Глава LXVI. Феникс (1/1)

Глава LXVI.Феникс– Кто наглей, чем Гастон, кто мерзей, чем Гастон,Где найдешь ты иуду подлей, чем Гастон?Он давно уже служит для всех примером –По продаже друзей чемпион!*Напевая, Мари-Мадлен вручила мне салатник с измельченной перепелкой в белом соусе и пюре из артишоков.– Отнеси дядюшке, будь другом, –закрывая салатник серебряной крышкой, велела она.Я пошел на берег, где под ракитой в кресле на колесиках сидел Монсеньер, закутанный в пуховое одеяло, шкуру медведя и саржевое покрывало с вышитой золотом битвой при Кадисе.На широком подлокотнике умещались книги, пачка бумаги и перо с чернильницей.

Прижавшись к ногам Монсеньера, сидел Буаробер.– Как продать один заговор три раза? За завтраком составить заговор против короля,взять под это дело деньги у испанцев. После обеда взять список заговорщиков и обойти всех пофамильно: кто сколько даст, чтобы убрать из списка свое имя?Оставшихся за продать кардиналу за ужином –ибо зачем человеку нищие друзья?При необходимости повторить.– Друзей у него всегда будет достаточно… –слабым голосом произнес Арман. –даже яне могу ничего с этим поделать…– Откушать изволите? –склонился я перед ним, протягивая салат.– У меня совершенно нет аппетита, –он с тоской посмотрел на меня запавшими глазами. –Может быть, попозже?– Попозже ужинать будем, –не сдавался я. –А Шарпантье сказал, что в Пале-Кардиналь доставили попугая Марии Медичи –он страшно орет, кусается и обгадил всех, вырвавшись на волю.– Весь в хозяйку, –осклабился Буаробер.– Летать королева-мать не умела, –чопорно произнесАрман и начал жевать перепелку.– Интересно, его коты не сожрут? –выпалил я раньше, чем подумал, но Арман был безмятежен:– Кто кого сожрет! Я сам выбирал этого зверюгу.– А как его зовут?– Анхел Ризаниас ди Азиведу –он из Бразилии.

Ну да. Хорошо хоть не Вельзевул или Астарот.

Мы, все трое, глядели на Луару и на пасущийся на том берегу табунок буланых лошадок –коротконогих и упитанных. Кардинал жевал, я наслаждался звуком, с которым двигались его челюсти –откровенно говоря, уговорить его поесть стало той еще задачей. Целебные воды Бурбон-Ланси до сих пор не оказали заметного влияния на его здоровье, но хоть хуже не стало –и на том спасибо.Хотя ехать на воды в сентябре –достаточно странная идея, Арман уперся, заявив, что для следующей битвы ему нужно прийти в форму.

Каждый раз, раздевая его на ночь, я чуть не рыдал –его телу больше бы подошло название ?мощи? –так торчали суставы, ребра, и даже плюсны на ногах. Единственными участками, где не видно было скелета –были нарывы. Хотя вот нарывов стало поменьше –к счастью. Арман стал бояться ланцета, стоицизм ему изменил.– Монсеньер требует зашить свищ, –озадачил меня мэтр Шико, вместе с Мари-Мадлен приехавший на воды, спустившись по Луаре. –Я категорически против, отговорите его.– А что такое свищ? –спросил я, уже понимая, что ничего хорошего объяснение мне не сулит.– Свищ –это канал, соединяющий полость внутри организма с кожей, –пояснил медик. –В данном случае речь о прямой кишке. Я думаю, натура пациента восстает против мучений и сформировала другой путь очищения –свищевой канал чистый, не воспаленный и без геморроидальных узлов, –значительно поглядел на меня мэтр Шико.– Ну так это же хорошо? В чем же дело?

– Дело в неконтролируемом отходе каловых масс, –мэтр обеими руками принялся тереть голову. –Монсеньер боится запаха. Вы же знаете, какая это проблема.– Вот почему он за неделю извел семь банок помады! А мне не сказал… Я уж думал, он ее ест, а тут вон что. Но ведь вы каждое утро ставите ему клистир, – я теперь понял, отчего эта процедура с недавних пор повторяется и по вечерам. Клистир, лечебная ванночка на полчаса, пока меняют повязки и, при необходимости, чистят гнойники, - мыли его теперь исключительно медики, слишком сложным стало это действо из-за многочисленных ран.– Тут больше мнительность, но... Основания тоже есть. Он требует зашить канал до отъезда. Повлияйте на него, прошу! –медик молитвенно сложил руки.–Мало нам язв на ногах, которые не закрываются. Мало нам хронического абсцесса на правой руке. Мало нам геморроя. Он хоть есть начал без опасений.– Я бы поставил на боль против запаха, –я знал, что надежды медика тщетны. –Он скорее умрет, чем запачкается.– Именно этого я и боюсь, –опустив глаза, медик завертел в руках склянку с мандрагорой. –Вы думали, что будет с вами, когда Монсеньера не станет?До сегодняшнего дня эта тема была запретной. Видать, последние времена наступили, раз мы обсуждаем посмертие патрона. –Я вообще никогда не думаю, –сообщил я медику и пошел к выходу. –Если Монсеньер хочет умереть чистым –это его право.Я солгал. Конечно, я думал о том, как мне жить после смерти Монсеньера –и вообще, надо ли. Я знал, что наложивший на себя руки совершает самый тяжкий грех, но хотел кое-что уточнить у человека знающего.

Отец Жозеф тогда не смог от меня отделаться –я готов был запереть его в комнате и держать, пока не получу ответа.

– Отец Жозеф, я не хочу жить после смерти Монсеньера, –взял я быка за рога. –Если я себя убью –я не попаду в рай?– Нет, –отрезал отец Жозеф, разглядывая меня с усмешкой. –Точно.– Тогда главное –знать, куда после смерти отправится Монсеньер, –сказал я. –Папа Римский говорит, что Монсеньер не удостоится Царствия Небесного –ну а кому знать, как не ему?– Ох и дурень же ты! –расхохотался капуцин. – Sancta simplicitas!** А если он в раю будет тебя ждать, а ты сам себя в преисподнюю отправишь?Но меня не так-то легко было сбить с толку. Даром я, что ли, голову трудил целый год?– Монсеньер сказал, что пастырю не возбраняется спускаться в ад, если паству свою он ведет в Царствие Небесное, так? –наседал я на монаха.– Так. Всегда удивлялся –зачем такому олуху, как ты, такая исключительная память.– Ну так если паства, то есть одна овца, то есть баран, ну то есть я, –окажется в аду –значит, и пастырю туда же дорога? –торжествующе вопросил я, действительно на миг увидев ошеломление на лице отца Жозефа.– Баран ты и есть, –разгневался он. –Зачем ты хочешь ввергнуть ваши души в геену огненную?– Чтобы вместе быть, –пожал я плечами. –И после смерти.– Думаешь, в аду хорошо?– Ну и там, наверное, люди живут… –кому-то надо котлы лудить и дрова колоть –неужто этим нечистые занимаются?– Я бы тебе прописал чтение проповедей Торквемады, Савонаролы или хотя бы Данте… –прищурился отец Жозеф. –Но скажу проще –не хитри ты перед лицом Всевышнего. Как будет, так и будет, на том свете узнаем.– Так, может, мне обеты принять? Умерщвление плоти? Чтоб как-то искупить… –забеспокоился я. –Вы же вот жжетесь. И стегаетесь.– Мальчик мой, свет Господа подобен маяку, к которому необходимо прийти –не обязательно через высшие степени посвящения. Не на всех парусах, не по открытому морю, выбросив все за борт, –а не торопясь, плывя рядом со знакомым берегом…– А если я не доплыву?– Господь милостив, –перекрестил меня капуцин, развернул задом и дал хорошего пинка. –Не вздумай чудить, поросенок!Так что пока я неспешно вел каботажное плавание, сорокапушечный фрегат ?Ришелье?, похоже, уже готов был сгореть в огне маяка.Предаваясь благочестивым мыслям, я был грубо прерван –конечно же, Буаробером, ткнувшим пальцем в темногривого конька, зашедшего по бабки в реку и вдруг начавшего шумно мочиться.– Как он вас напоминает, Монсеньер!– Что-о-о? –глаза Армана сверкнули совсем по-прежнему.– Мало в реке воды, он еще льет. Ну точь-точь как вы –мало у Гастонавсякого богатства, так вы еще добавляете и добавляете!– Да тебе-то что, Дубина? Ты же получил гонорар за ?Двух Алкандров?, куда ты его дел?– Монсеньер, как еще можно распорядиться деньгами за пьесу с таким названием? Последовал примеру Господа нашего –превратил воду в вино.– Кстати, там еще что-нибудь осталось? –шевельнув ногой, Арман загремел бутылками, пара пустых выкатилась на траву –еще зеленую, несмотря на конец сентября.– А как же! –запустив руку по плечо, Буаробер вынул из-под кресла еще одну бутылку –подозрительно мутную и без воска на пробке.– Ему доктора запретили, а вы его спаиваете! –возмутился я, но поэт обезоружил меня заявлением: –Так это ж настойка мандрагоры.Давайте и вам налью.Ну и гадость. Я даже поверил, что они пьют это в лечебных целях –слишком уж отвратный вкус.

– И клевером закусить! –поэт сунул мне под нос пушистый розовый цветок, похожий на заячий хвостик.Что этот проклятый схимник добавил в настойку, кроме мандрагоры? Через четверть часа у меня стояло так, что я поспешно спрятался за креслом Монсеньера, тем более, что он попросил доставить его в дом, так как становилось свежо.Буаробер предпочел остаться на берегу, ограничив помощь тем, что выкатил кресло с травы на ровную утоптанную дорожку. Посвистывая, поэт, кажется, пошел к мосту через Луару –благо на том берегу собирал своих лошадок молодой кудрявый пастух в коротких штанах.– Будете работать? –спросил я в коридоре, выбирая дальнейший путь: либо в большую светлую комнату, служившую кабинетом, либо в темноватую, зато без сквозняков, спальню.– Посплю, –ответил кардинал, я приналег на кресло, вскорости докатив до покрытого коврами пола спальни. Камин жарко пылал, и я почувствовал, что нужда моя усиливается. Как бы незаметно удалиться?– На кровать, Монсеньер? –иногда Арман предпочитал подолгу сидеть у камина, готовя документы для будущего мирного договора с Испанией –закреплявшего за Францией все завоевания последних двадцати лет.– Да, пожалуй, –он как будто был чем-то раздосадован. –Нет-нет, прямо в перине и положи, –прервал он мое поползновение размотать его кокон.– Разрешите, я отлучусь, Монсеньер? –спросил я, подоткнув на нем перину, шкуру и битву при Кадисе и положив под спину две подушки.– Зачем? –вдруг недовольно поинтересовался он.– Руки помыть, –почему-то солгал я. А что мне было –признаваться, что хочу по-быстрому передернуть без свидетелей?– Мой здесь, –он кивнул на серебряный таз, поставленный близ каминной решетки –чтобы вода не остыла, а серебро не закоптилось.Я вымыл руки и плеснул в лицо –легче не стало.– Подай мне трех мушкетеров, –сменил он было гнев на милость, но когда я протянул ему папку с досье на Тревиля, Дэзессара и Лассаля, молниеносно схватил меня за запястье. Рука у него, хоть и исхудала, не потеряла железной хватки.– В чем дело? –глаза его пылали гневом. –Что ты от меня скрываешь?– Вот что, – я взял его свободную руку и положил себе на пах. – Хотел спустить по-быстрому.Мы давно договорились, что я занимаюсь своими потребностями сам, не привлекая его внимания –потому что со времени отъезда из Лиона он ничего не хотелв телесном смысле, и лишнее напоминание об этом его расстраивало.

Да и мне было легче нежно греть его ночью, целовать по утрам и обнимать днем –не изводясь бесполезной надеждой.Но сейчас он, не отнимая руки, потянул мое запястье к себе под перину, пока я не удостоверился, что он тоже пылает от желания. Да еще как!

Я кинулся его целовать –лицо, руки, шею, горячий уд через штаны, расстегнул на нем халат, камзол, рубаху, вдруг вспомнив, какое же наслаждение разрешить себе воспринимать его наготу как приглашение, как добычу…– Не торопись только… – прошелестело над ухом. –Вдруг это последний раз…– Как ты хочешь, Арман? –я уже скинул с себя и с него все до нитки и навис на руках над его нагим телом. –Скажи мне…– Я хочу целовать тебя, милый… И чтобы ты целовал меня… –простонал Арман, закрыв глаза и весь отдавшись осязанию.И я целовал его, изо всех сил стараясь растянуть наслаждение, хотя член надсадно ломило. Как всегда, даже с закрытыми глазами, даже почти без памяти от ласк –он все понял. И пожалел:– Мое удовольствие…– обвел языком, поцеловал в уздечку –и принял все до капли в порозовевшие губы.Я ласкал его долго. И нежный живот, и ключицы, и бедра –то, что не несло печати болезней и не могло послужить его смущению, и теплое тело словно наливалось жизнью под моим натиском.Наконец, он излился –я готов был длить этот миг вечно –но вот затих, замолчал и потянул на себя медвежью шкуру –перина и битва при Кадисе, сбитые в неистовстве, валялись на ковре перед кроватью.– Арман…– я придвинулся вплотную и лизнул его в ухо. –Я хочу посмотреть…– На что? –по его тону я понял, что он догадался, чем я интересуюсь.– Нато, –ответил я осторожно. –На свищ. Я хочу проверить –можно ли… Ну, ты понимаешь… Войдет ли член?Он расхохотался –громко, освобожденно, колотя ладонью по кровати.– Ты меня когда-нибудь уморишь, милый, –он вытер слезы и откинул мех. –На, смотри.Увиденное меня не испугало –честно говоря, перед геморроем меркло все.– Ну как? –вытянув шею, поинтересовался Арман.– Античных пропорций… –с сожалением ответил я. –Не войдет.– Тогда пусть зашивают, –опять захохотал он.– Что этот еретик-алхимик добавил в мандрагору? –спросил я вечером у Буаробера, снимая у него с воротника измятый клевер. –Неужто шпанскую мушку?– Нет, Монсеньер бы почуял, –облизнулся поэт. –Какой-то секретный ингредиент, о котором нам лучше не знать. Но я бы не отказался как-нибудь повторить –предварительно запасшись смазкой. Коровье масло не лучшая замена, признаюсь, –он скорчил жалобную мину, схватившись за поясницу.– Я проверил –бутылка пуста.– Еще бы не пуста –я же угостил пастуха, –удивился Буаробер. –Хотя теперь думаю, что это было необязательно –эти дети природы просто удивительно сговорчивы.Так что Бурбон-Ланси оставил у меня прекрасные воспоминания, и покидая городок на берегу Луары, я уверенно смотрел в будущее.– Наперегонки до моста и обратно? –предложил Рошфор. –Монсеньер согласен, –предупредил он мой вопрос.– О да! Я только сделаю совершенно необходимую вещь, –я притерся вплотную к гвардейцам сбоку от носилок и протянул руку –Арман сидел, опираясь на подушки и прижимая к губам платок –к счастью, без кровавых следов.– Позвольте, –я встал на стременах, почти коснувшись монограммы. –Я хочу победить.Усмехаясь, он разжал пальцы, и я повязал на рукав перешедший ко мне платок –в знак принадлежности и служения.– Вперед! –я послал Адониса в галоп и полетел вперед –мне казалось, я парю –забыв свое имя, забыв все земные оковы –остался лишь стук копыт, ветер и любовь.Рошфор безнадежно отстал –наверное, специально придержал Алонсо, но это было неважно.

Я изо всех сил стремился к Нему –как всегда, со дня первой встречи –и как всегда возвратился.

Как всегда было и всегда будет.*Попробуйте спеть на музыку из ?Красавицы и чудовища? (2017).**Святая простота (лат.)