2. (1/2)
Моцарт писал.
Азартно, полностью увлекаясь процессом, сильно сжимая перо в слегка подрагивавших от усилия пальцах, он быстро набрасывал некрупные неаккуратные ноты на бумагу.Антонио сидел у противоположной стены, взволнованно и внимательно вглядываясь в каждое движение Вольфганга. Ему часто приходилось наблюдать процесс написания Амадеем новых шедевров, но обычно это происходило очень спокойно, беззаботно и так легко, что порой казалось, будто произведения появляются на свет сами, без чьего-либо участия. В этот раз все было иначе. Исписывая один лист за одним, композитор раздражённо сминал страницы, отшвыривая их в сторону, и тут же бросался к новому чистому листку, усердно расписывая нотами и его.Заполнив очередную страницу, Моцарт подскочил с места, всматриваясь в только что написанные ноты.
— Всё не то! — яростно воскликнул композитор. Быстрыми шагами он ходил по комнате взад-вперед, ожесточённо комкая ни в чем не виновный нотный лист.— Подождите, — робко попытался остановить его Антонио, но Вольфганг только ускорил шаг.
— Бред! Не то! — упорно повторил он и остановился у окна, продолжая терзать бумагу. Лицо его, до того серьезное и раздражённое, теперь приобрело очень жалостливое и какое-то безнадёжно-отчаянное выражение.
Поняв, что словами ситуацию не исправить, Сальери подошёл к Моцарту. Аккуратно, будто боясь вызвать новый взрвыв гнева, он взял композитора за руку.
— Отойдите, — резко произнес Моцарт, отдёрнув руку, но сам остался на месте.
— Что произошло? — осторожно, как можно спокойнее поинтересовался Антонио после нескольких секунд молчания. Он понимал, что вопрос звучит крайне неуместно, но от волнения мысли никак не хотели собираться воедино.— Ничего. Просто я ничего не могу, — голос Моцарта дрожал, а руки продолжали нервно сминать листок. — Все меня гением считают, а я что? Я ничто, — вдруг пробормотал он, прикрывая лицо свободной рукой.
— Прекратите так говорить! — воскликнул Сальери, вновь схватив Амадея за запястье.— Да чем же Вам правда не угодила? — горько усмехнулся Моцарт, уже даже не пытаясь вырваться.
— Какая, к чёрту, правда? Вы лжёте даже себе, — раздосадованно выдохнул Сальери, пытаясь выудить из тонких пальцев музыканта потрёпанный лист, но Вольфганг лишь сильнее сжал кулак и поднял руку вверх, явно не желая расставаться с истерзанной страницей.
— Идите, прошу. Оставьте. Не тратьте время зря, — обреченно прошептал он, глядя на Сальери.— Ва?с не оставлю, — отрезал капельмейстер, намеренно выделив первое слово, всё ещё тщетно пытаясь разжать пальцы музыканта.
— Да на что ж я Вам?
Антонио не ответил. Прекратив попытки забрать листок, он отчего-то испуганно посмотрел в глаза Вольфганга, отпустил его руку и слегка отшатнулся назад.
Этот вопрос он боялся задавать даже сам себе. Наверное, потому, что уже давно прекрасно знал на него ответ.
— Зачем же Вы всё ещё здесь? Идите, — безэмоционально, но одновременно с какой-то безнадёжной тоской проговорил Амадей.Но Сальери не спешил.— Я не оставлю Вас здесь, — медленно и уверенно повторил он, не сводя глаз с Моцарта, после чего, выдохнув, уже спокойнее добавил: — Отдайте листок, пожалуйста.
— Такой же мусор, как и я сам, — печально улыбнулся композитор, и вдруг с вызовом глянул на Антонио. — Зачем?— Просто отдайте. Нужен, — стараясь скрыть собственное раздражение, постепенно овладевавшее им, Сальери снова потянулся к руке Моцарта, подступив чуть ближе.
— А я не хочу.В глазах Моцарта блестнул привычный азарт, обычно предвещающий необдуманные абсурдные поступки, что не укрылось от взора Сальери.
— Дайте. Он все равно Вам не нужен.
— Как и Вам.