Маски (1/1)
В этот поздний час лечебница Аркхем кажется мрачной темной крепостью: свет есть только в редких окнах на первом этаже, остальные?— слепо пялятся в зимний вечер. Типичный вид из ординаторской: пятна фонарного света и присыпанные снегом парковые дорожки. Чуть дальше?— кусты, покрытые белыми пышными шапками, заиндевелые ветви, чугунный забор в наледи. И на самой границе владений?— темнота, которую изредка разрывают фары машин; пульс далекой городской жизни.За неприступными стенами царит тишина. Время ужина давно прошло?— опасным пациентам развезли еду по палатам, остальные толкались и галдели в столовой,?— закончились занятия и терапевтические беседы. Клетки надежно заперты на все замки. Персонал поредел до пары дежурных, санитаров и охранников из ночной смены.Аркхем засыпает, и сны его?— тяжелые, гнетущие?— наполняют пустые коридоры бледными призраками.Сегодня дежурство Харлин. Традиционный стаканчик с кофе, сэндвич да парочка шоколадных батончиков?— поздний ужин. Тут же, на столе?— папки с делами пациентов, фотографии, диктофон. Закончив писать заметки о прошедшем занятии, Харлин откидывается на спинку кресла. Отпивает кофе, морщится: сюда бы на половину сливок и побольше сахара.День прошел без особенных событий. Спокойная группа для занятий?— они лепили, рисовали, обсуждали свое творчество. Сеансы арт-терапии, пусть пока лишь с самыми благонадежными пациентами, дают свои плоды, и Харлин это радует. Потом было скучное совещание. Потом Харлин проводила пару запланированных бесед. И только к вечеру удалось выкроить время, чтобы зафиксировать размышления.Харлин берет в руки диктофон, пару минут раздумывает, но не включает. Это как яд в изящном пузырьке?— пока крышка плотно закрыта, нет никакой опасности, но стоит только ее открыть… Стоит только нажать на кнопку, как кабинет наполнится тихим вкрадчивым голосом. Слова?— ядовитые, фиолетово-туманные, ранящие страхом?— раскатятся по углам, застынут в воздухе опасной взвесью. Отравят. И все же обманут. Не смотря на все кажущееся безумие?— обманут.—?Это не ты,?— шепчет Харлин диктофону. —?Это, мать твою, очередная маска.За окном начинает валить снег, красиво, совсем по-рождественски, но Харлин не до красоты. Она хмурится, машинально принимается чесать запястье, будто там, под кожей, в ее венах, стучит назойливая мысль, которую невозможно поймать.Каждый раз он другой. Как вода. Без траектории и цели?— беспорядочное движение, и маски, маски. Маски. Он играет с каждым из своих докторов, доводит их, манипулирует, дурачит. Харлин уверена, что и для нее у него есть парочка трюков в рукаве, но пока что он просто молчит. По большей части.Подобная тактика ее бесит, раздражает до ужаса?— лучше бы он лаял диким смехом и корчился. Но он предпочитает ломать ее таким вот способом.Харлин усмехается: ничего, она терпелива. Она умеет ждать и не так наивна, как пытается показать во время их встреч. В каком-то смысле, она тоже надела маску, чтобы подобраться к нему ближе.Некоторым из ее?— теперь уже бывших?— коллег удавалось подойти к самому краю. Почти увидеть его истинную личность, заглянуть в бездну. Итог? Один сошел с ума, другой погиб, третий уволился.Харлин не готова ни к одному из подобных исходов, она рассчитывает на победу, у нее есть пример чужих ошибок, а учиться она умеет. Да и, по правде сказать, Харлин уверена?— все эти доктора думали прежде всего о своей выгоде, потому и поплатились. Первое, что уяснила она для себя, когда начала работу?— он тонко чувствует и видит насквозь. От него не скрыться и лучше быть предельно честной. Или такой, какой ему хочется.Она не хочет признаваться, но уже увязла в этой игре?— маски, молчанки, загадочные редкие монологи. Слишком вжилась в роль. Или просто стала собой?Харлин сердито разламывает шоколадный батончик.Какое-то время она отвлекается рутинной работой, пару раз выбирается до кабинета коллеги?— они выпивают еще по кофе, обсуждают грядущее Рождество, подарки и кто куда поедет на выходные.Оказавшись одна в пустом коридоре, Харлин замирает, прислушивается к спящей лечебнице. Машинально цепляется за дверной косяк, будто коридор?— этакий гигантский удав?— может утянуть ее.—?Какого черта? —?Харлин морщит нос.Сама же твердила?— пора покончить с суеверным к нему отношением. Он?обычный человек, ловкий манипулятор, психопат, социальный хищник. Не более того.Словно бы пытаясь доказать что-то?— себе? ему??— Харлин решительно шагает в смежное крыло. Шагает к палате с пуленепробиваемыми дверями и толстой решеткой. И останавливается.По ту сторону не слышно даже шороха, но она знает: он не спит. Харлин напрягает странная способность улавливать его, как будто она превращается в радар. Возможно, утешается она в такие минуты, когда-нибудь это спасет ей жизнь.Он и правда не спит. Сидит на койке, обхватив колени худыми руками. Тощий, бледный, высохший. В застиранной пижаме. Предплечья в ссадинах и царапинах, в синяках от уколов. С него впору писать мученика, если бы не пустой ледяной взгляд и подрагивающие уголки губ, готовые в любой момент растянуться в издевательской усмешке. Если бы не извилистые темные пути, которыми ходит его безумие и мертвецы, что всегда следуют за ним по пятам.Харлин молча наблюдает. Как долго он может сидеть в одной позе, ночь за ночью медитируя в каких-то только ему известных кошмарах? В полумраке палаты его профиль прозрачен и от этого кажется, что он ненастоящий. Вырезанный из бумаги. Нарисованный на окне. Неприкаянный дух, гнилая душа темного города.—?Кто ты? —?Харлин касается решетки.Он улавливает движение, поворачивается к ней. Смотрит. В его глазах нет привычных искр?— всего этого злобного веселья, такого страшного и бесконтрольного. В его глазах нечто такое, что заставляет Харлин цепенеть?— бездна, где тонет ее собственное отражение. Траурная рамка зрачка, пистолетное дуло, провал в ткани реальности, дырка от пули. Он прихватил ее себе?— в себя,?— сковал, затянул на самое дно цепким взглядом. От этой мысли по позвоночнику бежит липкий холодок.И что ты видишь, Харлин? Что ты там на самом деле видишь?На долю секунды ей кажется?— его голос звучит в голове. Она делает шаг назад.Последнее, что Харлин успевает заметить прежде, чем уйти?— то, как он говорит. Тонкие губы произносят слова?— ответ на вопрос.Она не хочет верить, списывает все на игру теней, на собственное воображение. Быстро, чуть ли не бегом, направляется прочь.Не доверяя доводам рассудка, Харлин проводит пальцами по щекам, всматривается в круглое отражение карманного зеркальца: это я. Я. Не маска.Его слова?— уловка, чтобы заставить ее приходить снова и снова. Ему скучно, нужна компания. Жертва. Новая игрушка. Его слова, даже беззвучные, умудряются как-то просочиться ей под кожу и заставляют снова и снова скрести ногтями по запястьям?— аллергия,?— в тревоге озираться, чего-то ждать.Харлин закрывает дверь кабинета. На всякий случай поворачивает ключ дважды. Вот остывший кофе, ноутбук, блокнот?— это ее реальность. Не его слова и взгляд.Ты знаешь, кто я. Ты очень давно знаешь меня, потому что мы с тобой похожи.—?Ни черта мы не похожи,?— Харлин принимается стучать по клавиатуре?— погрузиться в рутину и как можно скорее. —?Ты просто пытаешься запудрить мне мозги.***В одиночной камере Джокер улыбается, глядя в темный угол?— там, где особенно плотно сгустились тени, танцует и хихикает забавная арлекинка. На шапке звякают бубенчики, руки затянуты в перчатки, плоеный воротник похож на взбитые сливки. Джокер наблюдает за представлением, а когда прыгунья приседает в шутливом книксене, говорит:—?Скоро я освобожу тебя, сорву маску. Потерпи.Арлекинка послушно кивает. Как бы ей ни хотелось выскочить чертиком из табакерки, она готова ждать. Она верит ему.