Глава LXV. Беллерофонт (1/2)

Глава LXV.БеллерофонтВ приемной де Тревиль позволил себе довольно недружелюбно поглядеть – не на Монсеньера, конечно, а на нас троих, двигающихсяв кильватере.

Леон Шавиньи, в другое время не преминувший бы задраться с капитаном мушкетеров, сегодня был сама кротость. Сюбле прикрыл глаза рыжими ресницами, лишь бы не выдать таящееся в глубине торжество. Я ничего не делал со своим лицом – значит, выглядел как всегда – глуповатым и добродушным.– Ну так прогоните его! – взвизгнул Сен-Мар, стоящий спиной к дверям, на что его величество протянул руку, запечатав красивые губы своего друга.

Но не слова теперь имели значение. А написанное – то, что не вырубишь и топором.–Ваше величество, нам необходимо неотлагательно поговорить, –тихо проговорил кардинал. – Без посторонних…Король моргнул и нахмурился, Сен-Мар подскочил как ужаленный:–Как вы смеете! Сколько еще терпеть ваше тиранство! – он повернулся к кардиналу и схватился за шпагу.

Не дрогнув ни одним мускулом в лице, Монсеньер ответил тем же. От резкого движения полы его плаща разошлись, открыв не только перевязь, но и кирасу.Под взглядом пришедшего в смятение Людовика немая дуэль завершилась победой гения, мудрости, воли, силы, опыта, терпения – словом, поле битвы осталось за Ришелье.–Это впоследний раз! – выпалил мсье Гранд, загрохотал по каменному полу каблуками ботфорт из золотистой замши и покинул каминный зал.–Закройте двери, –по мановению руки Монсеньера мушкетеры заложили засов – о механических замках в этих краях, похоже, не ведали.–Я совершенно согласен с мсье Грандом, –слегка поклонился кардинал вслед ушедшему. – Думаю, этот раз стал последним.Его величество отошел от камина и сел за стол, держа спину очень прямо.–Сир, ко мне в руки попал весьма важный документ, –кардинал протянул королю текст договора с Испанией.Быстро пробежав его глазами, Людовик пришел в ярость.–Это измена! – вскочил он, с грохотом уронив стул. – Измена! Мерзавцы! – он дернул воротник, лопнувший от рывка, и разодрал ворот голубого камзола – только застучали по полу золотые пуговицы.–Кто? Кто осмелился? – во взгляде, устремленном на кардинала, была и мука, и облегчение. – Гастон? – сам себе ответил король.–Там внизу список, –навис над ним кардинал.–Гастон… Буйон… де Ту… –перечислял Людовик, –Сен-Мар…

–Сен-Мар? – от его рева у меня заложило уши. – Главный конюший? Неправда, –он опустился на стул, закрыл лицо. Зажатая в руке бумага ходила крупной дрожью.–Увы нет, сир, –тихо сказал кардинал.

–Как он мог… –король раскачивался на стуле, не отнимая ладоней от мокрого лица. – Какую глупость он сделал… Какую глупость…–Сир, необходимо принять меры, –кардинал опустил на стол бювар и вынул из него несколько приказов об аресте. – Вашему брату, чтобы он не сбежал в Испанию, я предлагаю пост командующего Шампанской армией – это рассеет его подозрения и даст возможность его арестовать.–Конечно, –Людовик не глядя, поставил подпись на двух бумагах, сначала – о назначении командующим, потом – об аресте.–Арест герцога Буйонского, арест Шаваньяка, Ассонвиля, де Ту. Сен-Мара.–Сен-Мара? – рука короля замерла.–Да, сир, –Ришелье был непреклонен.–А вдруг его имя вписали намеренно? А подпись подделали?–Сир, если это так, то мы всегда можем его выпустить, –пожал плечами Ришелье. – Это надежней, чем ловить его по всей Европе, если он все-таки виновен. Подписывайте, ваше величество.Тяжело вздохнув, Людовик возвел очи к потолку, беззвучно прочитал молитву и поставил свою подпись внизу приказа об аресте, в тот же миг убранного кардиналом в бювар.–Будем надеяться, что все разъяснится, сир, –поклонился кардинал и стремительно пошел к выходу, где гвардейцы торопливо вынимали из проушин толстую дубовую балку.–Какую глупость он сделал… –неслись нам вслед стенания короля. – Ах, какую глупость…Воистину, Ришелье лишь исполнял волю Провидения – он не смог воспрепятствовать тому, что Людовик все-таки предупредил своего друга об аресте – у Сен-Мара нашли записку ?Вам грозит беда?, написанную почерком, как две капли воды похожим на королевский.В это время Гранд заливал вином уязвленную гордость на постоялом дворе ?Три кормилицы?, в компании Лассаля – лейтенанта мушкетеров. Прочитав записку, Лассаль встревожился больше Сен-Мара, который махнул рукой и отправился к мадам Сиузак – жене трактирщика, своей любовнице.Лассаль последовал за ним туда и посоветовал немедленно бежать.–Так ведь городские ворота уже заперты! – удивился Сен-Мар.–Стоит это проверить, –настаивал мушкетер. – Пошлите своего слугу – вдруг какие-нибудь да открыты.Случайно или нет, но южные ворота были открыты всю ночь – ждали маршала Ламейере. Случайно или нет, но Беле – слуга Сен-Мара – посланный на проверку, завалился спать под забор, уверенный, что все ворота закрыты и проверять бесполезно.Можно только догадываться, какую ночь провел Людовик.Услышав поутру зачитанный на площади приказ обыскать все дома, чтобы найти маркиза Анри Сен-Мара, испуганный трактирщик сообщил своей жене, что она не только прелюбодейка, а еще и государственная преступница.Прелюбодейка и преступница побежала будить любовника, но не успела – в комнату уже ворвались солдаты под командованием графа Шароста.–Не переживай, Мишель, –утешали трактирщика соседи. – Твоя Марта изменила не только тебе, но и Отечеству!Рыдающая Марта, выставив на всеобщее обозрение роскошный бюст, едва прикрытый ночной сорочкой, махала из мансардного окна платком вслед красавцу-маркизу, сопровождаемому в крепость Монпелье.Глядя, как опускается перед ним подъемный мост, он воскликнул:–Стоит ли умирать в двадцать два года?Газета объявила о раскрытии заговора 21 июня.– Что Гастон? – осведомился Монсеньер у Шавиньи, как гончая сновавшего между Тарасконом, где остановился Монсеньер, Нарбонном, где страдал король, и Парижем, где королева ликовала, получив от мужа нежное письмо, в котором он оставлял сыновей под ее опекой, в самых лестных словах отозвавшись о ней как о матери.–Гастон отрекся от Сен-Мара сразу, как узнал об его аресте. А ведь сначала ничего не было известно о заговоре, специально пустили слух, что Гранд арестован ?за дерзость?,ответил Леон.–Как всегда. Гастон – предводитель иуд.–Это точно. Он все подтвердил и отдал в доказательство свой экземпляр договора с Испанией. Сколько их всего, кстати? Один у Гастона. Один былу Анны Австрийской – она послала его нам. Один у Сен-Мара? – загибал пальцы Леон.–Может, и у Сен-Мара. Если договор удастся отыскать среди трехсот пар сапог, –улыбнулся кардинал.Вот все ему не так! Отфор ходила в одном платье, похожем на рясу – плохо. Сен-Мар хорошо одевался и короля вытащил из засаленного черного камзола – тоже плохо.–Что ты пыхтишь? – о, меня заметили! Ну надо же, я-то думал, что уже совсем прохожу по линии Пюизет и Базиля. Правильно сказал Гастон…–Вы всюду таскаете с собой свою домашнюю зверушку? – поднял брови Орлеанец, когда Монсеньер приехал его допросить. – Мсье дю Плесси!–О да, мсье Бурбон, –холодно ответил кардинал. – В Венсеннском замке узникам не позволяется заводить питомцев, вы знаете? И вас там будут называть ?мсье Бурбон? –государственных изменников лишают титула.

Он развернулся и вышел, не обращая внимания на кинувшегося вслед Орлеанца.–Ваше высокопреосвященство, погодите! Ваше высокопреосвященство! Ваша светлость! Умоляю!Неудивительно, что после такой отповеди Гастон стал шелковый. Но не подтверждение для суда требовалось Ришелье от Гастона – в заговоре и так наперебой признавались все участники. И герцог Буйонский, который прятался от ареста в стогу сена, и Шаваньяк, и Ассонвиль, и более мелкие фигуры.Молчала, потому что ее никто не спрашивал, королева Анна Австрийская, сдавшая сообщников, чтобы спастись самой.И молчали Огюст де Ту и маркиз Сен-Мар.–Сен-Мар мне нужен целенький – и снаружи, и внутри, –предупредил кардинал. – А вот графа де Ту можете допросить с пристрастием.Но граф не заговорил и под пытками.–Он же покрывает королеву! – шипел кардинал сквозь седые усы. – Она его предала, а он ее – нет! Вот это преданность. Он в нее влюблен, явно. Шарпантье, напишите судьям, что графу де Ту тоже нужно вынести смертный приговор, как и Сен-Мару. Пусть у Мазарини не останется конкурентов.Наконец, Монсеньер получил от Гастона отречение от престола и отречение от регентства.– Ради чего все и было затеяно, –промолвил кардинал и поцеловал документ. – Орлеанец выведен из большой игры. Что бы ни случилось, у государственной измены нет срока давности. Не я, так другие смогут держать его в узде.–Осталось убедить в этом короля, –заметил Шарпантье. – С недавних пор его величество крайне болезненно воспринимает разговоры о регентстве.–Я постараюсь его успокоить.На следующий день в Тараскон прибыл его величество.Ни у короля, ни у кардинала не было сил даже сидеть.Так что все разговоры происходили лежа. В прекрасный зал, из окон которого открывался вид на Рону, принесли кровати. Его высокопреосвященство лежал на своей кровати ничком – из-за геморроя, а его величество уложили на мою – навзничь, из-за болей в груди.Никто никогда не узнает, о чем они говорили целую ночь, но утром король уезжал просветленный, хоть и с красной каймой вокруг траурных глаз, ставших из-за худобы пугающе большими.–?Мне бывает хорошо, лишь когда я вижу вас, –благоговейно читал паж письмо короля, отправленное на следующий день с дороги. – Со вчерашнего дня мне стало гораздо лучше. Надеюсь, что с Божьей помощью все пойдет хорошо?*.Монсеньер был в благодушном настроении и даже пожалел королеву-мать, узнав, что та сильно занемогла:–Я велю освободить ее врача, мэтра Вотье. Пусть едет в Кельн и лечит свою пациентку. И денег пошлите, Дени, тысяч сто. Коль в этот раз Гастону развязал язык страх, а не золото – пусть и королеве-матери что-то перепадет.Мария Медичи приняла деньги, но не врача – из опасений, что того подговорили ее отравить. Впрочем, мэтр Вотье, выбравшийся из Бастилии, был счастлив.Но благость продлилась недолго.–?Ваше высокопреосвященство, в знак моей любви и глубочайшей преданности, я набрался смелости известить вас о страшном заговоре, сотворенным вашими врагами и чудом не лишившем вас жизни.Воистину, ваша жизнь угодна Всевышнему!Ибо злокозненные Сен-Мар – это исчадие ада, Тревиль, Дэзессар, Тилладе и Лассаль и еще несколько молодых дворян, сговорившись, хотели убить вас, заколов кинжалами, как Цезаря – прямо в приемной его величества в Лионе…? –на Дени лица не было, когда он закончил это читать.На кардинале тоже.Я понял, о чем это они, и от всего сердца возблагодарил комаров.Из-за которых я зачесался, сунув руку под плащ, а эти овечьи души, видать, подумали о пистолете. Трусы! Толпой на одного!

–Чье это письмо? – еле шевельнулись враз посеревшие губы Монсеньера.–Барона Жиля де Бриара, –тихо ответил Шарпантье, выпуская бумагу из рук, словно она жгла ему пальцы.–Без одобрения короля они бы не решились, –никогда еще я не видел Армана таким опустошенным – словно пламень, сжигающий его тело и освещающий ему путь, погас навсегда, оставив пустую истерзанную плоть.–Король болен и измучен, –Мазарини подошел и обнял Ришелье за плечи. – Он и так очень, очень долго был безупречен.–Спасибо, мой дорогой друг, –краска медленно возвращалась на лицо Армана. – Вы как всегда, зрите в суть вещей.Арман накрыл его руку на плече своей, а тот склонился и прижался губами к его виску – словно раздувая пламя.Не знаю, кто утешал Людовика, которому тоже шел поток запоздалых жалоб на Гранда – правдивых или ложных.

–Анри так сказал? ?Он хворает?? – отчаянию короля не было предела.

Его величество жег свою переписку с Грандом и умолял Ришелье пощадить того, ограничившись заточением.–Еще чего, –ответил кардинал, кидая письмо короля в камин. – Раньше надо было думать.–Но ведь получается, что кроме Сен-Мара и де Ту остальные отделались легким испугом? Гастон помилован, Буйон отделался тем, что отказался от княжества Седанского, передав крепость и суверенитет короне… А этим двоим – головы с плеч? – недоумевал Леон Шавиньи.–Я просто поражаюсь, Леон, от кого вы унаследовали такую потрясающую наивность, –закатил глаза Монсеньер. – Паны дерутся – у холопов чубы трещат. У Гастона я забрал право на престол и на регентство. У Буйона – Седан. А что забрать у этих двух дурачков, кроме их ничтожных жизней? Игра престолов, Юноша, – очень, очень опасная игра, в нее не стоит соваться, не имея ресурсов. Учитесь, пока я жив.Словно огромный больной зверь никак не находил себе успокоения, ворочаясь с боку на бок и громко, натужно дыша, пока не испустил дух.

В упавшей тишине, не прерываемой больше звуком тяжелого прерывистого дыхания,послышался тоненький плач – плакали двое. Всхлипыванияусилились, а потомодин из голосов замолк.Оставшийся в одиночестве невидимый детеныш жалобно завздыхал, его стенания становились все тише и тише, и вот замолк и он.Темно стало.Ничего не стало.–Люсьен, что с тобой? – Арман успел зажечь свечу – пламя билось в потоке воздуха. Ничего нельзя поделать с этими сквозняками! Словно на пути из Тараскона в Лион никогда не было нормальных строителей – к концу двухнедельного путешествия я еще ни разу не ночевал в полностью закрытом от сквозняков помещении.–Прости, опять сон приснился, –я обнял его, подоткнув одеяло. – Чепуха всякая в голову лезет.–Умерла Мария Медичи, –растерянно сказал Арман, получив утреннюю почту. – Скончалась.–От чего? – полюбопытствовал Дени.–От… от гангрены. И полного истощения, –лицо Монсеньера приобрело непонятное выражение – не то плача, не то смеха. – Оставьте меня одного, пожалуйста.Я выскочил из комнаты, обогнав пажа и Шарпантье.–Король теряет близких, –заметил Дени, рассматривая Рону через бойницу в крепостной стене – мы поднялись на крышу замка, оставив кардинала на растерзание эриниям. – Зачем жить, если тебя никто не любит?–Дени, друг мой, что случилось? – забеспокоился я. – Брысь отсюда! – прикрикнул я на Армана-Луи, увязавшегося с нами. – Всюду эти пажи!–Я тут один, –надулся тот. – Я боюсь спускаться вниз – там темно.–Тогда отойди на противоположный край и сиди там. Только вниз не свались.–Я не свалюсь. Я не боюсь высоты. Только темноты, –вскочив на край стены, заявил мальчишка.–Тебе семь лет – и боишься темноты? – поддразнил я его.–Ну и что. Его высокопреосвященство тоже боится темноты! – выпалил паж и приготовился дать стрекача по стене – высота в четверть арпана его нисколько не смущала.–С чего ты взял? – удивился я.–А почему вы тогда вместе спите? – Арман-Луи высунул длинный розовый язык. – Потому что страшно?–Потому что холодно, –вздохнул я. – Монсеньер еще тощее тебя, а кровь-то уже немолодая, медленно по жилам бежит, не греет.–Да? – светлые бровки пажа поднялись домиком. – Давайте я тоже буду с ним спать – вместе теплее.–От тебя тепла – как от козла молока, худоба ты несчастная. Все, сбрызни отсюда, –отверг я его жертву и повернулся к ржущему секретарю.