Эпилог (1/1)

Я стоял в спальне у окна и смотрел, как солнце опускается в море и как разгорается закат. У меня за спиной Тави, сидя в постели, читала старинную бумажную книгу. — Вот послушай, — сказала она.Что за ночь с памятью случилось?Снег выпал, что ли? Тишина.Душа забвенью зря училась:во сне задача решена. Решенье чистое, простое(о чем я думал столько лет?).Пожалуй, и вставать не стоит:ни тела, ни постели нет. Я слушал изменившийся за годы голос, по-прежнему родной. Обернулся к Тави, присел на подоконник, отодвинув аметистовую друзу. Тави чуть поморщилась, слыша, как хрустит мой позвоночник.— Набоков, — сказал я.Тави кивнула.— Почитай мне еще.— Был день как день. Дремала память. Длилась холодная и скучная весна. Внезапно тень на дне зашевелилась —и поднялась с рыданием со дна.О чем рыдать? Утешить не умею. Но как затопала, как затряслась, как горячо цепляется за шею, в ужасном мраке на руки просясь.— Спасибо, — сказал я. — Ты спи. Я тоже скоро лягу. Тави, улыбнувшись, покачала седой головой. Ее длинные волнистые волосы лежали на высохшей груди, заплетенные в косу. Я провел рукой по своему короткому белому ежику. Год назад, когда старость навалилась на плечи всем своим немалым весом, я наконец-то остриг волосы. Итан продал их на благотворительном аукционе. Туда же ушла моя коллекция саксофонов, именные диски с автографами, концертные костюмы, промо-фото и много всякой ненужной мелочи. Все деньги я отдал в фонд восстановления дикой природы — в Сан-Францискское отделение.Тави перелистывала страницы. А я подводил итоги. Сегодня был последний день. Самый последний. Завтрашнего уже не будет. Я не жалел об этом. Я прожил долгую, очень долгую жизнь, и жизнь эта была по большей части счастливой. Я вырастил детей. Я записал тридцать два альбома. Написал музыку к восемнадцати фильмам. Дал несколько тысяч концертов. Объездил вместе с Тави весь мир. Помог сотням людей и нелюдей. Нашел, на кого оставить Дом-у-Дороги. Любил самую прекрасную женщину в мире. Видел, как меняется этот мир. Мы с Тави пережили четыре невероятных урагана и пять пожаров. Во время пожаров я впервые понял, как работает поставленная когда-то консортом Эйриком защита: пламя пожирало траву и деревья вокруг нашего дома, воздух был раскален и черен от гари, но зеленая изгородь, сосны и кипарисы, фуксии и лилии по-прежнему оставались свежи и нетронуты. Даже искры не могли преодолеть невидимую стену. Не могли ее преодолеть и ветры ураганов. Ни один из них не шевельнул ни единой иглы на сосне, ни единой черепицы на крыше. Черепицу меняли потом: мы прожили в этом доме семьдесят лет и ремонтировали его трижды, от подвала до чердака. Я пять раз менял оборудование студии, но так и не решился отказаться от старого рояля. Люди так и не вышли в космос. Развалились старые государства. Семнадцать лет мы жили в государстве Северная Калифорния, отделившимся от распадающихся Соединенных Штатов. Прошли годы — и Северная Калифорния снова вошла в Объединенные Штаты Североамериканского Континента, включившие в себя Канаду, Мексику, Аляску, бывшие США и часть Центральной Америки. Мы видели, как поднялась Великая Славянская империя, раскинувшаяся от Австрии на западе, Китая на востоке, Казахстана на юге и Северного Ледовитого океана на севере. Как Китайская Народная республика подмяла под себя всю Юго-Восточную Азию. Как перетасовывались границы Южной Америки. Мы пережили три смены валюты, пять глобальных экономических кризисов, наступление мира, который Тави называла ?гибсоновским?, ренессанс джаза и всплеск интереса к бумажным книгам. У Тави вышло двадцать четыре романа и двенадцать повестей. Мы принимали у себя высоких ши и лордов Хаоса, существ с Дороги, из Дворов, от Чаши, даже из Бездны. Только Свет и Тьма оставили нас своим вниманием. Я научился укрощать йокаев, вампиров, демонов-полукровок и собственную ревность. В музыкальных энциклопедиях мое имя стоит в статьях про возрождение джаза. Музыка к сериалу, снятому по ?Музыкальной сказке?, взяла Эмми — шестьдесят пять лет назад. Мы видели, как успокаивается уменьшающееся человечество. Как вырастают леса и отступают пустыни. Как медленно и неотвратимо накатывается новый ледниковый период и гигантские копытные приходят с севера. Слышали, как поют волки в половину Росса ростом. Видели, как в Южную Бухту заходят синие киты. Как трубит гигантский олень в канзасской прерии и появляются невиданные птицы. Как принимаются законы о двух детях в семье и заканчивается эра нефти. Как отступает от человечества голод и стираются границы между расами.Мы проводили Дом Детей за границы этого мира, и вместе с ним проводили Виктори. Она ушла с ними — Мириэль, принцесса Чаши. Маг-аналитик Первого дома и консорт Первой леди продолжали наведываться к нам. Мы так и не знаем, что сталось с Ханной — однажды она просто исчезла, и нам пришлось ехать в Бостон, чтобы срочно забрать всех ее котов. Куклы Ханны до сих пор сидят в комнате Виктори, в которой давным-давно живет ее внук Итан. Уходя, Виктори оставила нам свою дочь, Мариэтту. Мы вырастили из Мариэтты музыканта и всадницу, и однажды она тоже вышла на Дорогу. Не одна — вместе с Генри, который навещал ее по пять раз в год с того дня, как ей исполнилось двенадцать. Прошло семь лет, и Мариэтта оставила у нас сына. Нашего правнука. Мы были немолоды, но кто бы сказал это, глядя на нас? Наари одарила нас по-царски. Мы успели вырастить Итана — художника и музыканта, нового хозяина Дома-у-Дороги. Он похож на меня, хотя я не знаю, как это получилось. Его отец рыж и зеленоглаз, его мать — кудрявая блондинка с детскими локонами и вечной флейтой, но Итан — брюнет с тонкими чертами лица и пронзительными синими глазами. Он играет на инструментах, которых не существовало всего двадцать лет назад, и рисует музыкой, светом и запахами. Мы похоронили всех своих старых друзей. И не обзавелись новыми. Существа с Дороги казались нам более надежными. Они жили долго. Мы пережили пятерых собак и сорок восемь котов. Сейчас в гостиной в разных корзинках спят коты шестого поколения — силпойнты-мэйнкуны, шоколадные синеглазые ориенталы, апельсиновые дикари. У нас был ирландский сеттер и были борзые, был бернский зеенхунд и был самоед. Похоронив самоеда, мы решили больше не заводить собак, но Итан как-то принес с дороги щенка. Я не знаю, что это за собака — черная, остроухая, как Анубис, с черными глазами. Иногда мне кажется, что она разумна. Дом-у-Дороги не останется на одного только Итана. Три года назад, в самый разгар последнего урагана, в дверь постучалась Эбигейл — рыжие кудри, карие глаза, тонкие запястья, курносый нос и веснушки. Она осталась в доме. С Итаном. У Дома-у-Дороги всегда будет хозяйка. Она ладит с гостями и гладит котов, она выгуливает Анубиса и следит за тем, чтобы у Тави всегда был табак, она просит меня поиграть на рояле и любит мои первые альбомы. И Итана. Может, они с Эбигейл и не будут такой легендарной парой, как мы с Тави, но они и другие. Им не нужно проходить через ад, чтобы быть счастливыми.Солнце село. Над океаном гас закат. Прекрасный. Последний. Я приоткрыл окно и задернул занавески в радужных хризантемах. Сегодня последний день. Завтра нас не будет. Завтра наш прах развеют над океаном. Сегодня я прощаюсь с собственной жизнью. Тави отложила книгу, вынула из выцветших глаз окуляры, положила в футляр. Я забрался в постель, обнял Тави. Она положила голову мне на плечо. — Мы хорошо жили, — сказала она. — Мы долго не старились. Мы уходим вовремя.— И придем опять, — добавил я. — Хочу встретить тебя снова.— И я, — сказала Тави. — До встречи, сердце мое.— До встречи, — сказал я и закрыл глаза.Через вздох и два удара сердца в воздухе прошелестели черные перья, я услышал тонкий звон цепочек и браслетов. Хаору, мальчик-смерть с холодными кольцами на длинных пальцах коснулся нас. — До встречи, — сказал он.