20. (1/1)

Как-то в конце августа мы с Тави лежали на траве возле дома и смотрели на падающие звезды. Здесь, на нашем холме, световое засорение было поменьше, и я любовался на огненные хвосты в небе и загадывал желания. — С Земли они так красивы, — сказал я. — И совсем не страшные. Мне кажется, люди не должны выходить в космос. Тави нашла мою руку в темноте.— А в открытом космосе?— В открытом космосе это опасность, — объяснил я. — Хорошей метеоритной защиты так и не придумали. Они несутся с огромной скоростью и пробивают любую обшивку. Когда я был в тюрьме, стенку соседнего блока метеорит прошил насквозь — от стены до стены. Двадцать два человека погибло, сорок покалечились. — Орбитальная тюрьма? — спросила Тави.— Да. Но метеоритные дожди и на Марсе опасны. Там же нет атмосферы. Над Альба-сити воздушный купол, но его плотности недостаточно, чтобы метеориты успевали сгореть. А над городами поменьше просто купола. На Марсе предупреждения о метеоритных дождях бывают чаще, чем здесь — штормовые. Хотя в Альба-сити довольно безопасно. Ты даже не представляешь, насколько безопасна Земля. — Не представляю, — согласилась Тави. — Я ведь больше нигде не была и вряд ли буду. Да мне и не хочется. Я поднес ее руку к губам и поцеловал.— Вот то, о чем забыл Ватанабэ — о том, как все в субСолнечной боятся падения звезд с неба. О том, как люди зависимы от установок терраформирования. О том, как дорого стоило освоение Солнечной системы.— Я пыталась написать об этом, — призналась Тави. — О Марсе. О Венере. О закрытых религиозных общинах. О количестве жертв. У меня получилось, что внеземная экспансия уничтожила одиннадцать с половиной миллиардов человек из двенадцати. — Из восьми, — поправил я. — И прирост населения остановился?Я кивнул, потом, сообразив, что Тави не увидит, сказал:— Да. Слишком много летальных мутаций. А контроль недостаточный. Из ста родившихся вне Земли до совершеннолетия доживают сорок. К тому же, это дорогое удовольствие — дети. — Дети всегда дорогое удовольствие, — заметила Тави. — Я описывала Марс, на законодательном уровне контролирующий мутации. И поощряющий рождение здоровых детей.— В мое время до этого так и не дошло, — сказал я. — Хотя разговоров было много. Правда, я мало интересовался этой темой. У бабушки с дедом родилось три ребенка, а выжила только мама, потому что она родилась еще на Земле. И у мамы я был не единственный, у меня была сестра, которая умерла в восемь месяцев от внезапной остановки дыхания. Мама даже не особенно горевала. Это в порядке вещей — смерти младенцев.Тави вздохнула.— А про отца ты так ничего и не знаешь? — спросила она. Я покачал головой.— Нет. Маме было семнадцать, когда я родился. Честно говоря, моя мама никогда не была особенно умна. Так... юная дурочка. — Все юные — дурочки.— Она не поумнела с возрастом. Западала на каждого мимопроходящего мужчину. Так что моим отцом мог быть кто угодно: школьный хулиган, поп-звезда, друг семьи. Кто угодно. Дед пытался выяснить, но так никого и не нашел. Вообще-то, мне кажется, в первые годы он надеялся, что я окажусь летальным мутантом и умру. — Понимаю, — тихо откликнулась Тави. — Интересно, сколько случаев инфантицида происходит под прикрытием мутаций?— Что такое ?инфантицид?? — спросил я.— Массовое детоубийство. Метод регулирования численности при невозможности абортов, контрацепции и контроля зачатия. Я представил себе массовое детоубийство под предлогом регулирования численности, и мне стало нехорошо. А действительно, сколько? Ведь даже в Альба-сити смерти детей толком не расследовали, что уж говорить о периферии. — Как хорошо, что это больше не мой мир, — выдохнул я.— Здесь тоже не все благополучно, — ответила Тави. — Чем больше рожают, тем выше детская смертность. Но я надеюсь на Наари. — Снижение численности населения за счет уменьшения кормовой базы и увеличения мутабельности бактерий и вирусов? Это тоже жестоко. — Это безлично, — указала Тави. — Гораздо более милосердно, чем убийство ребенка матерью. — Нам повезло, — пошутил я, — нас не придушили в колыбели. Ты покажешь мне свою марсианскую историю? — спросил я. — Там есть музыка?— Там есть битый жизнью саксофонист, который играет на органе, одержимый и рыжий. Там есть взбалмошная модистка. Там есть человек, который на самом деле тигр, и нелюдь, который лемур. Там есть пустая Земля, полупустая Солнечная и Венера, которая играет в евгенику.— Откуда ты знаешь, что Венера играет в евгенику? — удивился я.— Интуиция с успехом заменяет информацию, — я услышал, что Тави улыбается. — Все можно знать. Пойдем в дом. Роса выпадает. *** — Есть ли среди твоих друзей люди? — спросил я Тави, глядя, как Демон валяет по полу Гайре.Тигра с Марг обсуждали возможность поехать на псовую охоту в ближайшие дни. Генри о чем-то разговаривал с младшей из борзых на своем языке. — Не уверена, — покачала головой Тави. — Может быть, Йисандра, и то не факт. Подобное тянется к подобному. — Но я-то человек.— Откуда ты знаешь? Половина твоей родословной — темный лес. Я решил обойти скользкую тему. — Куда вы ходили сегодня? — По берегу. Разбой был просто счастлив. Он же не пес, кэльпи. Я хмыкнул. — А Альфард — дракон?— Видишь, ты и сам все знаешь, — улыбнулась Тави. Карна запрыгнул к ней на колени. Марс, недовольно щурясь, улегся мне на плечи. — Мне кажется, Марс — твой хранитель, который пришел сам, — сказала Тави.— Может быть, — мне не хотелось спорить. — Я не разбираюсь в этих материях. Марс замурлыкал и запустил когти мне в плечо. Тави не имела привычки царапаться от страсти, но плечи у меня и у нее никогда не заживали. Коты метили нас на свой лад. — Как-нибудь в феврале, после того как ты оборудуешь студию, мы съездим на Гавайи, — мечтательно предложила Тави. — Хоть на будущий год, — сказал я. — Нет, сначала студия, — возразила Тави. — А то сами не заметим, как вылетим из режима экономии. Ты узнавал, сколько будет стоит студия?— Шестьдесят пять — семьдесят тысяч. Мой годовой заработок, исходя из текущих доходов. Так что можно будет заказывать оборудование уже весной. Ты заметила, мы почти перестали тратить деньги на себя? Самые большие расходы по дому, и их оплачиваем не мы. Машины у нас экономичные, на врачей мы не тратимся, на одежду тоже, драгоценностей не покупаем... — Привычки нищих времен, — указала Тави. — Я привыкла жить на двадцать тысяч в год.— Я на Каллисто жил на пятнадцать, считая на местные деньги. Две трети уходили на оплату квартиры.— Ты экономил на еде, — укорила Тави.— Я много на чем экономил. Ты же следишь за моим рационом. Да и Дом Детей хорошо на мне сказался.— Ты заметил, что мы с весны не покупали мяса? — спросила Тави. — Марг обеспечивает нас полностью. — Да мы и рыбы с весны не покупали, — напомнил я. — Сколько у нас лососей в морозильнике? Три?— Четыре. Росс постарался. Он, кажется, до сих пор беспокоится, что ты мало и плохо ешь.Мы рассмеялись. Росс всегда заботился о том, чтобы все его подопечные были сыты и довольны. — Он наконец привез картину, ты видела? — Ага, — кивнула Тави. — Куда повесим? Давай над камином?— Нет, над камином мы повесим наш общий портрет, если Росс его напишет. А этот... Давай в библиотеку. — Ты на нем отлично выглядишь.— Как иллюстрация к диагнозу ?клиническая депрессия?, — сморщился я. — И ведь это копия, оригинал Росс оставил себе.— Значит, твой портрет будет красоваться на очередной выставке, — утешила Тави. — Тебе как музыканту нужен пиар. — Слишком много пошлой романтики, — возразил я. — Что поделать, таков уж ты. Таинственен, красив и романтичен. На радость поклонникам, на зависть коллегам.— Та-а-ави, — простонал я. Марс встревоженно ткнулся носом мне в щеку. Поклонники и особенно поклонницы в последнее время стали больной темой. Казалось бы, ресторанный хоум-бэнд — люди-невидимки. Играют в углу зала, на равном расстоянии от кухни и от входа, иногда играют на заказ. Ужинают оставшимися к ночи блюдами и тихо расходятся до следующего вечера. И все же меня заметили. Сначала были увеличенные чаевые оркестру, потом записки, приглашения, странные телефонные звонки. Время от времени домой присылали букеты и корзины цветов от неизвестных дарителей. Несколько раз меня поджидали вечером у служебного выхода из ?Йошиз?. Сначала мне льстило такое внимание, но в конце концов начало надоедать. Не тот у меня склад характера, чтобы перелетать от поклонницы к поклоннице, как шмель перелетает с цветка на цветок. У меня был дом, была семья и были обязанности хозяина Дома-у-Дороги. Но кому я мог это объяснить? Менеджеру ?Йошиз?? Мне прибавили жалованье и поставили в первый ряд музыкантов. Тави? Но она и так все знала, и ее скорее забавляла ситуация. — Посоветуйся с Йодзу, — внезапно сказала она. — Он же как-то решает эту проблему. Пусть повесит защиты, пусть попросил Хаору повесить защиты. — А если он не захочет? — спросил я, шаря по карманам в поисках телефона.— Ты сначала спроси, — сказала Тави. — Только не звони сейчас. Половина второго все-таки. В Вирджинии сейчас полвосьмого, Йодзу точно еще спит.