она все порывалась заплатить за свою и его выпивку, а бармен улыбался плотоядно и объяснял, что дамы пьют за счет заведения. Не так уж много на Каллисто женщин, чтобы это могло серьезно повлиять на выручку.

Ему не хотелось прерывать разговор, но пора было уходить, и он позвал ее к себе. Она согласилась. Ей тоже не хотелось прекращать говорить.

Он был пьян, а у нее были розовые от холода щеки, и блестящие глаза, и чудесная улыбка. В лифте он спросил, можно ли ее поцеловать. Это был внезапный импульс, совершенно иррациональный, но в тот момент он совершенно не думал о последствиях. Что такое один поцелуй?Они поднялись к нему, и еще поговорили, и выпили. Она заинтересовалась фотографиями, и он рассказывал ей историю каждой, даже тех, которые были сделаны на Титане, потому что ложбинка между ее грудями, видная в овальном ?окошечке? пуловера с высоким воротом, снесла ему крышу. Потом они снова целовались.

Минутное прояснение случилось, когда он пошел в ванную. Он постоял перед зеркалом, распустил волосы, снял утяжку и расстегнул три верхние пуговицы рубашки. И так вышел к ней. Если б она хотя бы смутилось, ему бы хватило выдержки спустить все на тормозах. Но она даже не удивилась. И ее руки был нежными и ласковыми, и он окончательно забыл, кто он, и что он, и откуда, и что его ждет. Просто женщина, просто тепло, просто секс.

Послевкусие этого секса до сих пор отдавалось негой во всем теле. Он повернул голову и посмотрел на нее — спокойную, спящую, со слегка размазавшимися тенями. Ресницы по-прежнему оставались черными и длинными. На левом плече был стершийся контур дракона. Не китайского и не японского, таких он прежде не видел. Она тихо посапывала; не просыпаясь, перевернулась на спину. Он посмотрел на ее грудь — большую, мягкую, с крупными коричневатыми сосками. Вспомнил, какова она на вкус. Улыбнулся, сел и посмотрел на часы. Озадаченно нахмурился, выбрался из-под одеяла, пошел в душ.

Он долго мылся, брился, расчесывал волосы. Затянув пояс халата, вышел в гостиную. Голова слабо ныла, как застуженный зуб. Он взял бутылку, со вчера стоявшую на столе, посмотрел на просвет, сколько в ней осталось алкоголя, присвистнул. Ее бокал был почти полон, его — пуст. Столько выпивки и без закуски. Неудивительно, что у него болит голова.Он убрал на столе, сделал себе кофе, собрал и сложил на край дивана раскиданные по полу вещи. Несмотря на похмелье, жизнь была прекрасна. Давящая и лишающая сил тоска отступила куда-то. Хотелось жить. Хотелось горячего кофе и что-нибудь сыграть. Он посмотрел на телефон — тот не подавал признаков жизни. Значит, время еще есть.

Он сел за пианино, убрав музыкальную шкатулку на верхнюю деку. Мельком подумал о том, кому она предназначалась. Коснулся клавиш, пробежался по ним пальцами. И стал играть ?I left my heart in San Francisco?. Он все еще играл, когда в ванной зашумела вода, сзаду зашуршало и теплые ладони легли ему на плечи, а губы коснулись шеи.

— Доброе утро, — сказала она. — А можно мне кофе?Он не мог сказать ей ничего из того, что так и рвалось наружу, не ?распахнув душу? и не ?вывалив подноготную?, как здесь выражались, поэтому просто сделал им кофе и опустился в кресло, глядя, как она сидит на диване, подобрав под себя ноги.

— Мне должны позвонить и я уйду, — наконец произнес он. — Скорее всего, я уже не вернусь. Ты можешь оставаться здесь, сколько хочешь, квартира оплачена за два месяца вперед.— Какие новости, — спокойно сказала она, и он поразился серьезности ее взгляда. — Так это был пир во время чумы или затишье перед бурей?— Я бы хотел вернуться, — объяснил он, — но шансы практически нулевые. Это ничего. Мне здесь все равно долго не протянуть.

Она кивнула — слышала, как хрипит и клокочет у него в груди.

— Я бы хотел вернуться. К тебе, — уточнил он.— Спасибо, — кивнула она. — Я закурю?— Да, конечно, — согласился он.Он ждал, что она достанет сигареты, и даже поставил на стол пепельницу. Но она порылась в своей сумочке — дорогой, из толстой кожи, антикварной, — и достала трубку. И пачку табаку. И спички.